|
| | | | Проблемы современной экономики, N 1/2 (17/18), 2006 | | | | МОЛОДЫЕ СПЕЦИАЛИСТЫ | | | Илькевич С. В.
аспирант кафедры экономической теории Санкт-Петербургского государственного университета
| |
| | | |
Исследуя трансакционные издержки в рамках институциональной структуры российской экономики, нельзя не затронуть вопрос об особенностях институциональной структуры, вообще, и трансакционных издержек, в частности, в экономиках переходного типа. Этот аспект особенно интересен и потому, что в последние годы в среде российских экономистов возникла достаточно острая дискуссия относительно вопроса о том, продолжает ли российская экономика оставаться все еще переходной. К тому же этот очень актуальный вопрос относится не только к предметной области теории переходной экономики, но и институционального направления экономической мысли в целом.
Что касается самой переходности, то общий смысл обсуждаемого понятия ясен всем. По большому счету, реальные национально-специфичные хозяйственные системы неизбежно относятся к одному из трех основных типов - рыночному (от неолиберальной до неоэтатистской моделей), административно-командному (плановому), традиционному. Особенно значимый вклад в разработку концепции типов хозяйственных систем внесли В. Ойкен, К. Маркс, Л. Мизес, Ф. Хайек, М. Фридмен, Д. Кейнс, В.И. Ленин. В силу ряда причин, преимущественно экономико-политических, отдельные страны или даже группы стран осуществляют переход от одного экономического порядка к другому типу хозяйства. Обо всех шести теоретически возможных комбинациях перехода, приводя примеры из истории и современности, подробно пишет В.Л. Тамбовцев [1]. Это переходность экономики в широком смысле.
В более узком смысле, к тому же и наиболее употребительном в современной отечественной экономической науке, под переходной экономикой понимается один из шести возможных вариантов - переход от плановой к рыночной экономической системе. Фундаментальный анализ как неоклассических (макроэкономических), так и институциональных аспектов такого перехода в России проведен В.Т. Рязановым [2].
Что же касается понимания переходных процессов в экономике с точки зрения именно институционального направления, то наиболее общую институциональную трактовку переходности экономики предложил Д. Норт. Под переходностью лауреат Нобелевской премии 1993 г. понимает институциональное неравновесие, переход из одного институционального равновесия в другое [3].
Детальное рассмотрение теории переходной экономики выходит за рамки данной статьи. Нас интересуют только два момента, которые напрямую касаются рассматриваемой проблематики: первый затрагивает вопрос об окончании (прежде всего, имеется в виду критерий окончания) переходного периода в экономике Российской Федерации с позиции новой институциональной теории (с тем, чтобы выяснить, продолжает ли российская экономика относиться к экономикам переходного типа), второй касается вопроса об особенностях институциональной структуры и трансакционных издержек в переходной экономике.
Если затронуть вопрос о том, насколько важным является исследование именно институциональных аспектов переходности экономики, то в этой связи целесообразно привести следующее высказывание В.Л. Тамбовцева: ": переход от плановой к рыночной экономике - это, прежде всего, изменение преобладающих типов взаимодействий хозяйствующих субъектов, а уж затем введение "правильной" экономической политики. При этом слово "затем" из предыдущей фразы характеризует не временную последовательность переходных изменений, а их значимость для понимания трансформационного процесса: ведь изменить структуру обменов, не поменяв условия, в которых они происходят, невозможно" [4] .
Существует точка зрения, согласно которой переходный период в Российской Федерации уже фактически закончился, т.е. переход от командно-административной системы к рынку окончательно осуществлен. Эту позицию достаточно аргументированно и вполне убедительно излагает А. Нестеренко [5] , делая акцент на огромном массиве законодательных актов, принятых в стране за все время рыночных реформ, что, на первый взгляд, позволило российской экономике по институциональной структуре, по характеру повседневной деятельности экономических агентов стать достаточно близко сопоставимой с экономически развитыми странами. Экономика России, согласно данному воззрению, функционирует преимущественно по рыночным правилам, поэтому переходный период можно считать законченным. В этой позиции, судя по всему, есть и достаточно сильный эмоциональный подтекст: ну ведь должен же, наконец, переходный период когда-нибудь уже и закончиться! В конце концов, и Европейский Союз, и США, а вместе с ними и ряд других стран и авторитетных международных структур все-таки признали рыночный статус экономики России. К тому же не стоит забывать, что страна уже прошла полпути в процессе вступления в ВТО.
С одной стороны, точка зрения А. Нестеренко и его единомышленников достаточно неплохо обоснована, и с некоторыми утверждениями не так просто поспорить. С другой стороны, нельзя не отметить то, что за основной индикатор окончания переходного периода берется не только институциональный критерий (в данном случае завершение процесса формирования "рыночной" законодательной базы для экономических агентов), но и в существенной мере хронологический: наступило новое десятилетие, стало быть, можно говорить о начале принципиально нового периода развития отечественной экономики. Показательно в этой связи и то, что упомянутая статья А. Нестеренко была опубликована как раз в 2000 году. Характерна и чрезвычайная категоричность ее названия. Однако реальная экономика, в отличие от людей, лишена нумерологических ассоциаций и не всегда старается во что бы то ни стало непременно успеть к круглой дате, чтобы начать новый этап своего развития.
На другое, более значимое и чрезвычайно легко ранимое место в воззрениях А. Нестеренко указывает один из первых российских неоинституционалистов Р.И. Капелюшников: "К сожалению, этот обязывающий вывод формулируется безотносительно к реальному функционированию вновь введенных политических, экономических и правовых институтов. Уязвимость позиции Нестеренко - в чрезмерном "юридизме": неявно она предполагает, что всякий институт превращается в действующий тотчас, как только состоялось его формальное учреждение.: Наверное, здесь будет уместно напомнить, что под институтами современный институциональный анализ понимает: (а) общие "правила игры" (как формальные, так и неформальные), которые структурируют пространство социальных и экономических взаимодействий; (б) инстанции и процедуры, обеспечивающие соблюдение (в том числе - принудительное) этих правил" [6] .
При описании переходных процессов в экономике России Р.И. Капелюшников обращает внимание на два, по его мнению, центральных для понимания их сущности институциональных аспекта: слабость механизмов так называемого инфорсмента (enforcement) и на особые место и роль неформальных институтов [7] .
Под инфорсментом понимают второй компонент институтов - механизмы, процедуры и инстанции, которые обеспечивают соблюдение норм и правил. Говоря об институтах, об инфорсменте, как правило, забывают или, вероятно, просто не считают нужным придавать ему особого значения, а сами институты для простоты отождествляют только с их первым компонентом - правилами взаимодействия между людьми. Ограниченность такого подхода становилась тем в большей степени очевидна, чем больше возрастали трудности в обеспечении автоматического и систематического (а не от случая к случаю) применения все увеличивавшегося количества новых формальных правил в переходных экономиках.
Как раз слабость механизмов инфорсмента, наряду с вытеснением формальных правил из хозяйственного оборота, действительно оправданно считать главной отличительной характеристикой переходных экономик с точки зрения институционального направления. Эта слабость во многом объясняется как слабостью собственно государственной власти (на этом немаловажном аспекте делает акцент В. Мау [8] ), так и несоответствием между формальными и неформальными институтами, на которое советует обращать пристальное внимание Д. Норт [9] . И пока такое несоответствие будет сохраняться, между декларациями и повседневной хозяйственной практикой будет сохраняться огромная пропасть. Как в случае отечественной экономики, законодательство будет выглядеть вполне капиталистическим и цивилизованным (а некоторые законодательные акты в начале 1990-х годов были по существу незначительно переработанными переводами аналогичных актов США или Европы), а обыденная деятельность фирм и домохозяйств будет наполнена бесконечными столкновениями с коррупцией, длительными согласованиями с государственными органами и откровенным вымогательством с их стороны, монополистическим и рентоориентированным поведением, криминалом, бессилием и даже подкупностью судов, необязательностью партнеров и другими яркими проявлениями отечественной хозяйственной самобытности.
Несмотря на бурную законотворческую деятельность и поспешное принятие все новых и новых законов, кодексов, постановлений, регламентов и инструкций, в переходной экономике формальные нормы и правила вымываются неформальными, очень многие вопросы, даже в наивысшей степени зарегулированные предусмотрительным государством, все равно решаются "по понятиям" и закулисно. При прочих равных, чем большее значение и место имеют в экономике формальные институты, тем более она формализована, с институциональной точки зрения стабильна, тем менее подвержена изменениям. И наоборот, чем большую роль играют неформальные институты, тем в большей степени экономика изменчива, непостоянна и непредсказуема, т.е. тем больше в ней выражена переходность. С одной стороны, неформальные институты, как отмечает Р.И. Капелюшников, делают экономическую систему более адаптивной, ведь именно они закрепляют новые, "прогрессивные" явления в экономической жизни общества, как правило, задолго до того, как они будут легализованы формально. С другой стороны, непропорциональное преобладание неформальных "правил игры" приводит, особенно в долгосрочной перспективе, к стремительному росту трансакционных издержек. Причины этого Р.И. Капелюшников видит в [10] :
1. ограничении деловых контактов с теми, с кем сложились длительные личные отношения, что повышает издержки упущенных возможностей;
2. сужении горизонтов делового планирования, резком сокращении инвестиций и кредитования;
3. повышении издержек от высокого уровня оппортунизма, присущего неформальным сделкам;
4. склонности экономических агентов решать споры, прибегая к криминальным структурам;
5. низком уровне доверия и склонности экономических агентов жить сегодняшним днем.
Примечательно, что другой крупный отечественный специалист по институциональному направлению экономической науки - В.Л. Тамбовцев - имеет очень схожие с Р.И. Капелюшниковым воззрения относительно институционального критерия переходности экономики. Он утверждает, что в рамках переходной экономики существует несопоставимо более крупный, чем в рамках стационарной экономики, "рынок правил", "институциональный рынок", на котором экономические агенты, в зависимости от соотношения выгод от следования правилам и потерь и санкций за неследование им, выбирают наиболее рациональные варианты поведения, подобно тому, как, ориентируясь на динамическое соотношение выгод и издержек, они совершают рациональный выбор на других рынках: капитала, товаров и услуг, сырья, рабочей силы, информации и других. За индикатор окончания переходного периода принимается, соответственно, сокращение сферы действия "рынка правил (институтов)", ": его оскудение, сведение к законодательному процессу" [11] . Притом важнейшее значение для определения длительности переходных процессов имеет эффективность именно механизмов инфорсмента, а основной функцией государства признается не законодательная, а судебно-правовая.
Что же касается трансакционных издержек переходного периода, то механизм их возникновения В.Л. Тамбовцев объясняет следующим образом: ": чем меньше государство участвует в защите прав собственности, тем действеннее стимулы следовать привычным "старым" правилам поведения, тем дольше будет существовать институциональный рынок с его дополнительными издержками, отвлекающими ресурсы агентов от их основной деятельности:. Дополнительными такие издержки являются по отношению к налоговым отчислениям, за счет которых государство и должно исполнять свою функцию защиты легальных прав собственности" [12] .
Проблему роста трансакционных издержек, сопровождающую все революционные изменения и политические кризисы, рассматривает и В. Мау. Этот рост исследователь связывает с действием трех основных факторов [13] :
1. Неопределенностью, которая более всего воздействует на перераспределение прав собственности;
2. Ломкой ранее существовавших правил игры и отсутствием новых формальных правил;
3. Неспособностью государства гарантировать выполнение контрактов, соглашений и законов, что вызывает дополнительные затраты со стороны предпринимателей на осуществление этой функции.
Таким образом, для эффективного функционирования национальной экономики необходимо найти оптимальную (точнее, некоторую близкую к ней) пропорцию между двумя типами институтов, которая позволит ей быть как в разумных границах устойчивой, так и умеренно адаптивной. В этом свете не совсем оправданно говорить о том, что существуют, с одной стороны, переходные экономики в чистом виде и совершенно стационарные хозяйственные системы, с другой. Все национальные экономики современного мира можно разместить на одной оси, краями которой будут абсолютная формализованность со сверхсильным инфорсментом и совершенная неформализованность деятельности экономических агентов, чего, разумеется, не бывает в реальной жизни.
Слабость механизмов инфорсмента и огромный крен в сторону неформальных институтов в реальной хозяйственной практике фирм, домохозяйств и государственных органов управления позволяют с уверенностью классифицировать российскую экономику сегодняшнего дня как все еще переходную. И если, скажем, в 2020 г., как сказал бы Бисмарк, строгость российских законов будет компенсироваться необязательностью их исполнения, подавляющее большинство вопросов, вопреки документам с гербовой печатью, будет решаться путем личных договоренностей и связей, то и тогда российскую экономику нужно будет классифицировать как переходную, несмотря на то, что с начала радикальных реформ пройдет уже три десятилетия. Поскольку, не будет лишним еще раз это подчеркнуть, вопрос об окончании переходного периода с точки зрения институционального направления экономической науки - это задача образования относительно устойчивой институциональной структуры с обязательными для всех формальными институтами и единообразно осуществляемыми по отношению ко всем действенными санкциями за их игнорирование, а не вопрос магии круглых цифр и дат. Руководствуясь похожей логикой, Р.И. Капелюшников называет российскую экономику "стационарно переходной экономикой" [14] .
Говоря о переходной экономике и особенностях ее институциональной структуры, стоит отметить и очень интересную концепцию "хреодного эффекта" А. Нестеренко (от греч. chre - предопределенный, обреченный и odos - путь). Суть этого "хреодного эффекта" близка к такому известному для институционалистов свойству институтов как path dependence (зависимость от пройденного пути), точнее, это более сильный вариант указанного свойства. "Хреодный эффект означает, что в силу случайных причин то или иное явление может начать развитие по неоптимальному пути, причем чем дальше продолжается такое развитие, тем труднее "свернуть" с выбранной траектории:. Явление продолжает развиваться по первоначальной траектории, даже если она в конечном счете оказывается тупиковой" [15] .
В свете предлагаемой А. Нестеренко концепции популярное положение не только эволюционной теории [16] институционального направления, но и марксистской политэкономии о том, что в обществе, как и в природе, действуют механизмы отбора и селекции, которые почти неотвратимо приводят к замене менее эффективных, исчерпавших свой потенциал институтов на более эффективные, "прогрессивные", оказывается не абсолютно верным. "Устойчивыми могут оказаться не только социально целесообразные институты, но и институты с неоптимальными случайными признаками" [17] .
Что касается процессов, происходивших и до сих пор происходящих в отечественной экономике, то не будет преувеличением сказать, что эта концепция верна вдвойне. Ведь, несмотря на стремительные и казалось бы чрезвычайно радикальные перемены 1990-х, для российской экономики все еще чрезвычайно актуальна проблема крайней неэффективности институциональной структуры. Особо показательно в этой связи и то, что далеко не все нецелесообразные институты эпохи "развитого" и "перестраивающегося" социализма остались в прошлом. Многие из них совсем неплохо прижились и в современном российском обществе, поскольку они отвечают интересам определенных групп влияния. Более того, они не просто прижились, они обрели здесь свое "светлое будущее". Чего стоят только одни институты прописки (регистрации) и призывной (может быть, было бы точнее называть "крепостной") армии. Например, не стоит забывать о том, что граждане Российской Федерации получили право относительно свободно (90 дней, а не 3 дня без регистрации, как было раньше) перемещаться по территории Российской Федерации только в конце 2004 года (прежде таким эксклюзивным правом в России обладали исключительно граждане Украины). Показательно и то, что законодательные нормы, учреждавшие прежний, фактически феодальный порядок аллокации трудовых ресурсов, воспринимались и государственной властью, и бизнесом (требование о прописке содержалось в тексте практически любой вакансии), и обществом не как абсурдные, противоречащие основным правам человека и гражданина, а как совершенно естественные.
Либерализовать цены, изменить права собственности и внедрить новую систему законодательства можно и за три-четыре года, а при большом желании многое из этого можно успеть сделать и за пятьсот дней, но изменение мировоззрения, мироощущения, миропонимания, психологии, ценностей, идеалов, норм поведения, повседневного мышления простых обывателей, бизнеса и государственной власти может потребовать смены нескольких поколений. Истинное завершение переходного периода в России если когда-нибудь и наступит (а то, что оно когда-нибудь наступит, отнюдь не строго доказанная необходимость мировой истории), то только тогда, когда изменятся последние из названных (их можно назвать "базисными") компонентов институциональной структуры экономики, а не первые (которые носят во многом "надстроечный" характер и влияют на повседневное поведение экономических агентов в существенно меньшей степени, чем того хотелось бы шокореформаторам).
Важную мысль в этой связи высказывает Д. Норт: "Революционные изменения, однако, никогда не бывают такими революционными, как убеждает нас их риторика, и дело не только в том, что мощь идеологической риторики ослабевает при происходящем в мысленных моделях избирателей столкновении утопических идеалов с грубой послереволюционной реальностью. Формальные правила можно заменить за день, неформальные ограничения - нет" [18] .
В конце концов, нельзя не признавать, что вопрос об окончании переходного периода в России имеет и определенное ценностное, нормативное, а не только рафинированно позитивное значение. Могут ли отечественные экономисты признаться сами себе в том, что сложившееся положение дел является не некой переходной ступенью, а конечным пунктом радикальных перемен 1990-х годов? В наши дни в среде экономистов, политиков и политологов все более модной и официально "правильной" становится точка зрения, согласно которой главная цель современного этапа развития страны - это достижение стабильности. Но намного ли лучше хаоса и неуверенности в завтрашнем дне стабильность и неизменность бедности и крепостническо-феодальных институтов?
На самом деле еще только предстоит выяснить, стабилизация собственно чего в наши дни в экономике России происходит: здоровья или болезни, прорыва или катастрофы; наблюдаем ли мы стабилизацию благополучия, вызванную успешным завершением построения эффективной институциональной структуры и достижением значимых конкурентных преимуществ на высокотехнологичных, наукоемких сегментах международного рынка, или, не стоит полностью исключать искусственную консервацию нерешенных социально-экономических проблем, базой для которой служат высокие цены на сырье на мировых рынках.
Вероятно, существуют основания допускать, что есть, по крайне мере, хотя бы небольшая доля истины в высказываниях М.Г. Делягина о том, что в России сложился хозяйственный механизм, основанный на "силовом рэкете" [19] , который вытесняет на второй план даже коррупцию, что "государство в отличие от бизнеса не развивается, а деградирует. Бюрократия достигла своей высшей точки. Паразитируя, подобно брежневскому на нефтедолларах, уже сложилось сообщество людей, свободных от всяческой ответственности и всякого контроля" [20] .
Характерно то, что близкие взгляды с социально ориентированным экономистом (если не сказать "социалистом", разумеется, в западном смысле этого слова) М.Г. Делягиным высказывает его идеологический оппонент, ориентированный на бизнес-сообщество либерал А.Н. Илларионов [21] , также делая акцент на четко выраженной тенденции укрепления феодальных начал в экономике России, на выдавливании бюрократией предпринимателей с "командных высот" экономики [22] .
Если следовать логике М.Г. Делягина и А.Н. Илларионова, получается, что проект перехода от плана (социализма) к рынку завершился неудачно. Социалистическая компонента, преобладавшая в экономике РСФСР, была действительно заменена, но к огорчению размечтавшихся поборников идей свободы, предпринимательства и конкуренции, не только рыночной, но и в существенной мере феодальной компонентой, что поставило в бесправное положение не только домохозяйства, но и бизнес.
Еще один исследователь переходных процессов в России - В.Т. Рязанов - выделяет группу ключевых, фундаментальных признаков переходной экономики [23] :
1. "Преобладание изменчивости над устойчивостью, когда резко возрастает динамизация в общественно-экономических процессах:";
2. "Нарастание неустойчивости и неравномерности в развитии хозяйственной системы, которое находит закономерное проявление в кризисности:";
3. "Усиление хаотичности, скачкообразности и случайности в хозяйственном развитии:";
4. "Повышение альтернативности и многовариантности в общественно-экономическом развитии";
5. "Рост противоречий, конфликтов и напряженности в обществе из-за несовпадения экономических интересов, усиление социального размежевания и смена социальных позиций больших социальных групп и элит в общественной структуре:".
И на основании перечисленных признаков современная российская экономика все еще является переходной. Любому экономисту не составит большого труда привести целый ряд характерных примеров по каждому из пяти названных пунктов из текущей социально-экономической ситуации или из той, что была еще несколько лет назад. В качестве примера для третьего пункта можно привести и все возрастающую крайнюю зависимость экономики России от мировых цен на сырье, для четвертого пункта - бурные дискуссии относительно использования нефтедолларов Стабилизационного Фонда, для пятого - монетизацию льгот, недостаточность текущей социальной политики, плоскую шкалу подоходного налога и вошедший в завершающую фазу процесс разделения общества, по сути, на сословия, о чем объективно свидетельствуют и децильный, и квантильный коэффициенты, исчисленные даже на основе официальной статистики.
Тем не менее, трудно не признать, что пик переходности, период максимально сильного проявления упомянутых признаков пришелся на начало и середину 1990-х годов. Конечно, экономика России первого десятилетия 21 столетия является куда менее "бурлящей" и нестабильной, но основные признаки переходности с точки зрения институционального направления в ней еще достаточно сильно выражены, что не позволяет назвать ее действительно устойчивой и стационарной, а ее институциональную структуру окончательно сформировавшейся и уж, тем более, достаточно эффективной. | |
|
