Logo Международный форум «Евразийская экономическая перспектива»
На главную страницу
Новости
Информация о журнале
О главном редакторе
Подписка
Контакты
ЕВРАЗИЙСКИЙ МЕЖДУНАРОДНЫЙ НАУЧНО-АНАЛИТИЧЕСКИЙ ЖУРНАЛ English
Тематика журнала
Текущий номер
Анонс
Список номеров
Найти
Редакционный совет
Редакционная коллегия
Представи- тельства журнала
Правила направления, рецензирования и опубликования
Научные дискуссии
Семинары, конференции
 
 
Проблемы современной экономики, N 1 (21), 2007
ПРОБЛЕМЫ НАУКИ И ОБРАЗОВАНИЯ
Олесеюк Е. В.
главный научный сотрудник Московского педагогического открытого университета им. Шолохова,
доктор исторических наук, профессор

Харламова Т. Н.
заведующий кафедрой социально-экономических дисциплин Московского педагогического колледжа

Университетские уставы XIX века: из опыта нормативно-правового регулирования отношений студенчества

Изучение университетских уставов в России XIX в. может внести существенный вклад в понимание многогранного процесса формирования нормативно-правовой базы отечественных университетов. Анализ уставных текстов свидетельствует: во-первых, о достойном, если не центральном, месте студенчества (главного объекта и субъекта правоотношений) в системе университета и об энергичной динамике уставных норм, регулирующих его правоотношения; во-вторых, об исключительной роли государства в университетском строительстве, представленного в уставе инспекцией по делам студенческим; в-третьих, о неуклонном нарастании законотворческой активности и поступательном характере движения уставных норм, что позволяет внести существенные коррективы в сложившиеся представления и оценки известных процессов и явлений. Прежде всего, материалы анализа свидетельствуют о быстром, по мере накопления практического опыта, нарастании самой нормативной массы, вместе с повышением качества юридической проработки норм.
Отметим особенности российского университетского строительства. Если на Западе университетская жизнь протекала неторопливо и размеренно, ее организационные формы, складывавшиеся веками, практически не изменялись, и университеты существовали как обособленные образования, каждое с собственным уставом, то в России она обнаружила весьма энергичную динамику и протекала в значительно более острых и конфликтных формах. Это объясняется тем, что университеты на Западе начинались как частные предприятия, ведомые учредителями за свой страх и риск. Контрагентами в образовательных отношениях выступали самостоятельные стороны - профессорская ассоциация и студенчество. Государство же стояло особняком, в качестве стороннего наблюдателя или третейского судьи, и в судебной практике по поводу случавшихся тяжб правил Прецедент.
В России ассоциация профессоров никогда не играла, как на Западе, самостоятельной роли, поскольку профессора находились на службе и в отношениях со студентами выступали от имени государства. Университеты здесь создавались государством, полностью финансировались казначейством и назывались императорскими. Поэтому их уставы (единые для всех) тщательным образом разрабатывались и принимались, как правило, в ходе многосложной законотворческой процедуры, с привлечением лучших правоведческих сил. Достаточно напомнить, что в создании университетской системы России и разработке ее нормативно-правовой базы принимали участие такие выдающиеся государственные и общественные деятели как В.Н. Каразин и М.М. Сперанский. Первый из них по праву считается автором первого университетского устава (1804 г.), а второй одним из соавторов второго устава (1835 г.). Они утверждались императором, что придавало им высший юридический статус и делало своего рода кодексом университетской жизни. В течение периода, насчитывающего менее ста лет, в стране сменилось четыре устава. Между уставами 1804 и 1884 годов пролегла дистанция огромного размера, в которой на протяжении кратчайшего в масштабах истории периода уместилась целая эпоха, и каждый из уставов, сам по себе, представлял собой крупные этапы в строительстве высшей школы. И всякий раз это были в значительной мере разные уставы, отражавшие существенно обновленные реалии университетской жизни. Речь в данном случае идет о складывании и формировании новой для России высокочувствительной и активной социальной общности студенчества, что и предопределило немалые проблемы и особенности правотворческого процесса.
Проблема студенчества в университете имеет два аспекта: права и обязанности студентов и то же самое, но с позиций должностных обязанностей государственной инспекции. Это раздвоение наложило яркий отпечаток на процесс развития отечественной высшей школы. С самого начала в университетской политике заметны сильные социальный и воспитательный акценты, которые затем неуклонно нарастали. Так, уже первый устав статьями 12, 117 и др. предоставлял преимущество неимущим при поступлении в университет. Неизвестные на Западе, именно эти акценты впоследствии получили широкое международное признание и распространение в университетском мире.
Во втором уставе вместе с заметным развитием нормативной базы очевиден дальнейший рост внимания к воспитанию молодежи, прежде всего усиленный акцент на нравственное воспитание, о чем говорило учреждение специальной службы в университете по нравственной и учебной части. Николай I был первым русским царем, указавшим на необходимость решительного усиления нравственного воспитания молодежи в духе православной веры и морали. О том же говорит существенное увеличение объемов учебной работы и повышение общенаучного уровня за счет классических латыни и древнегреческого языков с их литературами и культурами - для филологов, и римского права - для юристов. В уставе заметно и усиление функции контроля над качеством образования. С.С. Уваров, обосновывая реформу высшей школы (за счет повышения уровня академизма в университетах, с одной стороны, и практицизма, - с другой), говорил о необходимом обогащении и усложнении учебных планов, которые, по его мнению, должны быть доступны лишь труду долговременному, постоянному и напряженному.
Именно С.С. Уваров, и это, увы, осталось в тени общественного внимания на фоне острой критики его, как апологета самодержавной реакции, стремился адаптировать образование и просвещение России к развитой западной науке и культуре. Но предлагал сделать это не за счет механического копирования, что было легче всего, а путем творческого использования европейского опыта с учетом особенностей и традиций своей страны. Задачу образовательной политики министр видел в том, чтобы приноровить общее всемирное просвещение к нашему народному быту, нашему народному духу, утвердить его на исторических началах православия, самодержавия и народности. Известный ученый-ориенталист (с 1818 г. и до конца своих дней бессменный президент российской академии наук), он немало сделал для развития отечественной науки и культуры. И не только в качестве министра народного просвещения. В частности, как утверждают специалисты, он подвигнул Жуковского на поэтический перевод поэмы Фирдоуси Шахнаме, а также Пушкина на создание шедевра Бахчисарайского фонтана. Его заслуги перед отечеством отмечены пожалованием графского титула, и фамильный герб Уварова был увенчан упомянутой трехзвенной формулой, также доныне не оцененной по достоинству потомками.
Третий устав, продолжая линию на усиление воспитательной функции университетов, ввел новую штатную должность проректора по учебной и воспитательной работе, которой выпала важная роль в истории отечественной высшей школы. Тогда же в университетскую практику России был введен дисциплинарный устав. Заметим также, что особое внимание устав уделил усилению контроля качества образования, причем отсылал университеты к самостоятельному творчеству и установлению таких его форм, которые будут признаны советами вузов наиболее целесообразными по педагогическим и иным местным соображениям. Это положение было развито и конкретизировано позднее четвертым уставом за счет введения государственного экзамена и внешних по отношению к университету экзаменационных комиссий, персонально утверждаемых министром.
Сюжет о контроле знаний студентов заслуживает особого внимания, поскольку он претерпел большое развитие в уставах XIX века. Первый устав вообще не содержал статей, регламентирующих качество учебной работы. Законодатель полностью полагался на приглашенных к чтению лекций профессоров, и единственная норма гласила об их праве взять за основу курса труд собственного сочинения (или другого известного ученого). Профессор был обязан лишь представить его совету и учесть замечания коллег. Второй устав сделал крупный шаг в укреплении контроля, который был возложен на деканов и ректора. Профессора были обязаны предъявлять декану рукописи лекций, практиковались также просмотры записей у студентов.
Настоящую революцию в организации контроля над преподаванием совершил четвертый устав. В соответствии с уставом был предпринят ряд сильных мер по существенному повышению научного уровня и объема преподаваемых наук, что нашло отражение в т.н. экзаменных требованиях. На соответствие им проверялись знания всех студентов. Они сыграли роль действенного орудия решительной перестройки преподавания в вузах, стали, по сути, прообразом современных образовательных стандартов. В литературе подняли настоящий бунт, в котором в равной мере отразилась реакция профессуры на дополнительные хлопоты по совершенствованию преподавания и недовольство вторжением в его святая святых академические свободы. Эта тема еще ждет квалифицированного и добросовестного исследования.
Итак, четвертый устав внес много нового в развитие высшей школы. Студентам был разрешен свободный выбор между профессорами и приват-доцентами, читающими одни и те же курсы. Но самой важной новацией было предоставление на выбор студента одного из нескольких учебных планов, предлагаемых факультетами. Кроме того, студент получил право, по согласованию с деканатом, посещать интересующие его лекции на других факультетах, что отражалось в выдаваемом по окончании университета сертификате. В зависимости от собственного выбора выпускник получал диплом I или II степени, дающий право на чины X-XII класса. Эта норма, опередив свое время, до сих пор не освоена практикой в полной мере. Рассматриваемая же в контексте своего времени, такая норма представляет собой заметное развитие университетской демократии и слабо согласуется с присвоенной данному уставу оценкой реакционнейшего из уставов, что следует отнести на счет наиболее значительных и заметных недоразумений, накопившихся в литературе по истории отечественного образования.
Вскоре за утверждением устава последовало новое существенное развитие нормативно-правовой базы в сторону демократизации, согласно циркулярам министерства 1899 г., которыми открывалась широкая полоса строительства общежитий, и впервые в России разрешались студенческие организации, поощрялись разные формы самодеятельности, прежде всего научной и художественной.
Это развитие вузовской демократии произошло во время правления министра Н.П. Боголепова, который, как пишут все литературные источники, проводил реакционную политику в университетах, и пал от руки террориста - студента Карповича, отданного в солдаты за политику. Имеет место то же неприятие и откровенно негативное отношение ко всякой попытке наведения должного государственного порядка в университетах со стороны любого должностного лица: все видится не иначе, как контрреформа и наступление реакции на университетские свободы. Хотя, строго говоря, никакой отдачи в солдаты не было, и речь шла об отчислении студентов за дисциплинарные проступки с последующим лишением на законном основании отсрочки от воинской повинности. Сейчас такая естественная мера не вызвала бы ни малейшего общественного внимания.
Второй вывод состоит в ведущей роли государственной инспекции в университетской жизни, что свидетельствует об официальном признании факта государственного руководства высшей школой и государства, как естественного гаранта, берущего на себя не только все расходы по созданию и содержанию высшей школы, но и всю полноту ответственности за управление сложной социокультурной структурой. Это составляет важную особенность русских университетских уставов, безоговорочно утверждающих государственную принадлежность системы высшего образования России, в которой готовились чиновники для государственной службы, а также специалисты для различных областей народного хозяйства, науки и культуры, что и обусловило наличие в уставе специального раздела, посвященного студенческой инспекции. В те годы это была новация мирового масштаба.
Уже первый устав, известный в литературе как наиболее либеральный и близкий по духу и форме германским университетским уставам, вводил функцию и штатную должность инспектора казенных студентов блюстителя порядка и благочиния, избираемого из высшего слоя университетского сословия - ординарных профессоров. Это свидетельство предельно высокого статуса инспекции. Причем, там же шла речь об особых чиновниках этого ведомства - помощниках инспектора, которые должны были делить со студентами и досуг, даже живущих вместе со студентами и имеющих с ними общий стол. Их задачей было наблюдение за поведением студентов, за употреблением времени вне классов и за всем, что относится к порядку и устройству в комнатах. Он же (устав) отличался выраженным социальным акцентом, предоставляя известную льготу неимущим студентам при поступлении в университет.
Характерной является и упомянутая статья 12: Университет не откажет способствовать желанию благотворителей просвещения, которые назначили или впредь назначить могут содержание для неимущих студентов. Таковые воспитанники отличаются именем их благотворителей, доколе на содержании их пребывают, и Университет употребит все способы, от него зависящие, для изъявления должной благотворителям признательности пред лицом общества.
Не лишним будет напомнить, что в западной практике университеты долгие годы носили закрытый узко корпоративный, элитарный характер, и открытый прием в вузы был введен лишь после второй мировой войны, во многом именно под влиянием русского опыта. Так, в США согласно знаменитому Закону об образовании в интересах национальной безопасности (1958 г.) устанавливалась материальная помощь нуждающимся студентам, и в настоящее время, судя по публикациям, каждый желающий обучаться в высшей школе, может это сделать. В России, создавшей уникальную государственную университетскую систему, студенческая инспекция была объективно обусловлена и с первых шагов университетского строительства являлась предметом особой заботы государства. И, по определению, была сильным и действенным орудием реализации государственной политики в области высшей школы. Было бы недопустимым упрощением и вульгаризацией проблемы согласиться с представлением о студенческой инспекции как орудии или инструменте полицейского сыска и подавления инакомыслия, как об изначально поставленной сверхзадаче правительства в университетах, что следует из массивов исторической и педагогической литературы.
Третий, и это, наверное, - главный вывод из анализа уставов XIX в., - об источнике неуклонно нараставшего темпа университетского строительства и соответствующего движения уставных норм. Но для этого нам придется вернуться к первым двум выводам. Нет ничего более далекого от истины, чем представление о процессе университетского строительства как простом возвратно-поступательном движении, вроде колебательного движения маятника вокруг оси, находящейся в состоянии покоя. Между тем, именно такое представление имеет широкое распространение в литературе, где развитие высшей школы толкуется как ряд поочередных отклонений влево (уставы 1804 и 1863 гг.), и вправо (уставы 1835 и 1884 гг.). При этом моменты попятного движения, как это ни странно, видятся именно там, где на деле происходило наиболее интенсивное продвижение вперед (уставы 1835 и 1884 гг.)
В литературе по традиции активная роль государства в университетах оценивается негативно: `На протяжении XIX в. четырежды по числу правлений императоров сменяются реформы и контрреформы в высшем образовании. Царизм то отступает, то вновь переходит к атаке на относительно независимое высшее образование. Стремясь примирить непримиримые государственность и науку, четырежды в XIX веке реконструировали высшую школу`. [*] Но в таком случае, как выявить и понять источник феноменального роста отечественной школы, науки и культуры к исходу XIX века? Особое внимание обращает на себя более чем сомнительное утверждение относительно, якобы, существующей несовместимости государственности и науки. Но можно ли сегодня вообще представить себе науку вне государственности?!
Факты отечественной истории лишний раз убеждают, что только государство способно раскрыть истинную суть высшей школы, общенациональную культурообразующую роль и неограниченные возможности, проявить в интересах общества настоящую заботу об учащейся молодежи. (Заметим, что и мировое университетское содружество ныне обнаруживает те же тенденции к усилению роли государства в жизни высшей школы). На основе не подлежащих сомнению материалов мы видим непрерывное и весьма интенсивное развитие системы правовых норм, регулирующих образовательные отношения (в данном случае связанные со студенчеством). Более того, зачастую законодатель работал на опережение, создавал такие нормы, которые еще не сложились в действительности, и они были не формой, фиксирующей реальные отношения, а нормой, рассчитанной на будущее. И в таком случае они представляли собой активный фактор и форму движения и развития.
Некоторые университетские формы не выдержали испытания практикой и были отменены (университетские суд и полиция, приват-доценты, синдик, тутор и др.). Это относится и к степени действительного студента, которой, согласно второму уставу, удостаивались выпускники университета, не сдавшие соответствующих экзаменов и не представившие к защите диссертации на степень кандидата, дававшей право на чин X класса. Степень действительного студента, дававшая право на чин XII класса, не нашла применения в практике, и новым положением о производстве в ученые степени, принятым в 1844 г., была упразднена.
В числе ярко выраженных признаков формирующейся высшей школы имеют место, прежде всего, сильно выраженные социальные, гражданские и нравственные акценты. Это и преимущество неимущим при поступлении в университет, и студенческое братство. Характерные особенности российского студенческого товарищества, даже братства, в сравнении с порядками, царящими в прославленных британских университетах, остро подметил А.И.Герцен, хорошо знакомый с постановкой университетского дела в России и за рубежом: `До 1848 г. устройство наших университетов было чисто демократическое. Двери их были открыты всякому, кто мог выдержать экзамен, и не был ни крепостным, ни крестьянином, ни уволенным своей общиной. Пестрая молодежь, пришедшая сверху и снизу, с юга и севера, быстро сплавилась в компактную массу товарищества. Общественные различия не имели у нас того оскорбительного влияния, которое мы встречаем в английских школах и казармах; об английских университетах я не говорю: они существуют исключительно для аристократии и для богатых. Студент, который бы вздумал у нас хвастаться белой костью или богатством, был бы отлучен от воды и огня, замучен товарищами`. [*] Автор с завидной остротой, недоступной иным современным специалистам, подметил дух неведомого Западу студенческого бытия, отразившего черты и признаки тысячелетней православной этики, соборности, общинности. В процессе вековой селекции проходило сложение традиционных на Руси государственных форм с передовой университетской культурой Запада, что и породило новый тип вуза, о котором уже шел разговор в литературе и который прославил русскую школу. Возвращаясь к дням сегодняшним, можно утверждать, что неадекватная оценка исторического опыта, накопленного отечественной высшей школой опыта оказалась отнюдь не безобидным литературным грешком, ибо оказался заблокирован мощный пласт отечественной университетской культуры, исключительно богатый историческим опытом.
Сейчас, когда подготовка образовательного кодекса вступила в ответственную фазу уточнения генеральной концепции и определения основных параметров общефедерального Свода законов об образовании, уроки исторического опыта могут оказаться как нельзя более, кстати, ибо задачей составителей кодекса является не только сохранить, но и умножить завоевания отечественной высшей школы.

Вернуться к содержанию номера

Copyright © Проблемы современной экономики 2002 - 2024
ISSN 1818-3395 - печатная версия, ISSN 1818-3409 - электронная (онлайновая) версия