Logo Международный форум «Евразийская экономическая перспектива»
На главную страницу
Новости
Информация о журнале
О главном редакторе
Подписка
Контакты
ЕВРАЗИЙСКИЙ МЕЖДУНАРОДНЫЙ НАУЧНО-АНАЛИТИЧЕСКИЙ ЖУРНАЛ English
Тематика журнала
Текущий номер
Анонс
Список номеров
Найти
Редакционный совет
Редакционная коллегия
Представи- тельства журнала
Правила направления, рецензирования и опубликования
Научные дискуссии
Семинары, конференции
 
 
Проблемы современной экономики, N 2 (34), 2010
ФИЛОСОФИЯ ЭКОНОМИЧЕСКИХ ЦЕННОСТЕЙ
Ведин Н. В.
профессор кафедры экономической теории
Казанского национального исследовательского технического университета - КАИ им. А.Н.Туполева,
доктор экономических наук

Проскурина Т. М.
соискатель кафедры экономической теории Казанского национального исследовательского технического университета (КАИ) им. А.Н. Туполева

Инновационный вектор развития человеческого капитала
В статье исследуются вопросы теории и практики развития человеческого капитала в контексте проблем формирования инновационной экономики. Анализируются условия инновационного воздействия человеческого капитала на экономическое развитие
Ключевые слова: человеческий капитал, инновация, инновационная политика государства

Влияние человеческого капитала на экономическое развитие так же многогранно, как и роль самого человека в этой сфере. В настоящей статье анализируется феномен взаимообусловленности процессов формирования инновационной экономики и развитие человеческого капитала, так что первое неосуществимо без второго. Не имеет шансов на успех инновационная политика государства, осуществляемая вне контекста проблем развития человеческого и социального капитала, имеющих приоритетное значение для формирования инновационной экономики.
Теория человеческого капитала — одна из наиболее значительных и столь же противоречивых новаций в экономической науке второй половины XX — начала XXI вв. Понятие человеческого капитала быстро вошло в научный оборот теоретической экономики, включая не только неоклассику, но и современное институциональное направление, а также, — хотя и не без существенных оговорок, — марксистскую политэкономию. Одно это обстоятельство уже говорит о многом.
Прежде всего, идея «капитализации» человека отражает некоторые существенные аспекты реальных экономических тенденций и структур, получивших развитие во второй половине ХХ века. Объективной предпосылкой формирования данной концепции является изменение ресурсной основы общественного производства и экономического роста. Роль доминирующего фактора переходит к интеллектуально-творческому потенциалу человека, что и находит отражение в соответствующем изменении структуры производительного капитала и инвестиционных потоков. В этот период затраты компаний на подготовку и развитие персонала становятся не только сопоставимыми с вложениями в материально-технические условия производства, но и демонстрируют стремительный опережающий рост. За последние полвека в промышленно развитых странах удельный вес человеческого капитала в структуре совокупных активов вырос более чем в два раза.
Характерно, что в широкой исторической перспективе имевшая место в аграрную эпоху прямая зависимость темпов экономического роста от естественного прироста населения сначала уступает место зависимости экономического роста и благосостояния от накопления основного капитала (эпоха промышленного переворота). Согласно расчетам американского экономиста Мэдисона, в аграрной системе душевой ВВП рос пропорционально численности населения — в среднем на 0,1–1% в год. В индустриальной системе — с середины XIX до 70-х гг. ХХ в. — темп прироста увеличился до 3–3,5% и опередил рост населения (0,42–0,77%) за счет увеличения вещественного капитала и его производительности, что позволило поднять благосостояние в развитых странах примерно в 300 раз [1].
Во второй половине ХХ в., когда в развитых странах обозначились постиндустриальные тенденции, среднегодовой рост душевого ВВП (немногим более 2%) происходит на фоне уменьшения прироста населения в мире до 0,3% при его абсолютном сокращении во многих развитых странах [2]. В этот же период соотношение физического и человеческого капитала в структуре совокупных активов изменилось, соответственно, с 1:1 (начало 60-х гг.) до 3:7 к началу 2000-х гг. в пользу человеческого капитала [3]. Живой труд возвращает себе ведущие позиции, утраченные в эпоху промышленного переворота, и становится доминирующим фактором экономического развития. Но это происходит не за счет увеличения массы живого труда и его мускульной составляющей, а вследствие возрастающего интеллектуального перевеса как в образовательном уровне работников, [4] так и отраслевой структуре общественного труда. При неуклонном сокращении занятых в сфере материального производства (в настоящее время их доля в экономике развитых стран составляет около 15%) стремительно растет сфера услуг, в том числе, креативный сектор, связанный с НИОКР, программированием, предоставлением информационных, образовательных, инжиниринговых, консультационных услуг. По некоторым оценкам, человеческий капитал в развитых странах на 3/4 предопределяет темпы экономического развития и научно-технического прогресса [5].
Проблематика человеческого капитала захватила не только фирмы, но и семейную сферу. Это направление исследований также имеет под собой объективные основания, если принять во внимание изменение роли потребления в экономике знаний. Как известно, в стандартной модели экономического кругооборота место домохозяйств определяется функциями потребления и сбережения располагаемого дохода. И хотя со времен Кейнса именно склонность домохозяйств к потреблению рассматривается в качестве критически важного фактора деловой активности, действующего на стороне совокупного спроса, все же инвестиционная составляющая личных доходов всегда была представлена сбережением. Классическая схема «сбережение → финансовые структуры → производственные инвестиции → экономический рост» все еще актуальна для многих экономик, но в значительной мере утрачивает свою значимость по мере нарастания постиндустриальных изменений и повышения роли информации и знаний.
Процессы накопления и реализации знаний охватывают весь жизненный процесс человека и, как следствие, инвестиционная функция домохозяйств неуклонно смещается в сторону потребления, если не сводить последнее к удовлетворению первичных, по Маслоу, потребностей, но учитывать также их развивающий, духовно-интеллектуальный, компонент. Это значит, что гипотетически экономический рост может иметь место даже при нулевом сбережении домохозяйствa. Во всяком случае, появились реальные основания квалифицировать семейные расходы на здоровый образ жизни, обучение детей, овладение новыми информационными технологиями, рост общего интеллектуально-образовательного и культурного уровня членов семьи как вложения в человеческий капитал и, следовательно, в экономическое развитие общества. И независимо от степени склонности «типичного» семейства к финансовым расчетам, экономисты приписывают ему способность к соотнесению затрат с будущими денежными потоками, которые принесет с собой образование.
И, наконец, все более заметную и растущую роль в развитии человеческих ресурсов играют правительства. Вложения в развитие образования, науки, культуры, здравоохранения, экологии суть инвестиции в человеческий капитал общества, что является безусловной и долгосрочной стратегией государства. Реализация этой стратегии обеспечивает решение не только социальных задач, но и способствует формированию инновационно ориентированной, конкурентоспособной экономики и устойчивого социально-экономического роста.
Однако анализ влияния человеческого капитала на экономическое развитие и определение его вклада в рост ВВП сталкиваются с серьезными затруднениями, связанными с т.н. «парадоксом производительности». Как известно, экономический рост обеспечивается, прежде всего, производительностью труда. Но традиционная статистика производительности труда количественно не улавливает действительно значимого вклада человеческого капитала и новых информационных технологий в экономический рост. Имеющиеся позитивные оценки влияния человеческого капитала на темпы экономического развития и научно-технического прогресса, носят в основном экспертный характер.
Следует предположить, что если человеческий капитал работает на повышение производительности труда, то затраты последнего на единицу продукции должны снижаться. И хотя этого можно было бы ожидать, учитывая масштабы вложений в информационные технологии и развитие человеческих ресурсов, однако существенного увеличения выпуска на единицу труда на макроуровне статистика пока не обнаруживает. Не случайно известный американский экономист Р. Солоу, пытаясь согласовать некоторую стагнацию темпов экономического роста в 80-е годы и процессы информатизации, заметил: «Везде видны признаки наступления компьютерной эпохи, кроме статистики производительности».
Это, разумеется, не исключает возможности достижения высоких показателей эффективности отдельными компаниями, которые вкладывают средства в подготовку и переподготовку персонала, работающего на высокотехнологичном оборудовании. Но в таких ситуациях производительность обеспечивается, прежде всего, основным (физическим и технологическим) капиталом. Что же касается человеческого капитала, то соответствующие вложения носят технологически обусловленный характер и в этом смысле мало чем отличаются от расходов на обучение работника в традиционном индустриальном производстве, хотя размеры и структура затрат в том и другом случае могут быть существенно различными. В данном контексте речь не идет о креативных компаниях, которые заинтересованы в предельно широком развитии творческих способностей работников, образующих главный, если не единственный реальный актив таких фирм.
За «парадоксом производительности», который, согласно расхожему мнению, обусловлен несовершенством традиционной статистики, в действительности скрывается фундаментальная проблема инновационного качества человеческого капитала. Статистика производительности труда, отражающая динамику затратного, природного, компонента рабочей силы, по определению игнорирует развитие деятельностных способностей человека. Между тем понятие человеческого капитала объективно предполагает вложение инвестиционных ресурсов в развитие человека, как бы оно ни ограничивалось, в духе Г. Беккера, формированием «специфических», внутрифирменных или общих способностей работника.
Под термином «развитие» мы понимаем изменение (развитие) способностей работника, погруженного в соответствующую информационную среду, представленную информационным обменом. Движение информации осуществляется в ходе обучения, эпизодических или рутинных информационных контактов с коллегами и товарищами по работе, совещательных процедур и т.д. и т.п. Эти процессы сопровождаются постоянным взаимопереходом личностного и объективированного знания. В «пунктах» этого взаимоперехода, где осуществляется индивидуальная интерпретация и ретрансляция информации, происходит процесс накопления, развития способностей в виде проинноваций. Их «новизна» первоначально проявляется лишь в личностной уникальности понимания информационного сигнала, но именно на этой почве «вырастают» действительно инновационные продукты. Чем выше образовательный уровень субъектов этого интерактивного пространства, чем интенсивнее информационный обмен и взаимная заинтересованность его участников, тем сильнее, при прочих равных условиях, инновационный импульс данного сообщества. Конкретный механизм инновационного продуцирования достаточно сложен и носит многоступенчатый характер. В частности, его действие проявляется в естественном отборе инновационных лидеров — индивидов, склонных к созданию нового знания и его практических приложений; в насыщении информационного пространства проинновационными продуктами, имеющими перспективы инновационной зрелости; в формировании атмосферы «инновационного возбуждения» и т. д.
Таким образом, определяющее влияние на экономическое развитие человеческий капитал оказывает через механизм инновационного продуцирования. Учет этого обстоятельства имеет критически важное значение для разработки и реализации эффективной инновационной политики государства. Между тем новейшая российская история свидетельствует о том, что попытки государства настроить экономику на инновационный лад оказываются, мягко говоря, малоэффективными. Инновационная продукция занимает в ВВП России чуть более 1%. Для сравнения, в Италии, Испании, Португалии — от 10 до 20%, в Финляндии — 30%. [6]
При этом трудно упрекнуть властные структуры в непонимании значения инноваций для национальной экономики или в недостатке средств, направляемых в эту сферу. Достаточно сказать, что объем государственного финансирования, приходящийся на каждый из 12 инновационных проектов государственного значения (соответствующая программа была принята Минпромнауки РФ в 2002 г.), находится в интервале 2,7–5 млн долл. [7] Заметим также, что научные исследования в РФ почти на 3/4 финансируются государством. Огромные бюджетные средства были направлены на создание госкорпораций («Ростехнологии», Атомэнергопром, Роснанотех, «Объединенная авиастроительная корпорация», «Объединенная судостроительная корпорация» и др.), которые были призваны стать полюсами инновационного роста, обеспечивая трансферт высоких технологий в российскую промышленность.
Но, справедливости ради, следует сказать, что даже такие финансовые вливания в НИОКР не способны в одночасье исправить основательно запущенную ситуацию с финансированием этой сферы (см. рис.1).
Рис. 1. Расходы на исследования и разработки в расчете на одного занятого в сфере НИОКР (тыс долл., 2004 г., по ППС)
Источник: Россия 2020: цель — технологическая модернизация. XI Петербургский международный экономический форум.

Хотя по численности занятых в сфере НИОКР Россия занимает 3-е место в мире, по расходам на исследования и разработки на одного занятого в сфере НИОКР она отстает даже от стран, не самых передовых в инновационном отношении, таких как Польша или Чехия. Тем не менее, представляется очевидным стремление государства стать и координатором, и инвестором инновационного процесса в национальных масштабах. Однако на уровне высшего политического руководства РФ была дана негативная оценка эффективности этих усилий (прежде всего, в том, что касается результатов работы госкорпораций).
Возникает вопрос, не является ли вмешательство государства в инновационную сферу избыточным или вообще ненужным? Не лучше ли положиться на «инновационный инстинкт», свойственный, согласно Й. Шумпетеру, частному предпринимателю. Подобная точка зрения высказывается некоторыми исследователями, настаивающими на неэффективности любых государственных вложений в экономику. Думается, что российское руководство не заслуживает упреков в ностальгии по плановой экономике и в стремлении все и вся подчинить «властной вертикали». Активная и весьма дорогостоящая инновационная политика осуществляется государством, что называется, не от хорошей жизни. Инновационная «пауза» 90-х гг., когда государство практически не занималось вопросами поддержки и стимулирования нововведений, показала, что классический шумпетерианский инноватор не «прижился» в российской промышленности. Но и в двухтысячные годы, ознаменовавшиеся определенными позитивными изменениями в экономике и политике, российский бизнес в инновационном отношении оказывается не намного ближе к теоретическому идеалу по сравнению с его «предшественником» 90-х годов.
Тем больший интерес в этой связи представляет опыт западных стран в организации инновационной сферы. В начале ХХ века в США и западноевропейских странах абсолютно доминирующие позиции в области исследований и разработок занимал корпоративный сектор. Исследовательские лаборатории в промышленных корпорациях США на протяжении 20–30-х гг. создавались без всякой поддержки государства. Конкурентно-рыночный фактор здесь явно был преобладающим.
Ситуация радикально изменилась в послевоенный период и особенно в 60-е годы, после запуска советского спутника. Государство приступило к созданию сети лабораторий и институтов, наращивая финансирование науки и образования, формируя систему стимулирования инноваций и разностороннего сотрудничества с корпорациями, университетами, малыми наукоемкими компаниями. Эти тенденции наиболее ярко проявились в США, Великобритании, Франции и Германии, и вполне оправдывают термин «огосударствление научной деятельности» [8] применительно к тем условиям. Однако в конце 80-х — начале 90-х гг. стадия «огосударствления» сменилась «разгосударствлением» инновационной и научно-технической сферы. Снижение доли государственных средств в финансировании промышленных ИР было наиболее быстрым в США, где в течение 10 лет — с 1987 г. по 1996 г. она сократилась вдвое. Но резкое снижение «госзаказа» на новые разработки было компенсировано наращиванием самофинансирования исследований и привлечением зарубежных средств. [9] По оценкам экспертов, в настоящее время доля частных компаний в общей сумме затрат на НИОКР составляет в странах ЕС 25–65%, в Японии и США — 70–75%. Для сравнения, в России — 6%. [10]
Можно по-разному оценивать это волнообразное движение государственного регулирования инновационной активности. По мнению некоторых экономистов, такое поведение государства следует рассматривать в широком контексте дискредитации кейнсианских постулатов и возрождения более органичного для капиталистической экономики либерализма. Подобное толкование представляется весьма упрощенным и не вполне адекватным хотя бы потому, что в наиболее существенных аспектах идеи кейнсианства продолжают находиться на вооружении современного государства, в том числе и в развитых странах. Государство прочно обосновалось в экономике и не собирается уходить из нее, хотя способы и задачи государственного вмешательства, безусловно, изменяются, что хорошо видно на примере инновационного регулирования.
Сокращение уже ненужного присутствия государства на стадиях создания рыночно приемлемых образцов и организации производства новых товаров сопровождается повышением его роли в развитии базовых условий инновационной активности социума. Речь идет, прежде всего, о сферах образования, науки и культуры, а в широком смысле — в сфере формирования и развития человеческого и социального капитала. Предметом главного внимания государства становится основополагающий структурный уровень инновационного процесса, — интерактивное общегуманитарное пространство. Субъектами этого пространства являются не фирмы и организации, а коммуницирующие индивиды.
Проблема в том, что интерактивное пространство — материя очень тонкая. Она разъедается такими «реактивами», как взаимное отчуждение, конфликтное неравенство, недоступность образования, дефицит информационной среды, неуверенность в завтрашнем дне и многое другое. Накопление социального капитала, собственно, и заключается в нейтрализации этих факторов, укреплении взаимного доверия, осознания общего интереса и стремления к его реализации.
В этом контексте обращают на себя внимание некоторые негативные тенденции, которые обозначились в нашем образовании в последние годы. По существу, образование в нашей стране становится не источником развития человеческого капитала и формирования базисных условий инновационного процесса, а фактором усиления неравенства. Распространение элитных образовательных учреждений — школ и университетов — приводит к тому, что по критериям качества и доступности более или менее отчетливо выделяются две группы вузов. Одни обеспечивают очень высокое качество образования, но малодоступны для широких слоев населения. Другая группа вузов доступна для «среднего класса», но качество образования оставляет желать лучшего. Естественно, что неравенство в образовании дополняется неравенством возможностей повышения квалификации. Но наиболее негативное влияние эта ситуация оказывает на формирование национального интерактивного пространства развития человеческого капитала и роста его инновационного потенциала.
При таком подходе возникает возможность более взвешенной оценки и использования советского опыта инновационного развития. В полном соответствии с принципом зависимости от прошлого, нынешняя российская экономика несет в себе отпечаток прошлой эпохи. К сожалению, эта преемственность ограничилась главным образом воспроизведением некоторых негативных (в части инноваций) аспектов плановой экономики. К ним можно отнести существование серьезных разрывов в научно-производственном цикле (между фундаментальной наукой — и прикладными исследованиями, между опытно-конструкторскими разработками и внедрением в производство и т.д.), ослабленную мотивацию нововведений, избирательное внимание (выражавшееся в щедром финансировании и моральном поощрении) государства к отдельным отраслям (космос, оборонка, атомная энергетика и т.п.). Усилиями рыночных реформаторов и ангажированных идеологов эти и многие другие минусы директивной экономики были трансформированы в ее абсолютную характеристику.
Но в какую рубрику поместить мощные научно-исследовательские заделы (прежде всего, в сфере фундаментальной науки), а также огромный массив НИОКР и их технических приложений в космической и ряде других ключевых отраслей, — заделы, которые до сих пор позволяют России занимать почетное место на геополитической карте мира? Как оценивать факт существования самой образованной страны мира, — факт, в котором американское политическое руководство того времени видело залог успехов СССР в освоении космоса и создании ракетно-ядерного щита. И, наконец, никак не вписывается в картину застойной и инновационно инертной командной экономики с разветвленной системой подавления творческой инициативы действительно массовое движение изобретателей и рационализаторов. Только в 1977 г. в народном хозяйстве СССР было внедрено около 4 млн изобретений и рацпредложений, что обеспечило около 5,3 млрд руб. годовой экономии в денежном номинале того времени. [11] Даже если принять в расчет возможные статистические искажения и приписки, современные российские реалии совершенно несопоставимы с таким уровнем инновационной активности.
Главный урок советской экономики в том, что тогда были заложены основы человеческого и социального капитала, которые и обеспечили приоритет советской науки по целому ряду направлений. Вместе с тем создание базовых условий инновационного развития сопровождалось государственно-бюрократическим диктатом и формализмом на стадиях прикладных, опытно-конструкторских разработок, а главное — внедрения в производство. Промышленность работала по существу не на потребителя, а на план, что само по себе исключало творческий поиск и готовность рисковать. Однако рыночные реформы, не создав действительно конкурентной экономики, в течение буквально нескольких лет привели к разрушению главного достижения советской экономики — основанного на понимании общности интересов и взаимного доверия интерактивного пространства.
Восстановление разрушенного, пусть иными средствами и на иных консолидирующих идеях, составляет, по нашему глубокому убеждению, главную задачу государства в инновационной сфере и развитии человеческого капитала. Это — не единственное, но абсолютно необходимое условие модернизации российской экономики и перехода ее на инновационный путь развития.


Литература
1. Бляхман Л.С. Уроки кризиса, перспективы модернизации и экономическая наука // Проблемы современной экономики. — 2010. — №1. — С.13.
2. Там же.
3. Мельянцев В. Информационная революция — феномен «новой экономики» // Мировая экономика и международные отношения. — 2001. — №2. — С.4.
4. В США доля занятых, имевших высшее и незаконченное высшее образование, выросла за указанный период в три раза — с 25% до 75% (Супян В.Б. Образование в США: состояние и приоритеты развития // США. Экономика, политика, идеология. 2000. №1. — С. 80–81).
5. Учись, капитал! // Поиск. — 2001. — № 12. — С. 8.
6. Независимая газета. — 2007. — 24 января.
7. Голиченко О. Российская инновационная система: проблемы развития // Вопр. экономики. — 2004. — №12. — С.16.
8. Иванова Н. Инновационная сфера: итоги столетия //Мировая экономика и международные отношения. — 2001. — №8. — С.25
9. Там же. — С.26.
10. Бляхман Л.С. Уроки кризиса, перспективы модернизации и экономическая наука // Проблемы современной экономики. — 2010. — №1. — С.11.
11. Экономическая энциклопедия. Политическая экономия / Под ред. А.М. Румянцева. — М.: «Советская энциклопедия». Т.3, 1979. — С.462.

Вернуться к содержанию номера

Copyright © Проблемы современной экономики 2002 - 2024
ISSN 1818-3395 - печатная версия, ISSN 1818-3409 - электронная (онлайновая) версия