|
| | | | Проблемы современной экономики, N 2 (50), 2014 | | | | ИЗ ИСТОРИИ СОЦИАЛЬНО-ЭКОНОМИЧЕСКОЙ МЫСЛИ И НАРОДНОГО ХОЗЯЙСТВА | | | Гаркавенко И. А.
аспирант кафедры истории экономики и экономической мысли экономического факультета
Санкт-Петербургского государственного университета
Булах Е. А.
cоискатель кафедры истории экономики и экономической мысли экономического факультета
Санкт-Петербургского государственного университета,
кандидат экономических наук
Благих И. А.
профессор кафедры истории экономики и экономической мысли экономического факультета
Санкт-Петербургского государственного университета,
доктор экономических наук, профессор
| |
| | | | | В статье рассматриваются проблемы «чистой» экономической теории при ее абстрагировании от экономической истории и эволюции. Авторы на примерах из истории предпринимательства (Business History), показывают, что источником эвристической индукции являются эволюционные изменения. Несмотря на то, что конкретные (конструктивные) пути интеграции эволюционного и исторического подходов для построения экономической теории более адекватной реальности, чем современная представляется пока задачей будущего, в статье проанализированы направления, которые, на взгляд авторов, будут способствовать решению данной задачи | | Ключевые слова: экономическая теория, экономическая история, эволюция, «чистая» экономическая наука, индекс глобальной конкурентоспособности | | УДК 330.88; ББК 65.01 Стр: 356 - 359 |
Экономика, вне всяких сомнений, сильно связана как с «историей», так и с «эволюцией»: индивидуальное, национальное, мировое хозяйствование является историческим процессом, и этот процесс характеризуется постоянными изменениями — то спокойными, то такими изменениями, которые в их последовательности можно определить как эволюцию [1]. Тем не менее, современная экономическая теория кажется практически «очищенной» от следов истории, а об эволюционных изменениях почти не говорят. Экономическая теория и экономическая история, которые могли бы объединиться и оказать плодотворное влияние друг на друга, не нашли общего языка. Одной из причин этого было догматически преувеличенное, академическое разногласие в конце XIX в., которое вошло в анналы историко-экономической науки под названием «спор о методе» («Methodenstreit») между Г. Шмоллером и К. Менгером [2].
В этом споре была сформулирована антиномия теории и истории, появление которой сложно обосновать с современной точки зрения. В связи с упреком в отсутствии теоретической основы или даже во враждебном отношении к теориям в адрес эмпирико-исторического направления, в качестве контраргумента была разработана исследовательская программа «точной» экономической теории, oeconomia рurа [3]. Последняя ориентировалась на гуманитарный идеал «чистой» науки (по вопросу догматическо-исторической подоплеки) и пропагандировала по возможности абстрактное, «очищенное» от исторических особенностей и условий познание экономических зависимостей. В определенном смысле это имеет влияние и по сей день, когда, например, экономическая теория все чаще устанавливает для себя примат моделирования [4].
Платой за строгость антиисторической исследовательской программы является ее низкая способность к толкованиям. Примером может служить несоответствие интеллектуальных затрат полученным реальным экономическим знаниям общей теории равновесия. В последние годы это несоответствие вновь вынуждает обращаться к историческому подходу. В институциональной экономике, инновационной экономике и эволюционной экономике появляется новый интерес к историческим особенностям и условиям. Однако разработка толкований экономических отношений и процессов с учетом исторических случайностей вынуждает определить стратегию абстрагирования «точной» теории oeconomia рига.
В рамках этой переориентации эволюционная экономика также пытается заменить анализ состояний (статическую методологию, или методологию сравнительной статики) анализом изменений. При этом нельзя не подчеркнуть, что «изменение» означает не просто «динамику», т.е. последовательность состояний, которая может допускать перенос во времени качественно неизменной системы. Изменение предполагает именно качественные перемены, которые в историческом процессе подстраиваются к институциональному, технологическому и коммерческому уровням в экономике. Уже только для того чтобы обратить на это внимание, необходим диалог с исторической наукой. Без систематического обращения к этому диалогу с экономической историей, изучение изменений снова попало бы в лишь в область априорных расчетов, математических метафор и «моделирования» [5].
Точка зрения, что изучение исторических изменений ведет к отсутствию теоретической основы или даже враждебности теории, была и остается большим недоразумением. Исходя из основ эволюционной экономики, стоит ожидать именно противоположного. В сложной и часто нераспознаваемой, имеющей многослойную систему обратных связей динамике качественных изменений, с которой мы сталкиваемся в исторических процессах, должны быть выделены регулярные и пригодные к образованию теорий явления [6]. Такие феномены, как известно, играют важную роль в экономико-исторических исследованиях. Данное обстоятельство говорит о том, что диалог между экономической историей и надлежаще разработанной экономической теорией мог бы представлять взаимный интерес. Без дескриптивного, исторического рассмотрения вряд ли возможна эвристическая индукция, посредством которой должны быть в первую очередь идентифицированы элементы экономической эволюции.
Как конкретно (конструктивно) осуществить интеграцию эволюционного и исторического подходов при построении экономической теории, представляется пока задачей будущего. Тем не менее, представим примеры из истории предпринимательства (Business History), где источником эвристической индукции являются эволюционные изменения в экономической организации отдельной сферы экономической деятельности.
В настоящее время прописной истиной является то, что уже в течение относительно короткого периода времени (нескольких лет) изменения и приспособления посредством обучения представляют собой предпосылки если не выживания предприятий, то их успеха. Многое в этих изменениях происходит по причине конкуренции на рынках и соответствует ситуационной логике исторического контекста. Тем не менее, можно задаться следующим вопросом: существуют ли повторяющиеся во времени типичные закономерности развития, которые относительно регулярно проявляются на большом количестве предприятий? Как можно охарактеризовать такие рекуррентные закономерности и в чем их причины? Вероятно, легче выдвинуть предположения о возможных причинах, чем о результирующих временных закономерностях. Причинами рекуррентных закономерностей могут быть, например, организационные процессы накопления опыта или (скользящие) ограничения, которые обусловлены накоплением или ростом. Уже здесь начинается зыбкая научная почва, где нельзя говорить о неявных рекуррентных закономерностях процессов.
Если речь идет о временной закономерности изменений на уровне предприятия, то наиболее часто обсуждают концепцию жизненного цикла. Но при этом говорят о метафоре, которая не интегрирована в теорию, ни на уровне экономики предприятия, ни на уровне народного хозяйства и поэтому до сих пор остается необоснованной. Неявная закономерность развития находит графическое отражение в S-образной линии логистической тенденции роста. В природе такой процесс представляет собой подлинную рекуррентную систематичность. Например, кукуруза в течение трех месяцев ее созревания по показателю массы сухого вещества в единицу времени проходит равномерный S-образный путь, пока, наконец, не достигнет своей естественной верхней границы. Процессы, которые в течение жизни живых существ, приводят к возникновению этих закономерностей, объясняются физиологическими ограничениями и фундаментальными молекулярными процессами, для которых существуют разработанные и наилучшим образом подтвержденные теории. Для жизненного цикла предприятий нет ничего подобного. Кроме того, даже на дескриптивном уровне не ясно, наблюдаются ли вообще такие жизненные циклы [7].
Если, как обычно, рассматривать развитие во времени, то в эмпирических данных, если они вообще характеризуют развитие, постоянно встречаются нерегулярные пики и спады, так что при большом желании можно ex post найти S-образные процессы. Кроме того, период времени, а также верхнюю границу процесса развития можно всегда определить эмпирически ex post. Это и неудивительно, так как существуют разнообразные экзогенные факторы успеха и роста предприятия, с одной стороны, и различные возможности организации изменять и приспосабливать свое поведение — с другой. Разумеется, экзогенные воздействия также играют роль в конкретной реализации жизненного цикла кукурузы. Количество экзогенных факторов в случае предприятия все же может быть больше, и их взаимодействие является более сложным, чем в случае кукурузы. Проблема значительно усложняется в зависимости от степени реагирования и креативности предприятий.
Все-таки возможность рекуррентных закономерностей в развитии организаций существует. Можно предполагать, что имеются имманентные динамические ограничения, которые ведут к определенным единообразным закономерностям развития в истории предприятий [8]. Конечно, появление таких закономерностей может зависеть от одной из упомянутых выше экзогенных или даже эндогенных предпосылок. Если употреблять метафоры, то можно говорить о «контингентном онтогенезе» организации. Какие факторы ответственны за закономерностный онтогенез, а какие действуют как контингенции, т.е. случайности — вот вопросы, на которые вряд ли возможно ответить без привлечения исторического опыта, в данном случае из истории конкретного предприятия и отрасли промышленности (business history) [8]. Эвристическая стратегия похожа при этом на применяемый в теории менеджмента метод анализа конкретных ситуаций, только рассматривает продольный срез и линии развития. Целью являются индуктивные выводы о регулярных моделях онтогенетического развития фирмы и их разнообразные контингенции.
При изучении большого количества исторических исследований об успешных фирмах и отраслях промышленности сразу обращают на себя внимание систематические изменения, которые являются следствием организационного роста. Молодые, инновационные фирмы, которые стремятся создать рынок новой продукции или выйти на уже существующий, обычно работают в соответствии с неформальными организационными нормами: минимальная иерархия, прямые информационные потоки, коллегиальный стиль управления, высокая мотивация сотрудников, высокая степень спонтанной (неорганизованной) творческой активности в решении проблем. Если позволяют рыночные условия, то такие организации могут быть весьма продуктивны и быстро расти именно благодаря их неформальным организационным нормам. По мере достижения результатов будет необходима не только адаптация производства, финансирования, сбыта и т.д. — процессов обучения, которые сами по себе представляют большое число контингенции для дальнейшего развития. Также нужно будет нанимать все больше работников, интегрировать их и руководить ими. Именно из этого условия следует (контингентная) рекуррентная закономерность развития: организационные нормы растущего предприятия систематически изменяются. Первоначально минимальная иерархия превращается во все более иерархически дифференцированную бюрократию, информационные потоки становятся менее прямыми, коллегиальный стиль управления превращается в формальные инструменты управления. С бюрократией и иерархической переработкой информации возникают и расширяются возможности для оппортунистического поведения сотрудников, которое находится в центре внимания теории фирмы на базе трансакционных издержек [9]. Меры защиты от этого — инструкции и контроль — также влияют на способность разрешения проблем организации. Привлекаемые при этом формы защиты оборачиваются для организации потерей гибкости и креативности.
С другой стороны, размер предприятия, который будет достигнут с позиции развития, производства и сбыта может дать существенное снижение издержек и упростить возможности финансирования. Эти чистые эффекты масштаба определяют дальнейший процесс (контингентной) модели развития предприятий. Только эти эффекты позволяют им оставаться успешными и даже расти, несмотря на то, что их организационные нормы сравнительно менее эффективны и мотивированы. Именно для массового производства характерны проблема насыщения рынка и вытесняющая конкуренция, которые формируют дальнейший онтогенез фирмы. Чтобы обеспечить прибыльность и объем продаж в долгосрочном плане, должны быть найдены новые технологии и продукты, а также созданы новые рынки. Из-за бюрократического бремени, а значит, дорого обходящихся исследований и разработок, с одной стороны, и привилегированного доступа к рынкам капитала — с другой, крупные иерархические организации делают ставку на получение инновационных преимуществ посредством слияния и покупки предприятий, а также, при случае, путем создания дочерних предприятий.
Закономерности развития на уровне организации, которые были рассмотрены в предыдущем разделе, являются, очевидно, рекуррентными явлениями. Они могут повторяться от предприятия к предприятию. Для диалога между экономической теорией и экономической историей это важно. Второй пример, который должен быть приведен для теоретически содержательных закономерностей на стыке экономической теории и экономической истории, трактует определенные черты институциональных и технологических изменений в экономике [10]. Здесь также речь идет о контингентных, рекуррентных явлениях. В таком случае можно описать основополагающее предположение простой метафорой, а именно «критическая масса». При этом имеется ввиду феномен бифуркации в нелинейном, динамическом процессе, типический признак самоорганизации, который встречается во многих дисциплинах. Если можно его реконструировать, то в экономическом контексте этот феномен вытекает из эффекта частотной зависимости в индивидуальном процессе принятия решений.
Об «институте» говорят в том случае, если имеются взаимно ожидаемые поведенческие закономерности. Например, торговые правила могут считаться прототипом так называемых неформальных институтов[11]. Характерными примерами торговых правил, в которых эффект частотной зависимости играет центральную роль, являются любые альтернативные соглашения. Здесь можно рассмотреть систему измерений, например английскую и метрическую системы как две альтернативы. В контексте технологий эффект частотной зависимости играет аналогичную роль, если существуют альтернативные версии технологии, предназначенной для одной цели или функции. Часто цитируемыми примерами этого являются альтернативные компьютерные системы, системы видеозаписи, способы передачи электроэнергии (постоянный или переменный ток), клавиатуры для пишущих машинок и т.д. В отдельном случае такие конвенции и технологии могут быть технически совместимы. Чем это дороже, тем в большей степени различные стандарты принимают характер настоящих альтернатив.
Представим себе простой случай двух альтернативных проявлений А и В института или, аналогично, технологии. Далее представим, что заинтересованные лица делают выбор в пользу А или В независимо друг от друга (предпосылка автономности), в случайной последовательности и могут впоследствии пересмотреть свои решения. Эффект частотной зависимости гласит, что для каждого лица, принимающего решение, несмотря на автономию, не безразлично, что делают другие. Это имеет место в указанных случаях, так как польза, которую альтернативные институты или технологии приносят принимающему решение, зависит от того, сколько имеется других пользователей той же системы. В случае конвенций возникают более или менее крупные затруднения и издержки, если, например, применяются разные системы измерений. В случае с технологическими системами их распространение может прямо соотноситься со снижением затрат пользователей, а проблемы совместимости могут потребовать издержек приспособления. Чем больше относительное количество заинтересованных лиц, которые принимают решение в пользу одной альтернативы, тем привлекательнее она становится по отношению к другим. Аналогично изменяется вероятность того, что лицо, принимающее решение, выберет эту альтернативу.
В таких условиях могут быть два альтернативных стабильных состояния, называемые «аттракторами». Тогда в типовом случае тот или другой институт (технология) имеет успех большинством голосов или даже 100%. В последнем случае аттракторы — выраженные в пределах альтернативы А — находятся на уровне О или 100%. Области «притяжения» обоих альтернативных, стабильных состояний (измеренных в среднем относительной долей лиц, прежде принявших альтернативу А,) должны быть разделены точкой, в которой относительная привлекательность альтернатив резко изменяется. Эта точка представляет критическую, относительную частоту (среднее значение) или «критическую массу»[7], и поэтому в среднем возникает спонтанное, самоусиливающееся развитие на соответствующем аттракторе.
Точное положение точки критической массы зависит от того, как соотносятся между собой значения присущей полезности, которые генерируются альтернативами. Системы измерения могут иметь единицы, которые необходимо более или менее детально пересчитывать. Технологические системы могут иметь разную эффективность при одинаковых затратах. Такие несоответствия перемещают среднее значение точки критической массы в пользу аттрактора более выгодного варианта. Теперь выбор альтернатив, согласно предположению, определяется вероятностью принятия, которая зависит от относительной частоты вариантов. Поэтому фактические решения, касающиеся выбора альтернатив, могут приводить к случайно-обусловленным флуктуациям вокруг средних, относительных частот вариантов, которые были положены в основу описания. Эти флуктуации могут также случайно накапливаться.
Решающим представляется следующий аспект. Предположим, обе альтернативы существенно отличаются друг от друга по присущей им полезности. В этом случае точка критической массы в среднем может отклоняться так далеко, что даже если раньше был представлен преимущественно или даже исключительно один вариант, то теперь маленькие, кумулятивные флуктуации переходят за границу критической относительной частоты. Вследствие этого они спонтанно изменяют поведение, касающееся принятия того или иного варианта. Если нет таких существенных различий в присущей полезности, то вероятность спонтанного, обусловленного флуктуациями перехода близка к нулю. Иначе говоря, среднее время ожидания такого перехода превышает рассматриваемый в данном контексте период. В ситуации, когда представлена исключительно старая, устойчивая форма А института или технологии и имеется в наличии новая форма В с большей присущей полезностью, как правило, рано или поздно в истории наблюдается переход от Л к В. То есть доля А падает от 100 до 0% или около 0%. Часто так бывает даже тогда, когда разница присущих полезностей несущественна. Как же это можно объяснить в свете вышесказанного?
Конечно, допустимо, что кумулятивное случайное колебание доводит доли до точки критической массы, но, разумеется, в определенных периодах. Поэтому такая возможность фактически обсуждается только с позиции тех случаев, где в основе изменения человеческих институтов могло бы лежать генетически обоснованное поведенческое приспособление [13]. Для краткосрочных переходов ключ к пониманию снова может находиться в изучении исторических примеров. Предположительно, большую роль играет то, как возникают представления о новых институтах или технологиях, и как те, кто приводит их в движение, используют их и продвигают. Очевидно, в конкретных исторических условиях — в противовес абстрактному принципу рекуррентной закономерности перехода в соответствии с достижением точки критической массы — различаются причины и процессы институциональных и технологических изменений.
Представления об альтернативных (часто претендующих на моральное превосходство) нормах поведения или «лучших» институциональных организациях развиваются в основном политическими активистами и агитаторами, предсказателями, моралистами и преобразователями мира и поначалу пропагандируются в узком кругу. Эти идеи могут иметь успех только в том случае, если этот круг увеличивается и в конкуренции с существующими или одновременно пропагандируемыми представлениями завоевывает последователей, количество которых превысит критическую массу. Теоретически говоря, появляются определенные действующие лица, выступающие в роли агентов коллективного действия. Они организуют коллективный переход, в ходе которого заставляют по возможности более многочисленную группу последователей ожидать этого коллективного перехода, а ожидание сбывается само по себе, если критическая масса действительно достигнута [14]. Если рассматривать формально, влияние агентов коллективного действия состоит в том, чтобы упразднить релевантные индивидуальные решения. Как именно это происходит, можно пояснить в диалоге с историей на конкретном историческом примере.
На технологическом уровне представления о новых методах и продуктах развивают лица, занятые в сфере исследований и разработок. До наступления коммерческой зрелости часто требуются длительные работы по улучшению и, если эта стадия не достигнута — реализации со стороны предпринимателей, как это уже было описано Й. Шумпетером. Так как улучшения увеличивают присущую выгоду новых вариантов, то это означает, что перемещение точки критической массы осуществляется с большей легкостью. В конечном итоге для технологий, полезность которых также зависит от эффекта частотной зависимости, организуется какой-то, пусть даже небольшой, коллективный шаг. Агенты коллективного действия, которые способствуют этому, разумеется, отличаются от агентов в случае институционального изменения. Их роль берут на себя торговые агенты, рекламные агентства, консультанты и иногда также полугосударственные учреждения, например комитеты по нормам и стандартам. Эти процессы тоже пока мало изучены. Диалоги с историей техники, историей отрасли и фирмы дают возможность продвинуться в понимании рекуррентных закономерностей перехода и их исторических контингенций.
Экономические изменения — это исторический феномен. Если в этих изменениях имеются гипотетические закономерности (а это основополагающее предположение эволюционной экономики), на основании которых можно строить гипотезы, то тогда в историческом исследовании могут быть установлены определенные квазиуниверсальные закономерности [18]. История должна иметь не только идеографические, но и номографические черты — тезис, который многим историкам экономики, возможно, покажется спекулятивным. Одной (и только одной) универсальной теории истории не будет [19]. Но, при этом совсем не ясно следующее: через сто лет после окончившегося в пользу «чистой теории» спора о методе, теоретизирование в экономической истории поневоле вынуждено начинать с нуля. Здесь возможны по меньшей мере два варианта интерпретации.
Во-первых, можно попытаться выделить в историческом процессе характерные эпизоды социально-экономического развития. Это были бы в определенном смысле «стилизованные процессы», которые аналогично или по похожему образцу повторяются в истории и отражают требующиеся толкования, пригодные для построения теорий, последовательности событий[20]. Во-вторых, можно искать повторяющиеся явления, которые систематически оказывают влияние на определенные аспекты экономического роста. Такая систематичность является основой для определения тенденции или направлении развития, обусловленных этими процессами. В данной статье обе интерпретации были рассмотрены с разных точек зрения. Они не ставят точку в необходимости диалога экономической теории с экономической историей, но указывают на имеющийся значительный эвристический научный потенциал двух направлений при взаимодополнении и совместимости между собой. |
| |
|
|
