|
| | | | Проблемы современной экономики, N 2 (38), 2011 | | | | ЭКОНОМИКА И РЕЛИГИЯ | | | Дубянский А. Н.
заведующий кафедрой истории экономики и экономической мысли экономического факультета
Санкт-Петербургского государственного университета,
доктор экономических наук, профессор
| |
| | | | | В статье рассматривается вопрос о негативном отношении к проценту в христианском учении, особенно проявившемся в раннем христианстве. В качестве одной из причин христианского осуждения процента, возникающего из долговых отношений, автор рассматривает смешение понятий долга и греха | | Ключевые слова: долг, грех, ростовщичество, ссудный процент, кредитор, христианство |
По мере становления товарно-денежных отношений в мировой экономике проблема ссудного процента связанная с его происхождением, сущностью и ролью в хозяйственном процессе становилась все более актуальной. В прошлом оценка роли процента исходила как из морально-этических принципов, диктуемых, в том числе и определенными религиозными постулатами, так и основывалась на реальной роли процента в экономике традиционного общества. Следует отметить, что подобное противопоставление принципов «справедливости» и хозяйственной целесообразности характерно для всей истории развития экономической науки вплоть до современных нам исследований. Однако особенно отчетливо это противопоставление проявляется в развитии теории процента. Анализ категории процента, пожалуй, как никакой иной экономической категории, представляет собой широкое поле для исследований на тему возможного сосуществования принципов социальной справедливости и экономической целесообразности. В современной экономической теории преобладает принцип хозяйственной целесообразности. Однако хотелось бы исправить в какой-то мере этот перекос в исследовании категории процента, остановившись в большей степени на принципах социальной справедливости. Обратимся для этого к религиозно-историческим аспектам происхождения процента как экономической категории.
В Библии как в Ветхом, так в и в Новом Завете можно найти многочисленные заповеди, осуждающие ростовщичество. Вот, например, некоторые ветхозаветные установления, касающиеся займа и сопутствующего ему процента. «Если дашь взаймы бедному из народа Моего, то не притесняй его и не налагай на него роста» (Исх. 22:25). Другой похожий по смыслу отрывок гласит, что: «Если брат твой обеднеет и придет в упадок у тебя, то поддержи его, пришелец ли он или поселенец, чтоб он жил с тобою; не бери от него роста и прибыли и бойся Бога твоего; чтоб жил брат твой с тобою; серебра не отдавай ему в рост...». (Лев. 25: 36–37).
В раннем христианстве ростовщичество, однозначно осуждалось и клеймилось позором. Так у Иоанна Златоуста можно найти следующие высказывания осуждающие ростовщичество: «Лихоимство бывает ли необходимости? Нет! Какая нужда, какая сила, скажи понуждает грабить? <...> если ты хочешь разбогатеть, то не лихоимствуй <...> приобретай [богатство] честное, — если только таковое бывает... богат тот, кто пользуется собственным... 1
В «Декрете» выдающегося канонического юриста и болонского монаха Грациана ростовщичество приравнивалось к грабежу, и было недопустимым как для священников, так и для мирян. Запрещалось принимать в пользу церкви пожертвования от ростовщиков, т.к. деньги их были неправедно накопленными. Ростовщикам отказывали в причастии и христианском погребении2.
Богословы раннего средневековья и католическая церковь, следуя установлениям Священного Писания, однозначно определяли ростовщичество как грех и всячески осуждали его. Под ростовщичеством понимался довольно широкий состав деяний — любое предоставление денег или продуктов в долг ради получения прибыли. Все, что кредитор требует от должника сверх первоначальной суммы — постыдная прибыль, которую лихоимец обязан вернуть3.
Наиболее веские аргументы против ростовщичества приводились в «Декрете» Грациана, на котором в XII в. основывалось средневековое каноническое право. В кодексе канонического права4 под ростовщичеством понимались все требования в обмен на заём сверх самого ссужаемого имущества. Считалась греховной и осуждалась даже сама мысль получить обратно что-либо сверх ссужаемого имущества. Основными следствиями, вытекающими из доктрины канонического права, были следующие:
1. Ростовщичество порождается грехом алчности;
2. Ростовщичество представляет собой кражу времени, прошедшего между ссудой и ее возвращением, т.е. продажу того, что даровано Богом всем людям в равной5 степени.
3. Ростовщичество является грехом против справедливости. Эту мысль подробно развивал Фома Аквинский6.
Несколько позже в XIII веке появился еще одна линия, по которой шло осуждение ростовщичества. Эта линия основывалась на противоестественности ростовщичества в буквальном смысле слова. Эту мысль средневековые ученые-схоласты заимствовали у Аристотеля. Фома Аквинский, повторяя высказывание древнегреческого философа, утверждал, что «деньги не рождают деньги». Аристотель, считал, что деньги созданы для меновой торговли и, следовательно, главной функцией денег, если выразиться современным экономическим языком, была функция денег как средство обращения. Древнегреческий философ считал, что ростовщичество «... делает сами денежные знаки предметом собственности, которые, таким образом, утрачивают то свое назначение, ради которого они были созданы: ведь они возникли ради меновой торговли, взимание же процентов ведет именно к росту денег»7. Следовательно, ростовщичество является грехом против самой природы, являющейся твореньем Господа.
Кстати, к ростовщикам в средние века приравнивали и преподавателей — богословов, которые вне монастырских или соборных стен обучали студентов за плату (collecta). Святой Бернард клеймил их позором как «продавцов слов и торговцев таковыми», поскольку они продают знание, которое, как и время, принадлежит только Богу8. Следуя этой логике, репетиторство также представляет собой греховную деятельность. Правда, в дальнейшем тезис святого Бернарда не получил развития.
Любопытно, но в Новом завете можно найти и тексты, одобряющие денежное предпринимательство. Например, известная притча о талантах (Матф, 25: 27) всем известна как своей сентенцией о том, что нельзя зарывать талант в землю. Правда, в тексте буквально речь идет о денежных единицах — талантах, а не таланте как врожденных способностях человека, его потенциале. В этой притче некий господин дал своим трем рабам соответственно пять, два и один талант, а затем потребовал от них отчета о том, как они использовали эти деньги. Одобрения хозяина вызвали действия рабов приумножившие первоначальные средства. Осуждался в этой притче только тот раб, который для сохранения талантов закопал их в землю. «Господин же его сказал ему в ответ: лукавый раб и ленивый! Ты знал, что я жну, где не сеял, я собираю, где не рассыпал; посему надлежало тебе отдать серебро мое торгующим, и я, придя, получил бы мое с прибылью...» (Матф, 25, 2–27).
В приведенном отрывке заслуживает внимания символическая апологетика ростовщичества «я жну, где не сеял, я собираю, где не рассыпал», что лишний раз показывает, что в библейских писаниях можно без труда отыскать взаимоисключающие высказывания, в том числе и относительно ростовщичества. Это свидетельствует о том, что в обществе древних иудеев еще окончательно не сформировалось однозначное отношение к ростовщичеству. Однако в целом в священном писании содержится значительно больше высказываний осуждающих ростовщичество как социальное явление.
Чем можно объяснить такое непримиримое осуждение ростовщичества? Вряд ли это негативное отношение может быть объяснено исходя из рациональных мотивов человеческого поведения. Представляется, что проблема заключается в том, что процент всегда сопровождается возникновением долговых отношений между ростовщиком и заемщиком. Дело в том, что в арамейском или древнесемитском языке, т.е. языке на котором была написана Библия, слова грех и долг обозначались одним и тем же словом. Эта двойственность значений слова долг, кстати, отражается в переводах священных текстов, в частности молитвы «Отче наш». В одних переводах строка «...и прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим» переводится со словом долг. В других вариантах перевода использовалось слово грех вместо долга и от этого несколько изменяются смысловые акценты «и прости нам прегрешения наши, как и мы прощаем тех, кто согрешил против нас».
В русской традиции в переводе молитвы «Отче наш» используется слово долг «...и оставив нам долги наши, яко же и мы оставляем должникам нашим». Однако в синодальном переводе Евангелие от Луки (11, 4) возникает уже упомянутая двойственность, так как используется в одном случае слово грех, а в другом долг: «И прости нам грехи наши, ибо и мы прощаем всякому должнику нашему». Получается, что сначала речь идет о грехах, а затем о долгах.
Вот это смешение долга и греха приводит к тому, что долг перед ростовщиком приравнивается, по сути, к Первородному греху. Основная идея христианского учения, если ее изложить утрированно (приношу извинения за ее слишком вольное изложение), сводится к тому, что Бог даровал человеку жизнь, и за это человек должен был быть благодарным создателю и, естественно, послушным Ему. Однако прародители человечества проявляют известное непослушание и неблагодарность, что приводит к тому, что все потомки Адама и Евы становятся вечными должниками перед создавшим их Творцом. Вечным долг становится потому, что он слишком велик и в силу этого является неоплатным.
Таким образом, в христианстве возникает сюжет первородного греха, который переходил на всех потомков Адама и Евы, т.е. на все человечество. Грех должен искупиться — здесь мы видим долговую лексику, которая пронизывает все христианское учение. В Древнем, дохристианском мире человеческие жертвоприношения и особенно детские были достаточно распространенным явлением для искупления грехов. В Библии наиболее известный сюжет на эту тему связан с Авраамом и его сыном Исааком. Часто вместо людей приносились замещающие их жертвы: животные, имущество и др.
Первородный грех, как известно, искупил за всех людей Иисус Христос, распятый на кресте9. Он тем самым взял на себя грехи людей и выступил в качестве искупительной жертвы, в частности, и для того, чтобы прекратить людские жертвы в искупление человеческих грехов. Если учесть уже упоминавшееся семантическое единство слов «долг» и «грех», то получается, что ростовщик претендует в какой-то мере на роль Бога по отношению к должникам, т.к. налагает на них долг, который они должны отдать во что бы то ни стало. Очевидна несопоставимость этих, если можно так можно выразиться, долгов, тем более, задолженность перед ростовщиком не может и не должна быть грехом, предполагающим какие либо санкции, будь то религиозные или светские. Это могло бы служить дополнительным доводом в осуждении ростовщичества, которые были предложены средневековыми богословами. Впрямую вопрос о совпадении греха и долга в священных текстах не ставится, но для древних иудеев и первохристиан это, вероятно, не было проблемой. В сакральном отождествлении смыслов греха и долга, на наш взгляд, может скрываться причина осуждения ростовщичества и процента, которое можно обнаружить в христианстве и других религиях, имеющих общие с ним корни. |
| |
|
|
