|
| | | | Проблемы современной экономики, N 1 (53), 2015 | | | | ВОПРОСЫ ЭКОНОМИЧЕСКОЙ ТЕОРИИ. МАКРОЭКОНОМИКА | | | Черновол С. Н.
старший преподаватель кафедры производственного менеджмента
Кузбасского политехнического университета (г. Кемерово)
| |
| | | | | В статье выделены и проанализированы некоторые текущие проблемы российской экономики с точки зрения кейнсианства в интерпретации отечественных экономистов. Коротко рассмотрены некоторые основные направления современного кейнсианского течения. Обсуждаются ключевые задачи экономической политики с точки зрения кейнсианской научно-исследовательской программы | | Ключевые слова: кейнсианство, экономический рост, экономика России, модернизация, инвестиции, научная школа, научно-исследовательская программа | | УДК 330.834.1; ББК 65.012.3 Стр: 80 - 86 |
Постановка проблемы
С начала российских реформ 90-х в отечественной экономической литературе не прекращается дискуссия по поводу выбранного страной теоретического и идеологического основания развития экономики, которым является современный mainstream economics. Многие известные экономисты обращаются к альтернативной выбранному пути теоретической концепции кейнсианства. Заметим, что обращение к кейнсианской теории наблюдается не только в среде российских экономистов, но и всего мира. Тот факт, что экономисты охотно апеллируют к авторитету Дж. М. Кейнса, отмечает И. Осадчая в своей статье, посвященной эволюции макроэкономической теории после Кейнса [1]. Интерес к кейнсианству, по ее словам, возродился во всем мире после кризиса 2001–2003 гг. В подтверждение своих слов И. Осадчая приводит выдержку из отчета Национального бюро экономических исследований (США): «Эмпирические исследования конца 1990-х годов, использующие макроэкономические данные промышленно развитых стран, породили серьезные сомнения в способности неоклассических моделей роста дать удовлетворительное объяснение агрегатным колебаниям экономики. Реакцией стало появление новой кейнсианской парадигмы в качестве альтернативной теоретической базы для понимания экономического цикла» [1, с. 17]. Относительно приложения кейнсианства к российской экономике, автор выражает сомнение, связанное, прежде всего с тем, что в России в принципе нет рынка, мы находимся только в стадии его строительства. Российская экономика вследствие этого наполнена «особенностями, нелепостями и трудностями».
Российские экономисты обращаются к кейнсианству с вопросом о возможности и необходимости применения этой теории к отечественной экономике; при этом одни лишь анализируют и сравнивают, другие – призывают принять его как основу экономического развития страны, считая его наиболее соответствующим состоянию экономики России. Так, В.Е. Маневич по этому поводу пишет: «Эти течения (прежде всего монетаризм – С. Ч.) были в достаточной мере дискредитированы длительной депрессией 1990-х годов в России (и экономическими кризисами на Западе), однако в российской экономической литературе они не были однозначно отвергнуты, на смену им не пришла альтернативная теоретическая концепция... Обращение к работам кейнсианцев может во многом способствовать разработке альтернативной теоретической концепции и альтернативной парадигмы экономической политики в России» [2, с. 6].
Во второй половине 90-х годов прошлого века Ю. Ольсевич показал, что именно кейнсианство как теоретическая основа экономической политики развитых стран способствовало трансформации неустойчивой депрессивно-равновесной хозяйственной системы 30-х годов в устойчивую динамично-равновесную систему 50–60-х годов и создало условия для «неоклассического возрождения» (70-е гг.) [3]. В статье указанного автора не звучало прямых призывов к смене идейно-теоретического основания российских реформ, однако выводы напрашиваются сами собой.
Другой известный экономист – С. Дзарасов – все годы постсоветского периода отстаивал точку зрения, что именно кейнсианство, которое трудами современных экономистов сформировалось в соответствующее современным реалиям посткейнсианство, способно обеспечить устойчивый рост российской экономики [4], [5], [6], [7], [8]. С критикой принципа рыночного саморегулирования и необходимостью государственного вмешательства в традициях кейнсианства выступают также и другие авторы [9], [10].
В статье мы предпримем попытку выделить и проанализировать некоторые текущие проблемы российской экономики с точки зрения кейнсианства в интерпретации отечественных экономистов.
1. Кейнсианская научная мысль и принцип неопределенности
Общепризнанно, что кейнсианство зародилось как альтернатива господствующему мейнстриму своего времени. В частности, В. Гайдай пишет: «... кейнсианство первоначально сформировалось в лоне экономической гетеродоксии своего времени» [11, с. 11]. Несмотря на включенность теории Кейнса в учебники, таковым оно остается и в настоящее время. В рамках мейнстрима экономической теории гипотезы строятся исходя из экономической рациональности экономического человека, а исследование экономической динамики сводится к равновесному анализу [12], при этом «равновесие и рациональность, если и не являются строго взаимообусловленными предпосылками, во всяком случае сильно коррелируют друг друга в истории экономического анализа» [13, с. 8].
Представители гетеродоксальных школ, в отличие от этого, исследуют «неоптимизирующее поведение людей в нестабильных или даже неравновестных экономических системах» [12, с. 96]. Речь идет о теориях, к которым, например, Т. В. Гайдай относит институционализм, посткейнсианство, эволюционную теорию, социальную экономику, новую политическую экономию, марксистскую и радикальную экономическую теорию, поведенческую, экологическую, феминистскую экономическую теорию и другие [11]. Здесь следует сделать уточнение, связанное с неоднородностью современного институционализма. На наш взгляд, к гетеродоксальному течению относится не весь институционализм, а только традиционный институциализм (Т. Веблен). Новый институционализм относится к мейнстриму; этого мнения придерживается С. Кирдина [14] и И. Розмаинский [12]. Обусловлено это тем, что новые институционалисты, как и представители всей ветвей неоклассического течения и неокейнсианцы, трактуют поведение людей как оптимизирующее. В целом, к гетеродоксальным школам и течениям экономической мысли, как справедливо отмечает И. Розмаинский, «следует отнести все концепции, в которых отвергается принципы методологического индивидуализма, оптимизации и равновесия» [12, с. 95].
Гетеродоксальный подход кейнсианской теории обусловлен неопределенностью будущего. Для принятия решений экономическим агентам необходима достоверная информация относительно будущего, однако часть информации попросту еще не создана, следовательно, будущее непознаваемо, при этом агент не обладает и всей полнотой уже созданной информации относительно не только будущего, но и настоящего. «Лишенные исчерпывающей информации субъекты не имеют возможности точно рассчитать результаты своих действий и должны опираться на свои далеко не рациональные (опять-таки в силу отсутствия информации) ожидания, предчувствия, интуицию, оптимизм и т. д.» [13, с. 169]. Но даже если бы экономический агент обладал всей полнотой информации, он, как правило, не имеет ни инструментов, ни способности ее обработать.
Решение осуществить инвестиции, по мнению Дж. М. Кейнса, не строятся на рациональных расчетах, поскольку знания, касающиеся будущего, связаны с фундаментальной неопределенностью. Наиболее вероятное основание действий – «самопроизвольный оптимизм» относительно будущего. Дж. М. Кейнс установил, что в большей степени, чем норма процента и предельная эффективность капитала, величина инвестиций зависит от уверенности, что наш лучший прогноз относительно будущего окажется верным или ложным, при этом факты сегодняшнего дня, формируют прогнозы относительно будущего [15]. Уверенность в прогнозах на будущее обратно понятию неопределенности будущего. Степень уверенности, как и степень неопределенности, меняется в зависимости от изменений, например, в институциональной среде, экономической ситуации.
Неопределенность будущего – ключевое понятие кейнсианской традиции. Способы снижения неопределенности – ключевой вопрос посткейнсианского течения, механизм снижения неопределенности в посткейнсианстве – институты. Как указывает представитель российского течения посткейнсианства И. Розмаинский, эволюция институтов напрямую связана с желанием экономических субъектов снизить неопределенность, однако в одних системах институциональная эволюция справляется с этой задачей, а в других приводит к системному разрушению. «Суть поскейнсианской экономической компаративистики заключается в исследовании институтов снижения неопределенности в сложных экономических системах» [16, с. 48–50].
Новое кейнсианство (лидер Дж. Стиглиц) делает акцент на несовершенстве рыночной информации. «Сущность выводов Гринуолда и Стиглица состоит в обнаружении, что эффекты, подобные экстерналиям, возникают всякий раз, когда информация несовершенна и рыночный механизм не полон – а это бывает всегда, и как следствие рынки никогда не обеспечивают ограниченной эффективности в смысле Парето. Короче говоря, провалы рыночного механизма являются всепроникающими» [17, с. 582].
Дело в том, что экономические агенты склонны скрывать и искажать информацию в своих интересах. Преимущества в обладании достоверной информацией одной из сторон договора в век многомиллиардных сделок способны приносить огромные прибыли. Спонтанная рыночная глобализация предполагает навязывание интересов и прав сильного.
В аспекте современного прочтения кейнсианства и посткейнсианства целесообразно задаться вопросом о том, насколько актуально указанное направление исследования современных западных кейнсианцев для российской экономики.
2. Неопределенность и проблема обеспечения экономического роста в посткейнсианстве
В отечественной литературе указание на неопределенность как препятствие долгосрочного экономического роста встречается довольно часто. При этом, неопределенность связывается с проводимой экономической политикой. Так, по мнению Г. Идрисова и С. Синельникова-Мурылева, объем и эффективность частных инвестиций напрямую зависят от обеспечения определенности (последовательности и предсказуемости) проводимой экономической политики государства. На практике экономическая политика государства непредсказуема и непоследовательна. Авторы перечисляют целый ряд «входивших в моду и выходивших из нее» таких государственных инициатив, как программно-целевое планирование, реализация национальных проектов, стимулирование инноваций, внедрение бюджетирования, пенсионная реформа, внедрение нормативно-подушевого финансирования предоставления услуг социального характера, и другое. Однако на практике ни одна инициатива не доведена до логически осмысленного завершения, а зачастую только внесена неразбериха. Так, например, в ходе десятилетней реформы пенсионной системы принимались противоречивые решения, в результате граждане лишены возможности выстроить индивидуальную пенсионную стратегию и не верят в стабильность «правил игры» [18].
Обратимся вновь к теоретическому основанию посткейнсианства. Об одном из аспектов, отличающих кейнсианство от неоклассического направления, И. В. Розмаинский пишет: «Один из основных пунктов поскейнсианской критики в адрес неоклассической теории заключается в том, что эта теория уподобляет экономику современных развитых стран примитивным хозяйственным системам. Иными словами, неоклассический подход осуждается посткейнсианцами за непонимание фундаментальных различий между примитивными и сложными экономическими системами» [19, с. 88].
Основанием «сложности» экономической системы являются два аспекта: применение активов длительного пользования, вследствие чего хозяйственная деятельность растянута во времени и высокая степень разделения труда, вследствие чего люди должны тесно взаимодействовать. Совокупность этих двух факторов создает сложную экономику. Система, в которой отсутствует хотя бы один фактор, в посткейнсианстве называется «примитивной экономикой», примером которой является «традиционная экономика» по терминологии неоклассиков [19].
В сложной системе возникает проблема координации хозяйственной деятельности, при этом в системе, где низка степень разделения труда, где каждый производит сам для себя, проблемы координации не возникает, так как нет экономической взаимосвязанности между людьми. Если же разделение труда велико, но производство не слишком растянуто во времени, «проблема координации возникает, но решается приблизительно так, как в вальрасианских моделях общего равновесия. Ведь в экономике без активов длительного пользования хозяйственная деятельность не приобретает временного измерения» [19, с. 91], поэтому не существует проблемы неопределенности будущего.
Еще одним важным понятием кейнсианской теории является понятие «денежная экономика». И. В. Розмаинский указывает, что это понятие предложил Дж. М. Кейнс в одной из своих статей, опубликованных до издания его «Общей теории занятости, процента и денег». В такой экономике, «... деньги играют свою особую самостоятельную роль, они влияют на мотивы поведения, на принимаемые решения... и потому невозможно предвидеть ход событий ни на короткий, ни на продолжительный срок, если не понимать того, что будет происходить с деньгами на протяжении рассматриваемого периода» [20, с. 408]. «Денежная экономика, по Дж. М. Кейнсу, является метафорой современных экономических систем западных стран и при этом функционирует совершенно не так, как экономика реального обмена» [19].
Важнейший институт денежной экономики в посткейнсианской традиции, способный превратить неопределенность в относительную определенность, обеспечив гарантии будущих материальных и денежных потоков – форвардные контракты. Защита форвардных контрактов, принуждение к выполнению контрактных обязательств – главная задача государства. Неспособность государства выполнять эту функцию повышает степень неопределенности и, как следствие, степень неуверенности производителей в будущих финансовых поступлениях. В такой ситуации, возрастет предпочтение ликвидности, связанное с мотивом предосторожности, что сокращает инвестиции в неликвидные и долго окупаемые активы длительного пользования, а именно эти инвестиции обеспечивают экономический рост.
Второй аспект проблемы формирования предпосылок долгосрочного экономического роста – необходимость, задачи и направления экономической политики государства, способные обеспечить темпы экономического роста, достаточные для догоняющего экономического развития России.
Необходимость государственного вмешательства объясняется большинством экономистов «провалами рынка», возникающими вследствие значительных экстерналий. Идрисов Г. и Синельников-Мурылев С. [18] считают, что источником вложений в физический капитал должны быть частные инвестиции, и задача государства состоит в создании институциональных условий. Однако в тех отраслях, которые способствуют долгосрочному экономическому росту, но в которых вследствие «провалов» рынок не способен обеспечить общественно оптимальный объем, функцию регулирования и финансирования должно взять на себя государство. Такими отраслями в России в настоящий момент являются образование, здравоохранение, научные исследования, транспортная и производственная инфраструктура. Проблема состоит в том, что на фоне и без того слабого финансирования этих отраслей, структура государственных расходов смещается в пользу статей, мало способствующих или не способствующих экономическому росту – национальная оборона, правоохранительная деятельность, государственное управление [18].
Точка зрения Г. Идрисова и С. Синельников-Мурылева, на наш взгляд, полностью соответствует выводу, сделанному Дж. М. Кейнсом в главе, посвященной влиянию долгосрочных предположений на масштаб инвестиций: «Я рассчитываю на то, что государство, которое в состоянии взвесить предельную эффективность капитальных благ с точки зрения длительных перспектив и на основе общих социальных выгод, будет брать на себя все большую ответственность за прямую организацию инвестиций» [15, с. 158].
3. Посткейнсианство и российская модернизация
В отечественной литературе в настоящее время проблемы экономики страны звучат синонимом с проблемой ее модернизации. Можно, видимо, считать, что экономическая отсталость России официально была признана после того, как в 2009 году действующий тогда президент России Дмитрий Медведев выступил с инициативой модернизации страны. По прошествии пяти лет оценки модернизации колеблются от признания проблем в этой сфере до признания ее несостоявшейся или провальной.
В. Карачаровский главный провал российской модернизации видит в неспособности производств инвестировать в крупномасштабные инновации, в результате чего нарастает технологическое отставание России от мирового уровня. Российские наукоемкие предприятия неконкурентоспособны вследствие факторов «системного происхождения, управление которыми невозможно на уровне отдельного предприятия – это отношения с властью, кризис взаимозачетов, неэффективное распределение и незащищенность прав собственности, фрагментированность национальной инновационной системы» [21]. Финансовые средства в России сконцентрированы, по мнению Карачаровского, в двух основных центрах (государство и сырьевые монополии), и перераспределение этих средств на техническое перевооружение отечественных промышленных предприятий является единственно возможным путем технологической модернизации. Однако как у государства, так и у крупного частного бизнеса «отсутствует соответствующая мотивация и воля». Государство опасается, что «ударные» инвестиции, необходимые ключевым секторам экономики, не сумеют модернизировать промышленность. Автор связывает эти опасения, с одной стороны, с экономической нестабильностью, а с другой, с печальным опытом, когда раздаваемые государством средства на благие замыслы были «закопаны». Крупный капитал останавливает низкая, в настоящее время, рентабельность наукоемких производств, при огромных инвестиционных потребностях, высокая рискованность, отложенный экономический эффект, а также коррумпированность российской бюрократии.
Анализируя проблемы, сформулированные В. Карачаровским, приведем слова Дж. М. Кейнса: «Люди практически всегда уделяют самое пристальное внимание тому, что они называют состоянием уверенности» [15, с. 142–143]. Крупный бизнес не испытывает «оптимизма» относительно ожидаемого дохода. На чем же строятся расчеты и опасения бизнесменов? Отложенный эффект и ситуация «настоящего времени». Кейнс писал: «... факты сегодняшнего дня входят, так сказать, в непропорционально большей степени в формирование наших долгосрочных предположений» [15, с. 143].
По мнению К. Микульского, со значительными трудностями сталкивается уже проработка концепции модернизации, так как для осмысления экономических и технико-экономических аспектов «не хватает теоретической и методологической базы» [22]. К. Микульский ссылается на мнение руководителя Аналитического центра при Правительстве Российской Федерации А. Макушкина, который констатирует, «что в стране нет экспертно-аналитических структур – достаточно сильных, чтобы разработать стратегию модернизации», а также имеет место нехватка знаний «о последствиях применения новых технологий для разных сторон общественной жизни – в производстве, в повседневной жизни населения и в государственном управлению» [23, с. 11]. Экономист считает «дефицит таких знаний фундаментальным ограничением для любой ответственной политики модернизации и ответственного публичного обсуждения на эту тему» [23, с. 11].
К. Микульский в своей статье ссылается только на оценку А. Макушкина по вопросу проработки концепции модернизации государством, однако А. Макушкин, кроме этого, указывает в числе препятствий на пути модернизации настрой бизнеса на краткосрочную перспективу, на «ориентированность бизнеса на быстрое обогащение в ущерб долгосрочному развитию» [23], и причина этому – отсутствие навыков управления в рамках среднесрочной и долгосрочной перспектив и недостатки института контрактных отношений.
Препятствия, названные К. Микульским и А. Макушкиным, находятся в центре внимания посткейнсианства. Так, И. В. Розмаинский указывает, что именно масштабность информации и ее сложность наиболее значительны для хозяйствующего субъекта в принятии инвестиционных и «технологических» решений». Для принятия рациональных решений субъект старается рассмотреть все возможные варианты, однако их огромное количество и ограниченные познавательные способности человеческой природы не дают возможности осуществить полностью рациональный выбор. Созданная информация, в принципе, может быть собрана и обработана, пусть и «ценой экстремально высоких издержек» (такие возможности более всего имеет государство). Однако, будущие выгоды так же зависят от «переменных и событий, которые пока не произошли, например, изменений в налоговом режиме, вкусах потребителей, макроэкономической конъюнктуры и т. д.» [24, с. 47]. Ограниченность доступа к информации создает одну из форм неопределенности будущего – неясность. Фундаментальная неопределенность охватывает упомянутые выше случаи, когда информации еще нет вообще. Таким образом, если рациональные расчеты на будущее и возможны, то лишь на краткосрочную перспективу. Степень неопределенности «может меняться в зависимости от экономических и внеэкономических факторов... ...Резкие перемены в институциональной среде, разрушение старых формальных правил игры при отсутствии новых, ...циклические спады, сопровождающиеся банкротством предприятий, ...исчезновение хозяйственных «единиц», с которыми «имеет дело» данная фирма, очень сильно поднимают степень неопределенности будущего» [24, с. 48]. В таких условиях экономический агент «принимает во внимание только те инвестиционные проекты, которые приносят доход в более или менее ближайшем будущем». Такое поведение И.В. Розмаинский называет «инвестиционной близорукостью» [24 с. 48].
Мы делаем вывод, что причина ориентированности российского бизнеса «на быстрое обогащение в ущерб долгосрочному развитию» кроется вовсе не в отсутствии навыков управления в рамках среднесрочной и долгосрочной перспектив, как полагает А. Макушкин, а в «инвестиционной близорукости», обусловленной высокой степенью неопределенности будущего в России.
Способ снижения неопределенности будущего в посткейнсианстве – формальная часть институционной среды. «Чем в большей степени формальные институты – и, прежде всего, такой их элемент, как государственная защита форвардных контрактов – сокращают издержки взаимодействия между экономическими субъектами, тем больше удается снизить неопределенность будущего» [24, с. 49].
Как раз недостатки института контрактных отношений, на которые, как основное препятствие на пути модернизации, указывает А. Макушкин, в числе других причин, настраивают бизнес только на краткосрочную перспективу.
Обратимся к другой проблеме, сформулированной К. Микульским и представленной не только как препятствие на пути модернизации, но и как важнейшая черта российского общества, определяющая будущее страны. По его мнению, «будущее во многом зависит от того, осознает ли российская элита свою историческую ответственность за судьбу страны и окажется ли она способной принять реальные меры к оздоровлению общества, одновременно добровольно–вынужденно преобразуя шкалу своих собственных ценностей, идя на согласие своих интересов с общественными» [22, с. 9]. Проблема состоит в том, что последние два десятилетия властью и элитой создавались и поддерживались механизмы обогащения элиты. «Эта экономика в значительной мере подчинила себе, извратила и вытеснила нормальную экономическую жизнь, ориентированную на удовлетворение потребностей общества, на требования рыночной экономики, на достижение экономической эффективности и социальной приемлемости хозяйственной деятельности» [22, с. 9].
4. Идея свободного рынка и перераспределение общественного продукта
Приведенные рассуждения о «нормальной экономической жизни» выражают идею Адама Смита, который полагал, что индивидуумы, преследуя свои цели, служат интересам общества. Представляется, что именно в этом русле К. Микульский прогнозирует новый этап прогрессивных преобразований, который «рано или поздно неизбежно наступит» как результат общественного развития. Аргументация такого прогноза следующая: «цивилизационный потенциал России не может исчезнуть», примирение общества с ситуацией отсутствия основ прогресса имеет пределы. При этом «невозможно определить ни временные рамки существования нынешней общественной системы, ни возможные варианты ее преодоления», так как «общество еще должно накопить опыт преодоления системы, породить влиятельные реформаторские силы»; наиболее вероятно «чередование периодов продвижения вперед и отката назад» [22, с. 8]. Эти временные рамки мы понимаем как «долгосрочная перспектива». По этому поводу Дж. М. Кейнс писал: «долгосрочная перспектива плохо подходит для обсуждения текущих проблем. В долгосрочной перспективе мы все умрем. Экономисты слишком облегчают свою задачу, если в сезоны бурь могут лишь сказать, что когда шторм окончится, поверхность океана станет гладкой» [25, с. 491].
Идея laissez-faire, по мнению Дж. М. Кейнса, основывается на предположениях, что «ничем не ограниченный естественный отбор ведет к прогрессу» и «эффективности, а в действительности... необходимости обеспечения возможности для неограниченного частного обогащения, как стимуле для приложения максимальных усилий» [26. С. 270]. Дж. М. Кейнс указывал, что «совпадение частных и общественных интересов не предусматривается» и просвещенный эгоизм обычно не действует в общественных интересах. «В laissez-faire растут прибыли тех, кто благодаря умению или удаче в нужное время помещает свои ресурсы в нужное место» [26, с. 273]. При этом «...отдельным индивидам, благодаря удаче или личным качествам, удается извлечь выгоду из неопределенности и незнания, поскольку большой бизнес – это всегда лотерея, возникает столь резкое неравенство в распределении богатства» [26, с. 276]. Новейшая российская история наглядно показывает, что представители бизнес–элиты страны в 90-х годах прошлого века оказались в нужный момент в нужном месте, их материальное благосостояние – отнюдь не результат приложения собственного труда и капитала.
Озвученная К. Микульским проблема совместимости интересов занимает одно из центральных мест в исследованиях новых кейнсианцев и, в частности, Дж. Стиглица. «Несовершенная информация дает некоторым людям возможность действовать способами, позволяющими наживаться за счет других, причем за счет именно тех лиц, которых они призваны обслуживать», это происходит в тех случаях, «когда индивидуум по поручению должен действовать в интересах других индивидуумов, но обстоятельства позволяют ему этого не делать. ... Конфликт интересов никогда не будет устранен ни в государственном, ни в частном секторе» [27, с. 220]. Показательным в этом плане является следующий отрывок из книги Дж. Стиглица: «...в период девяностых годов общая оплата глав американских корпораций вырвалась из под воздействия обычных экономических сил. Их вознаграждения взлетели до невиданно высоких уровней, пренебрегая всеми экономическими законами... В 2000 г. главы корпораций в Америке получали в 500 раз больше, чем заработная плата среднего наемного работника» [27, с. 172–173]. А. Г. Худокормов, анализируя книги и статьи Дж. Стиглица, пишет: «... возможно, против его воли, за темой асимметрии информации встает и более общая тема – асимметрии собственности и экономической власти» [28, с. 335]. Позиции Дж. Стиглица придерживается и известный российский экономист С. Дзарасов. В частности, он пишет: «Нерегулируемая государством свобода оборачивается неограниченным произволом, а нацеленность на прибыль – в беззастенчивую эксплуатацию и подавление одними людьми других людей» [8, с. 144]. И еще: «Теперь крупные корпорации приобрели такую власть над рынком, что они сами диктуют ему свои условия» [8, с. 193].
Российскую экономику К. Микульский называет «экономикой обогащения элиты», суть которой заключается в перераспределении «общественного продукта в антиобщественных целях и в экстремальных масштабах с целью его присвоения элитой» [22, с. 9]. Ведущую роль в решении проблем российской экономики автор отводит «изменению условий формирования капитала», сужению «возможностей «спонтанного» обогащения, детерминированного не экономически, а политически», обновлению политической жизни, «упрочнению демократических начал», «ориентации государства на нужды общества» [22]. В указанной статье констатируется, что «...в нынешних российских условиях политика (т.е. интересы правящей элиты) остается «командной силой»« [22]. По мнению К. Микульского, влияние политической жизни на экономику России определяется специфическими условиями постсоветского общества. Однако Дж. Стиглиц утверждает, что проблема эта актуальна для всех стран – «разница в экономической силе неизбежно преобразуется в разницу в силе политической»; так в США «...покупают поддержку государства, ...демократия несовершенна, ...связь между деньгами и политикой видна невооруженным глазом» [27, с. 352]. Голоса избирателей покупаются во всех странах. В такой стране, как США, косвенно – через «пожертвования в избирательные фонды», а в других странах – «политики просто берут взятки». Связь между деньгами и политикой должна быть разорвана, считает Дж. Стиглиц, иначе отстаиваемые политикой «...узкогрупповые интересы и корпоративные интересы будут преобладать над интересами рядовых граждан» [27, с. 352].
На примере взглядов К. Микульского можно сделать вывод, что проблемы российской экономики, выделяемые в отечественной литературе, укладываются в рамки проблематики современного кейнсианства. Однако, если большинство отечественных экономистов особенности российской экономики видит как нечто отклоняющееся от нормы, вызванное действием «внерыночных механизмов», а отношения российского бизнеса, государства, населения и социальных слоев специфичными для нашей страны, способными измениться под влиянием глубоких политических преобразований, то представители кейнсианской традиции описанные явления рассматривают как присущие рыночной системе современного мира. Так, по мнению Дж. Стиглица, рыночный фундаментализм «мог бы считаться обоснованным, если бы имели место совершенная информация, совершенная конкуренция, полный набор рынков и т.д.». Но такие условия «не выполняются даже в наиболее передовых странах» [27, с. 336].
5. Торможение экономического роста и проблема модернизации Российской экономики
Разность взглядов на причины экономической ситуации обуславливают и несовпадение путей преодоления негативных тенденций экономического роста и торможения модернизации. К. Микульский полагается на внутренний исторически сложившийся потенциал России, представители кейнсианского течения предлагают теоретически обоснованные программы.
Рассматривая взгляды экономистов на проблемы модернизации России, нельзя обойти вниманием известного экономиста, ректора Российской академии народного хозяйства и государственной службы при Президенте Российской Федерации В. Мау, убежденного сторонника либерально-рыночной (монетаристской) модели российской экономики, выбранной в качестве теоретического основания и практической идеологии российских реформ. Характерной в этом плане является статья указанного автора «Между модернизацией и застоем: экономическая политика 2012 года» [29], в которой анализируется мировая и российская экономика, рассматриваются сценарии развития и обсуждаются ключевые задачи модернизации экономики России.
В. Мау выделяет «два серьезных препятствия на пути модернизации» российской экономики: «во-первых, отсутствие спроса на модернизацию» и, во-вторых, «ловушка конкурентоспособности», созданная дорогим трудом при плохих институтах [29, с. 20].
Попробуем разобраться в видении В. Мау корней возникновения первой проблемы. Он утверждает, что в силу достигнутой в стране социально-экономической стабильности и наличия значительных финансовых резервов, практическое проведение модернизации может быть отодвинуто. Несмотря на благоприятное время для «практического проведения модернизации» и всеобщим признанием ее необходимости, общественно значимые социальные группы, состоящие из рациональных экономических агентов, не готовы в нее инвестировать. При этом В. Мау отмечает и аргументирует, что «между стабильностью и застоем пролегает очень зыбкая граница, а путь от экономической стабильности до экономической катастрофы ...может быть очень коротким» [29, с. 17]. Возникает вопрос: если в данный момент в экономике все хорошо и стабильно, а о близкой опасности люди не знают, в чем корни согласия всех с необходимостью осуществить модернизацию?
В статье среди четырех долгосрочных проблем социально-экономического развития России выделяется «настроенность значительной части образованных слоев населения (креативного класса) на отъезд из страны» [29, с. 16]. И это, по словам В. Мау, «несмотря на благоприятную экономическую ситуацию – и по существу, и по сравнению с большинством других стран... В современном мире Россия отличается устойчивым ростом, ориентированным на внутренний спрос, сбалансированным бюджетом, низким долгом, значительными валютными резервами и положительными процентными ставками» [29, с. 13].
В. Мау в своей статье объясняет этот феномен снижением транзакционных издержек отъезда вследствие глобализации и роста благосостояния граждан и тем, что в своей стране россиянам сложнее и дороже улучшить условия жизни. Почему в стране с беспрецедентно низкой безработицей и высокими доходами (вследствие дорогого труда) сложно улучшить условия жизни, В. Мау не объясняет и путей выхода не предлагает.
Представляется, что, с точки зрения посткейнсианской теории, нежелание граждан связывать свое будущее с Россией можно объяснить высоким уровнем неопределенности. Выше приводился пример реформы пенсионной системы, говорилось о постоянно меняющихся «правилах игры», о слабом институте контрактных отношений. Относительно будущего страны россияне не испытывают оптимизма и при относительной стабильности настоящего не просто знают, что путь до катастрофы может быть коротким, а, скорее, верят в ее неизбежность.
Обратимся ко второй проблеме, указанной В. Мау – плохие институты, совмещенные с дорогим трудом. О торможении экономического роста и модернизации экономики недостатками институтов говорилось выше и, пожалуй, не найдется экономиста, несогласного с этим утверждением. По поводу дорогого труда в России специалисты высказывают противоречивые мнения, однако сам В. Мау обращает внимание на деградацию рабочей силы, указывая, что «вариант с деградацией рабочей силы также нельзя сбрасывать со счетов» [29]. На наш взгляд, это утверждение звучит абсолютно в духе laissez-faire, в духе неограниченной конкуренции, когда, как писал Дж. М. Кейнс, «деятельность государства (в данном случае регулирования оплаты труда наемных работников – С. Ч.) должна быть строго ограничена, а экономическая жизнь оставлена, насколько это возможно, вне регулирования и отдана на откуп здравому смыслу отдельных граждан, руководствующихся стремлением преуспеть в обществе» [26, с. 263].
С мнением В. Мау не согласны авторы независимого экспертного доклада; в частности, они пишут: «Бедное население может быть производительным, дисциплинированным и трудоспособным только на выходе из традиционного общества... Но в России традиционное общество и связанные с ним конкурентные преимущества давно и необратимо утрачены. В наших условиях высокую производительность труда может дать только ...ставка не на дешевизну рабочей силы, а на ее квалификацию, инновационность, производительность» [30].
Отметим, что в анализируемой статье В. Мау говорит о беспрецедентно низком уровне безработицы, как одной из четырех проблем долгосрочного социально-экономического развития России. Структурные сдвиги, пишет В. Мау, сопровождаются привлечением более дорогого труда в меньшем объеме, следовательно «повышением безработицы и, вероятно, ростом неравенства» [29, с. 9]. «Между тем, – критикует правительства автор статьи, – властям демократической страны бывает трудно согласиться с модернизационной ролью безработицы, правительства часто принимают решения, направленные на искусственное поддержание высокого уровня занятости...» [29, с. 16]. Перераспределение средств в пользу отдельных категорий населения В. Мау называет одной из фундаментальных причин кризиса. Негативным фактором является также основанное на перераспределении ресурсов через государственные бюджеты обеспечение населения «системами образования, здравоохранения, пенсионирования» [29].
Эта позиция В. Мау прямо противоположна позиции представителей кейнсианского течения. Так, Дж. Стиглиц считает, что государство несет ответственность за сохранение полной занятости и сокращения социального неравенства, то есть большей доступности образования и здравоохранения для бедных. Дж. Стиглиц констатирует: «...одной из причин бедности является недостаточное образование... Школы в городских гетто с переполненными и плохо дисциплинированными классами затрудняют процесс усвоения знаний даже для прилежных учеников» [27, с. 341]. Вывод напрашивается сам собой: бедность – причина плохого образования, плохое образование – причина бедности. Однако Дж. Стиглиц в решении проблем малоимущих считает необходимым сформировать программу «социальной справедливости», которая помогая всем, помогла бы и бедным. Эти программы должны включать не только образование и охрану здоровья, но и, например, программы, облегчающие покупку собственного жилья [27].
Дж. М. Кейнс писал: «Если цель жизни – срывать листья с веток, находящихся как можно выше, то наилучший путь ее достижения – оставить одних лишь длинношеих жирафов; тех же, у кого шеи короче, обречь на голод» [26, с. 269]. Приверженцы кейнсианских взглядов, со времен Дж. М. Кейнса, вопросы социальной справедливости не отделяли от вопросов экономического роста. Показательно в этом смысле высказывание Дж. Стиглица: «Рыночный механизм является средством для достижения определенных целей – в первую очередь более высокого жизненного уровня. Сам по себе он не является целью. И даже более того, большинство политических мер, предлагаемых в последние десятилетия консерваторами, такие как приватизация и либерализация, не должны рассматриваться как цели, но лишь как средства. Хотя цели рынков очень узкие – они обеспечивают только материальную составляющую благосостояния и не ставят себе целью обеспечение более широкого круга ценностей, например, социальной справедливости, – ничем не ограниченный рыночный механизм зачастую не способен к достижению и этих ограниченных целей» [27 с. 344]. Следуя этой позиции: рост и стабильность экономики страны не должны быть целью, а лишь средством роста благосостояния ее граждан и достижению социальной справедливости.
На этой же позиции стоит известный российский экономист С. Дзарасов. Задаваясь вопросом о выборе модели развития российской экономики, он делает вывод, что ее выбор «зависит от признания законности или незаконности неравенства в распределении общественного богатства» [7, с. 74]. Принцип laissez-faire оправдывает неравенство, регулируемое развитие призвано «смягчить существующие неравенства и расширить права граждан на труд и достойный заработок» [7, с. 74].
Как уже было отмечено, С. Дзарасов с начала реформ 90-х был противником выбранной модели развития, считая, что «мы (Россия – С.Ч.) совершили ошибку: некритически приняли несоответствующую нашим потребностям неоклассическую экономическую теорию» [7, с. 72]. Именно это явилось основой возникновения проблем российской экономики. Среди них С. Дзарасов называет: развал производственного сектора экономики, ее сырьевую ориентацию, вызванную развалом промышленности научно-техническую деградацию экономики, утечку капиталов за рубеж и как следствие этого – ущербность инвестиций, возникновение массовой безработицы, рост преступности и коррупции, усиление неравенства между людьми [8]. С. Дзарасов убежден, что, обратившись к теоретическому основанию и рекомендациям кейнсианского течения, можно решить многие проблемы.
6. Структура производства в России и положений кенйнсианской научно-исследовательской программы
Разделяя эту позицию, обратимся к «твердому ядру» кейнсианской научно-исследовательской программы. Представляется, что одним из неопровержимых гипотез или составляющих «твердого ядра» является утверждение о том, что уровень занятости и выпуска продукции определяется эффективным спросом (инвестиционным и потребительским) [31]. Именно спрос, по Дж.М. Кейнсу, определяет предложение, следовательно, масштабы производства.
Как видно из табл.1, в 2012 году Россией импортировалось: продовольствия в 2,4 раза больше, чем экспортировалось, продукции легкой промышленности – в 23,7 раз, машин и оборудования – в 5,9 раз, даже кожей и пушниной Россия себя обеспечить уже не может и ввозит больше, чем вывозит в 3,2 раза, не обеспечиваем мы себя и продукцией химической промышленности. Потребляя товары импортного производства и в разы меньше производя на экспорт, Россия тем самым стимулирует промышленность стран–импортеров, создает там рабочие места, способствует освоению новых технологий и наукоемких производств.
С утверждением, что спрос – значимый фактор для принятия инвестиционных решений, соглашаются даже приверженцы ортодоксального течения, несмотря на то, что, как известно, это противоречит одному из основных принципов классической теории. Так, В. Мау пишет: «Развивающиеся страны должны не только создавать условия, благоприятные для производства (дешевый труд и приемлемые институты, то есть обеспечить должный институционный и предпринимательский климат), но и стимулировать внутренний (или региональный) спрос. Такой спрос будет все более значимым фактором при принятии инвестиционных решений...» [28, с. 6]. Отметим вслед за В. Мау, что применительно к ситуации в России, указанная выше проблема настроенности образованных слоев населения (креативного класса) на отъезд из страны, крайне опасна именно снижением качественного платежеспособного спроса на образование и здравоохранение.
По мнению кейнсианцев, именно на регулирование эффективного спроса, должно быть направлено вмешательство государства в экономику и, в конечном счете, именно необходимый уровень эффективного спроса не способен обеспечить свободный рынок. Это утверждение, по нашему мнению, также входит в твердое ядро кейнсианской научно-исследовательской программы [31].
Заключение
В основу нашего анализа состояния и тенденций развития отечественной экономики мы положили взгляды российских экономистов и теоретическую систему Кейнса, развитую сторонниками посткейнсианства и нового кейнсианства. Кейнсианство не предлагает универсальные рецепты, дающие позитивные результаты в любой стране и в любой ситуации, однако, анализ позволил нам сделать выводы о том, что, во-первых, выделяемые отечественными экономистами проблемы входят в исследовательское поле кейнсианской научно-исследовательской программы и, во-вторых, эти проблемы получают в ней научное объяснение.
Подъем производственного сектора экономики невозможен без стимулирования внутреннего спроса, что увеличит внутреннее потребление первичных ресурсов, при этом сырьевой экспорт необходимо неуклонно сокращать.
Правительство должно пересмотреть политику доходов, осуществлять социальные и инвестиционные программы.
Современная российская экономика нуждается в глубоких институциональных, макроэкономических преобразованиях и в смене парадигмы экономической политики. Кейнсианская научно-исследовательская программа может стать основанием для разработки и принятия нужной и наиболее подходящей российским условиям теоретической концепции и модели развития.
Таблица 1
Производство некоторых видов машин и оборудования в России| | 1990 | 1995 | 2000 | 2001 | 2002 | 2003 | 2004 | 2005 | 2006 | 2007 | 2008 |
|---|
| Дизели и дизель-ген., тыс. шт | 23,2 | 4,1 | 4,8 | 4,3 | 4,3 | 3,5 | 2,3 | 2,0 | 1,9 | 2,5 | 2,2 | | Турбины, млн кВт | 12,5 | 5,1 | 2,1 | 1,8 | 3,9 | 4,0 | 5,0 | 5,0 | 5,7 | 5,6 | 8,0 | | Тракторы на колесн. ходу, тыс. шт. | 92,6 | 10,8 | 6,9 | 6,3 | 3,1 | 3,4 | 3,4 | 4,5 | 5,5 | 7,7 | 11,2 | | Тракторы на гусен. ходу, тыс. шт. | 147 | 143 | 121 | 10,4 | 12,4 | 7,9 | 6,0 | 4,7 | 5,0 | 4,1 | 5,4 | | Металлореж. станки, тыс. шт. | 74,2 | 18,0 | 8,9 | 8,3 | 6,5 | 5,7 | 5,4 | 4,9 | 5,1 | 5,1 | 4,8 | Линии автомат. и полуавтомат.
для машиностр. и металлообр., комплектов | 556 | 57 | 11 | 5 | 2 | 1 | 2 | 1 | 5 | 4 | 4 | | Экскаваторы, тыс. шт. | 23,1 | 5,2 | 3,4 | 3,6 | 3,2 | 2,9 | 3,5 | 3,6 | 4,0 | 6,3 | 5,5 | | Бульдозеры, тыс. шт. | 14,1 | 2,4 | 3,0 | 2,7 | 1,7 | 1,8 | 1,8 | 1,8 | 2,2 | 3,3 | 3,1 | | Станки ткацкие, шт. | 18341 | 1890 | 95 | 187 | 315 | 161 | 188 | 95 | 173 | 89 | 43 | | Троллейбусы, шт. | 2308 | 340 | 498 | 657 | 493 | 376 | 369 | 812 | 530 | 651 | 778 | | Грузовые автомобили, тыс. шт. | 665 | 142 | 184 | 173 | 173 | 193 | 200 | 205 | 245 | 285 | 256 |
|
| |
|
|
