|
| | | | Проблемы современной экономики, N 1 (33), 2010 | | | | ВОПРОСЫ ЭКОНОМИЧЕСКОЙ ТЕОРИИ. МАКРОЭКОНОМИКА | | | Исаева С. А.
первый заместитель генерального директора ООО «Конкорд»,
кандидат экономических наук
| |
| | | | | Статья посвящена проблемам совершенствования институтов общественного развития. Проанализированы существующие в отечественной литературе точки зрения по этому вопросу. Обосновывается необходимость дальнейшего развития базисных отечественных институтов с ограниченным привлечением адаптированных институтов из других экономических систем | | Ключевые слова: государство, управление, институт, социально-экономическое развитие, экономическая система, эффективность |
Кардинальное решение проблемы качества государственного управления экономикой достижимо при соответствии всех общественных институтов стоящим перед обществом стратегическим задачам. Этот тезис звучит в разных вариантах практически во всех серьезных публикациях, посвященных перспективам развития российской экономики. Член-корреспондент РАН Р. Гринберг так видит проблему: «Серьезный аргумент, выдвигаемый против перехода к активной промышленной политике, — невысокое качество российских государственных институтов. Но оно есть результат определенного накопленного опыта и, следовательно, тех задач, решением которых эти институты занимались. Современные российские институты формировались в условиях демонтажа советской плановой системы и «первоначального накопления капитала», что и обусловило их профессиональный уровень, как, впрочем, и ментальность госслужащих. Эти структуры не были нацелены на конкретную созидательную деятельность и хотя бы поэтому не могут меняться сами по себе, в результате специальных кампаний по «очищению и улучшению». Качество государственных институтов может измениться лишь тогда, когда начнет меняться характер решаемых ими задач» [1].
Но сразу возникает вопрос, каким образом должны меняться институты. В современной науке к проблеме изменения общественных институтов существуют неоднозначные подходы. Первая группа специалистов считает, что существуют эффективные и неэффективные по самой своей природе институты. По крайней мере, по их влиянию на технологический прогресс экономической системы. По их мнению, единственной возможностью преодолеть застой является замена неэффективных структур эффективными.
Первой точки зрения однозначно придерживается Е.Ясин: «Одни страны оказались в лидерах, в том числе и по инновациям, другие добиваются высоких темпов, но используют в основном технологии лидеров, а третьи имеют только высокие темпы роста населения и вялую экономику. Справедливо ли считать, что эти различия обусловлены лишь стадией развития страны, политикой государства или стечением обстоятельств, счастливым для одних и несчастливым для других? Или все же часть этих различий обусловлена, по крайней мере, иными факторами, например различиями в институтах и культуре? Есть весьма веские основания предполагать, что именно они и определяют различия между цивилизациями и уровнем их развития. Если граждане определенных стран, определенных культур хотят жить лучше, причем у себя на родине, они должны понимать, чем вызвано их отставание, какие именно институты и элементы культуры надо менять, какие усилия и кто должен предпринять, чтобы его устранить» [2].
Из приведенного высказывания можно сделать вывод, что отстающие в инновационности своих экономик страны могут чего-то добиться в условиях догоняющей стратегии, меняя свои уже существующие институты и элементы культуры на «более совершенные». При этом сторонники подобной точки зрения обращают внимание на природную или исторически сложившуюся предрасположенность разных народов к нововведениям.
Н. и Ю Латовы пишут: «Экономисты и социологи полагают, что одним из важнейших факторов качественных различий между «богатым Севером» и «бедным Югом» являются различия в ментальных ценностях, которыми руководствуются люди в своей хозяйственной деятельности. Еще М. Вебер подчеркивал, что западная ментальность гораздо лучше соответствует рыночному хозяйству, чем восточная. В таком случае успех или провал рыночной модернизации России зависит во многом от того, насколько наша российская ментальность схожа с европейской» [3]. Из приведенного высказывания не совсем понятно, почему авторы связывают однозначно благополучие и богатство с рыночной модернизацией.
Более аргументированной выглядит позиция Е.Ясина, который еще в одной своей публикации, написанной совместно с К. Юдаевой, связывает рыночную экономику со способностью к инновациям: «Спектр различных версий видения русской культуры простирается от ее оценки как не принципиально отличающейся от западной до полного их противопоставления, трактовки России как преимущественно восточной страны (Х-матрица С. Кирдиной), где преобладает «раздаточная», а не рыночная экономика. Последние утверждения сопровождаются повторением идеи о неизменности институтов и культуры. Можно сказать одно: если это так, а инновационность как-то связана с отмеченными свойствами европейской культуры, то у России нет шансов преодолеть отставание и достичь технологической границы» [4].
Позиция четкая и вполне понятная. Но возникает вопрос, насколько она верная. Такой вывод не стыкуется с недавним историческим прошлым нашей страны, да и сегодняшний день его не подтверждает. Нельзя отрицать достижения в области науки и техники Советского Союза с его нерыночной экономикой. Более того, нельзя не согласиться с профессором исторического факультета Университета Британской Колумбии Алексеем Кожевниковым, который утверждает, что Россия с 1860 года начинает стремительно догонять Европу в научно-технической сфере. А после революции даже стала ее обгонять вплоть до 1960-х годов, когда она проскочила новый исторический поворот [5]. Причем этот поворот ученый связывает отнюдь не с ментальностью и не с отсутствием рыночных институтов, а с просчетами в организации науки.
Что касается сегодняшнего дня, то значительных успехов в модернизации экономики добились страны, которые не меняли и не собираются менять свою ментальность на европейскую. Прежде всего, это относится к современному Китаю. Лауреат Нобелевской премии Дуглас Норт по этому поводу пишет: «Является ли Китай моделью для развивающегося мира? Во-первых, это не очень хорошая модель. Во-вторых, еще неясно, к чему ведет этот китайский путь. Тем не менее китайский опыт должен заставить экономистов задуматься о фундаментальных принципах развития. Причем два момента особенно выделяются: 1) общественные институты совершенно иные, чем в развитых странах, а стимулы они дают такие же; 2) сталкиваясь с новыми проблемами, Китай способен вырабатывать новые решения» [6].
Д. Норт однозначно считает, что нужно использовать институты, которые вытекают из исторического опыта страны и что рабская имитация западных институтов бесполезна. Но особенно следует выделить мысль, что есть много путей развития.
Россия в 90-е годы двадцатого века продемонстрировала как раз попытку копировать чужой опыт. Полученные результаты к положительным отнести сложно. Нельзя не согласиться с мнением Д. Петросяна: «Стратегия смены административно-командной системы управления в России в значительной мере основывалась на идее формирования отечественной экономики по образцу западных стран, путем трансплантации или заимствования институтов, показавших свою эффективность, правда в иных институциональных условиях. Невозможность прямого переноса зарубежных институтов, составляющих основу открытого общества, убедительно доказал негативный опыт российских реформ. Насильственное навязывание альтернативных институциональных моделей в соединении, в частности, с искаженными представлениями об автоматическом достижении социальной справедливости в условиях рынка привело к резкому ухудшению социального и экономического положения большинства населения страны» [7].
О последствиях непродуманного заимствования пишет и Г. Сатаров: «Если мы не учитываем особенности естественного роста и сопряжения институтов, то их грубая трансплантация, заимствование или импорт всегда вызовут эффект отторжения. Чужеродная социальная среда будет переваривать новый институт, приспосабливая его под себя. Отсутствие сопряжений лишает формальный институт «иммунитета» к таким воздействиям, что обусловливает его неэффективность и искажение функций (например, в российских условиях институт банкротств вместо санации неэффективных фирм используется для незаконного отъема собственности у эффективных). В данном случае коррупция снова выступает как внешнее проявление, индикатор этого эффекта, демонстрирующий рост по мере осуществления трансплантации институтов и увеличения числа ее дефектов» [8].
Безальтернативный выбор стратегии экономического развития, опирающийся только на чей-то успешный исторический опыт, на практике доказал свою бесперспективность. Конечно, невозможно строго математически доказать, что изменение базисных институтов по субъективному желанию и в кратчайшие сроки приводит к негативным последствиям. Но мировой опыт не подтверждает и обратного. Нет примера страны, которая добилась бы серьезных успехов, отказавшись от собственных базисных институтов, и провела трансплантацию новых. Зато есть примеры успешной адаптации собственных институтов к изменяющейся внешней ситуации. Это, прежде всего, Япония, Китай, Южная Корея и ряд других стран. Следовательно, нет изначально прогрессивных или несовершенных по природе институтов. А их эффективность определяется способностью к адаптации к изменяющимся условиям внешней среды.
Существует в экономической науке точка зрения, обратная рассмотренной выше. Упомянутая Е. Ясиным С. Кирдина придерживается позиции, что базисные институты того или иного общества вообще неизменяемы, хотя и способны к сосуществованию с альтернативными комплементарными институтами. «Сложившееся в России социально-экономическое устройство определяется природой свойственной нам институциональной Х-матрицы. Точно так же, как для «западных» стран, формировавшихся в иных материально-технологических условиях, естественными являются порядки, базирующиеся на институциональной Y-матрице. Альтернативные институциональные Y-институты, имеющие комплементарный характер, играют в нашей Х-экономике чрезвычайно важную роль, и их надо развивать в тех пределах, когда они способствуют развитию, а не распаду институциональной структуры. Аналогично в странах с Y-экономикой полезны институциональные Х-формы, которыми они заполняют market failures (провалы рынка).
Институциональные матрицы задают два типа траекторий эволюционных изменений, в том числе и в экономической подсистеме общества. Они же определяют границы возможных трансформаций, допуская модификацию хозяйственных форм и правил до тех пор, пока не нарушается равновесие, при котором базовые институты занимают доминирующее положение. Это означает, что глобальная экономика одновременно и эволюционирует, и трансформируется. Эволюция протекает в двух основных направлениях, при которых Х- и Y-экономики, обмениваясь результатами развития, сохраняют присущее им институциональное ядро. Трансформация означает постоянное изменение форм, в которых выражают себя базовые и комплементарные институты, но не поглощение одного типа экономик другими» [9].
Встречается в публикациях подход к институтам без разграничения их на более совершенные или менее совершенные. Речь просто идет об их развитости или неразвитости. Но не всегда понятно, что берется при таком подходе за точку отсчета? Относительно чего они не развиты? Л. Фрейкман и В. Дашкеев пишут: «Качество и стабильность национальных институтов определяют, среди прочего, уровень затрат на ведение бизнеса, привлекательность участия в бизнесе для частных инвесторов, инвестиционную активность в стране, уровень и качество конкуренции на рынках и, следовательно, самым непосредственным образом влияют на экономическое развитие. Многочисленные межстрановые исследования показали наличие устойчивой корреляционной связи между качеством институтов и долгосрочными темпами роста...
Наличие эффективных институтов характерно для стран с доходами свыше 10000 долл. на душу населения по ППС. Высокоразвитые страны со слаборазвитыми институтами — беспрецедентное явление в мировой истории экономического развития» [10].
Когда о развитости институтов судят по доходам на душу населения, то проблема приобретает другой оттенок, поскольку если придерживаться заданной планки — 10000 долл. на душу населения по ППС, то в одну группу войдут страны с институтами, может быть и одинаково развитыми или неразвитыми, но совершенно разными по сущностным характеристикам.
Большинство экономистов обоснованно считает, что изменение институтов общества процесс эволюционный и длительный. По крайней мере, это не происходит сиюминутно по желанию тех или иных политических сил. О полной неизменности институтов, конечно, говорить некорректно, но в короткие исторические сроки что-то кардинально поменять невозможно. А во всех стратегических планах развития страны речь идет о необходимости скорейшего преодоления существующего отставания.
Легче всего с теоретической точки зрения пойти по пути заимствования у стран, где по всем внешним признакам институты работают эффективно, не учитывая при этом, что в этих странах собственные институты складывались столетиями. Их механический и торопливый перенос на чужую почву может вызвать и в большинстве случаев вызывает негативные последствия.
Более того, многие теоретики институционального направления экономических исследований обоснованно считают, что институты нельзя создавать по субъективному желанию. Базисные институты возникают стихийно и трансформируются на протяжения даже не десятилетий, а веков. А.М. Сергеев для подтверждения этой мысли ссылается на идеи известного ученого экономиста прошлого К. Менгера, согласно которому «люди не могут обдуманно создавать институты, потому что не обладают необходимыми интеллектуальными способностями для того, чтобы собрать и усвоить заключенный в них гигантский объем рассеянной информации. Институты постепенно — стихийным и эволюционным путем — возникают из социального процесса взаимодействия людей» [11].
Можно говорить о существовании двух видов общественных институтов. Первая группа институтов относится к базисным, определяющим сущностные характеристики системы, без которых она существовать не может. Сломать их трудно, но можно. Но тогда возникает новая система, не имеющая со старой ничего общего, кроме может быть территории, что также выглядит весьма проблематично. К таким институтам следует относить отношения собственности, отношения распределения и формы обмена, национальную культуру, традиции и обычаи.
Вторая группа институтов может быть определена как институты адаптации или трансформации. Они могут создаваться как внутри системы, так и быть позаимствованы из другой. Второе возможно, если не возникает реакция отторжения, то есть заимствованные элементы совестимы с базисными. К ним могут относиться правовые нормы, системы управления на микроуровне, мотивационные системы, институты развития. Они могут носить временный характер, создаваться для решения тактических задач, а могут быть со временем встроены в систему постоянных институтов. В какой-то степени такая концепция напоминает редко сейчас вспоминаемую «теорию конвергенции». Даже если свести существующие в теории и на практике экономические системы только к двум — чистому капитализму и командной экономике, то и в этом случае мы никогда не наблюдаем превращения одной в другую, а видим взаимное проникновение элементов двух систем. Командная система заимствует элементы чистого капитализма, но и чистый капитализм заимствует элементы командной системы.
Таким образом, в ответ на вызовы внешнего мира, чтобы сохранить конкурентоспособность, нужно не менять базисные институты, а проводить их подстройку с помощью институтов адаптации. Изменение базисных институтов в результате тоже происходит, но в рамках долгих исторических периодов, под воздействием фундаментальных изменений в человеческом обществе. В этой трансформации недопустима революция, а ее успешность достигается только эволюционным путем.
Возможны ошибки, как при выборе институтов развития, так и при их функционировании. От этого сегодня зависит эффективность государственного управления. Поэтому нужны страховочные инструменты, которые должны стать своеобразным шлагбаумом на пути принятия неэффективных и ошибочных решений. Они есть, но их действенность недостаточна, поскольку ни их количество, ни качество сегодня не удовлетворяет общественную потребность. А без этого элемента добиться эффективного государственного управления невозможно. Общепризнанно, что государство и общество — это категории близкие, но не тождественные. Но в очередной раз следует отметить, что качество государственного управления тем выше, чем полнее оно удовлетворяет общественные потребности и чем меньше существует возможностей использовать государственный механизм в собственных интересах отдельным социальным группам. Тем более, когда эти групповые интересы противоречат общественным.
По сути, об этом пишут А. Аузан и В. Тамбовцев: «Государство — и это бесспорно! — должно играть и играет важную роль в процессах модернизации. Об этом говорит как экономическая теория, так и вся мировая практика. Но чтобы эта роль была положительной, государство должно быть эффективным. Эффективным же в современных условиях можно назвать то государство, которое, во-первых, создает эффективные правила хозяйствования, во-вторых, успешно обеспечивает их исполнение, в-третьих, осуществляет социальную поддержку и защиту своих граждан, а в-четвертых, — надежно выполняет внешние функции — защиту от внешних угроз и защиту природной среды» [12].
Ограниченность и несостоятельность технократической политики доказана предшествующим опытом развития нашей страны. Это уже само по себе требует перехода к новому качеству хозяйствования, управления общественной жизнью. Альтернативой «технократизму» является учет в экономической и политической деятельности социальных и экологических последствий, то есть ориентация на достижение социально-эколого-экономического эффекта.
Особо жестко проблема социальных последствий и социальной ориентированности должна прослеживаться при принятии решений на самом верхнем уровне общества, когда некоторые «мелочи» выглядят несущественными по сравнению с глобальными решениями. Что подчиняется количественному анализу на народнохозяйственном уровне, должно быть просчитано, но для того чтобы ограничить негативные последствия рамками общественно-допустимой нормы, необходим всесторонний качественный анализ.
Анализ принимаемых решений предполагает необходимость сравнения экономических, практических и других выгод, предполагаемых положительных результатов с возможными негативными нравственно-психологическими, политико-идеологическими, экологическими, демографическими и другими как сиюминутными, так и отдаленными последствиями. Делать это следует не после того, как негатив проявился, а заранее, принимая во внимание максимальное количество факторов.
В отношении государственного регулирования существуют разные подходы. Учитывая зарубежный опыт, нельзя забывать, что эффективной может быть только своя, национальная модель, построенная с учетом всей специфики российской экономики. Не может существовать универсальной системы, тиражирование которой с гарантией обеспечивало бы такой же результат, как в стране, где данная модель обеспечивает высокую эффективность функционирования экономики.
Доктор философских наук В.А. Ядов говорит о невозможности имплантации западных стандартов менеджмента в России и необходимости поиска своего пути. Он акцентирует внимание на различиях между традиционными практиками и западными моделями (семейный патернализм, характерный для Италии и Франции, и верховенство начальства в Латинской Америке, рынок с присущей ему жесткой конкуренцией и отлаженный механизм регулирования в Швеции, Израиле, Австрии) [13].
Общая идея должна быть такова: все лучшее, накопленное человеческой цивилизацией должно оптимально сочетаться со спецификой страны. Яркий пример эффективности такого подхода демонстрирует Япония. Если сравнить ее модель рыночной экономики с моделью американской, то мы убедимся в полярной их противоположности, но с точки зрения экономической эффективности сложно отдать предпочтение какой-либо из названных стран.
Таким образом, становится очевидным, что проблема взаимодействия государства и экономики не должна замыкаться только на общие рассуждения о благотворности или недопустимости проведения промышленной политики, но в значительной степени ее целесообразность и эффективность зависит от состояния государственного аппарата управления экономикой, его качества, структуры, применяемых методов.
К перечисленным характеристикам эффективного государственного аппарата следует добавить еще стабильность его институтов, устойчивость по отношению к политическим потрясениям. По разным причинам в настоящее время не существует доверия между государством и частным бизнесом. Кое-кто из политиков пытается объяснить поведение крупного российского бизнеса наступлением на демократию, усилением вертикали власти.
При этом не хотят провести никаких параллелей с процессами, происходящими в современном Китае. По рейтингу непрозрачности экономики Китай занимает первое место в мире. О демократии в Китае говорить в западном ее понимании вообще не приходится. Тем не менее, уже долгое время эта страна занимает одно из первых мест в мире по ежегодному притоку иностранного капитала. Кредитный рейтинг, который отражает способность и желание эмитента платить по долгам, присвоенный КНР международными агентствами, намного превышает соответствующий российский показатель.
Серьезному капиталу нужна стабильность и последовательность, чем наша страна не отличается, а отнюдь не демократия. В России за одни и те же прегрешения можно, либо серьезно пострадать, либо крупно выиграть. Для серьезного стратегического капитала такие условия неприемлемы. Ему требуются постоянные правила игры. И это мы прослеживаем не только на примере Китая. История дает нам множество примеров неприглядного с точки зрения приверженности западным стандартам демократии поведения крупнейших западных монополий, которые сотрудничали с самыми реакционными режимами.
Непонятно, откуда появился миф о том, что предпринимательству для нормального функционирования нужна демократия. Более того, проводятся исследования, которые якобы подтверждают эту идею. А.М. Либман пишет: «...Имеются эмпирические свидетельства в пользу того, что корпорации активнее инвестируют в экономику стран с более высоким уровнем демократии (из-за сравнительно меньших рисков оппортунистического поведения) [Busse, 2003]. Это означает, что конкуренция юрисдикции (ситуация, когда все государства вынуждены соперничать за привлечение инвестиций) может сыграть и роль стимула демократизации политической системы, она становится процедурой демократизации» [14].
Из статьи непонятно, о каких эмпирических данных идет речь. Зато статистика красноречиво говорит об обратном. В 2005 г. объем прямых иностранных инвестиций в «непрозрачную» экономику Китая составили 63,8 млрд долл. что значительно превышает аналогичные вложения во многие развитые демократические страны [15]. Корпорациям нужны гарантии стабильного получения высокой прибыли при минимальном риске потерять свои капиталы, а не демократия. Главный аналитик Moody’s по России Джонатан Шиффер считает: «Чем выше рейтинг, тем эффективнее должны быть госинституты и механизмы реализации принятых в Москве решений. Мы должны быть уверены, что, если страну потрясет шок, политический (например, резкая смена руководства) или экономический, институциональная система сможет обеспечить функционирование госаппарата и экономики, снять обеспокоенность инвесторов» [16]. Автор не уточнят, какого рода политический шок может потрясти страну. Ни слова о демократии, о тоталитаризме, а только о спокойствии инвесторов.
Академик И.Д. Иванов приводит данные опросов, согласно которым 90% иностранных инвесторов объясняют свои вложения в Россию значительным объемом ее внутреннего рынка, 80% — высокими темпами роста, 52% — политической и макроэкономической стабильностью и только 25% респондентов называют важным фактором стоимость сырья, энергии и рабочей силы. Претензии к инвестиционному климату в России в основном носят неэкономический характер и касаются в первую очередь коррупции, административных барьеров, а также некачественного законодательства и проблем с правоприменением [17]. Иностранных инвесторов пугает неустойчивость институциональной среды в нашей стране, особенно правовой.
И, тем не менее, демократия и «прозрачность» деятельности государственных органов необходима для развития институтов управления. Но проблема в том, что существующий коррупционный механизм, который является главным препятствием для «прозрачности», в нашей стране, как это ни печально, относится к институтам укоренившимся, складывавшимся не одно столетие. Искать причины нужно не только в специфике сегодняшнего дня, но и в российских традициях, которые уходят корнями в глубину веков и имеют основой официально провозглашавшийся в свое время государством принцип «кормления».
Речь идет о формировавшемся веками неформальном, но очень мощном институте, который сложно изжить в одночасье одним только желанием. Самая сложная проблема здесь — это то, что подобный механизм решения проблем между государством и бизнесом привычен и удобен обеим сторонам. Здесь нужно представить, как возникают и исчезают общественные институты. Они не могут быть устойчивыми и постоянными, если один из социальных субъектов выступает постоянно и однозначно против возникающих в обществе норм отношений. Отдельные представители двух сторон обязательно будут выступать против не устраивающих их институтов по этическим или прагматическим соображениям, но если институт утвердился, то значит, большинство социальных групп относятся к нему либо положительно, либо индифферентно. При этом на словах они могут относится к нему негативно.
Поэтому возникает вопрос о том, кто станет субъектом борьбы с коррупцией. Очевидно, что не государственный аппарат, несмотря на искреннее желание некоторых его представителей побороть это зло. Это и не крупный бизнес, для которого для решения своих проблем экономически выгодней дать взятку с «безобидным» названием «откат», чем тратить может быть значительно больше средств для победы в честном противостоянии со своими конкурентами, которые также претендуют на положительное решение своих проблем со стороны государственного аппарата.
Субъектами решения данной проблемы могут выступать только третьи лица, представляющие интересы общества. Но не как отдельные субъекты, а объединяясь в разного рода организации. Один из вариантов решения проблемы предлагают А. Аузан и В. Тамбовцев, считающие необходимым «исходить из возможности формирования спроса на реформы в неполитическом поле, где действуют разнообразные некоммерческие организации (НКО), начиная от соседских общин и кончая ассоциациями бизнеса, различными профессиональными ассоциациями и экспертными организациями [18].
Как ступенька к созданию противовеса чиновничьему произволу ставка на НКО может быть сделана. Только представлять их как организации, действующие в «неполитическом поле» некорректно. Особенно в нашей стране, где они в ряде случаев выступают проводниками отнюдь не общественных интересов. Но с чего-то надо начинать. В этом смысле предлагаемая идея является конкретным шагом в нужном направлении.
В экономической области перспективным направлением согласования интересов общества, государства, предпринимательских структур и отдельной личности является формирование новых отношений сотрудничества. Речь, прежде всего, идет о формировании современного института, получившего название государственно-частного партнерства. Опираясь на достоинства присущие институтам государства и частного предпринимательства, и минимизируя их недостатки эта новая форма экономических отношений поможет решить многие стратегические проблемы социально-экономического развития страны. |
| |
|
|
