|
| | | | Проблемы современной экономики, N 4 (56), 2015 | | | | ТЕКУЩАЯ БИБЛИОГРАФИЯ | | | Беккин Р. И.
ведущий научный сотрудник Института Африки РАН (г. Москва),
доктор экономических наук, кандидат юридических наук
| |
| | | |
Не успело понятие «социальный капитал», введенное в широкий оборот французским социологом П. Бурдье, обрести постоянную прописку в экономической науке, как настала очередь другого термина, также принадлежащего Бурдье: «культурный капитал». Культурный капитал, по Бурдье, может выступать в трех ипостасях: инкорпорированном состоянии [embodied state], т.е. в форме длительных диспозиций ума и тела; объективированном состоянии [objectified state] — в форме культурных товаров (картин, книг, словарей, инструментов, машин и т. д.), являющих собой отпечаток или воплощение теорий или их критики, некоторого круга проблем и т.д.; наконец, институционализированном состоянии [institutionalized state]. Выражаясь проще, культурный капитал — это совокупность знаний и навыков, которые позволяют индивиду или группе индивидов приобретать положение в обществе, добиваться успеха.
Понятие «культурный капитал» является стержневым и для книги американского исследователя Л. Харрисона «Евреи, конфуцианцы и протестанты. Культурный капитал и конец мультикультурализма». Автор, не удовлетворившись подходом Бурдье, дает собственное определение культурного капитала: «Культурный капитал есть совокупность ценностей, верований и установок, ведущих общество к достижению целей Всеобщей декларации прав человека ООН, а именно: — к демократической форме правления, включающей верховенство права; — к социальной справедливости, включающей образование, здравоохранение и благоприятные возможности для всех, и — к ликвидации бедности» (С. 27). Как видим, определение Харрисона несколько отличается от приведенного нами выше. Из него следует, что те культуры, чьи ценности, верования и установки, не в полной мере ведут к реализации демократической формы правления, не обладают культурным капиталом.
Но не станем делать преждевременных выводов и предоставим слово автору, написавшему, если судить по одному только названию, как минимум, нестандартное исследование.
В книге Л. Харрисона содержатся два основных тезиса: 1) Культура оказывает значительное влияние на экономическое развитие (выражаемое им слоганом «Культура имеет значение», повторяемым на протяжении всей книги как мантра); 2) Не все культуры в равной степени ведут к прогрессу.
С первым тезисом и в самом деле сложно поспорить. Об этом писал не только обильно цитируемый в книге Харрисона Макс Вебер. Конечно и по сей день среди исследователей остается немало убежденных институционалистов, считающих, что существует определенный набор институтов, которые универсальны для любого общества.
Сложнее обстоит дело со вторым тезисом, отстаиваемым Харрисоном. Автор решительно критикует концепцию мультикультурализма, считая, что она потерпела фиаско: «Иракская авантюра и столь же обескураживающий опыт в Афганистане поднимают вопрос, который не может не приводить в замешательство живущих в разных частях мира многочисленных сторонников мультикультурализма — идеи, что все культуры хотя и различны, но в сущности равны. Если культурные ценности, испытывающие мощное влияние ислама и различных его течений, служат препятствием на пути Ирака и Афганистана к демократической стабильности, социальной справедливости и процветанию, т.е. к достижению целей, провозглашенных Всеобщей декларацией прав человека ООН, — то не означает ли это банкротства идеи мультикультурализма?» (С. 12).
Последний вопрос адресован читателю, то есть мне, поэтому отвечаю: нет, не означает. Более того, приведенный автором не вполне удачный пример как раз подтверждает первую часть символа веры мультикультурализма: все культуры различны. Это означает, что механически перенести те государственные институты, которые эффективно работают в США, в Афганистан и Ирак невозможно и даже опасно. Выходит, что автор де-факто сам выступает как непримиримый институционалист, отрицая какое-либо значение за культурой, если она не соответствует его представлениям о прогрессе.
По мнению Харрисона, существуют хорошие культуры (те, что ведут к прогрессу) и плохие (которые не ведут к прогрессу). В подтверждение своего тезиса автор рассматривает прогрессивные культуры: евреев (Глава 3), конфуцианцев (Глава 4), протестантов (Глава 5), басков и сикхов (Глава 6), мормонов и исмаилитов (Глава 7).
При рассмотрении этого списка возникает целый ряд законных вопросов: Насколько справедливо сопоставлять этнические меньшинства (басков) и религиозные (сикхов)? По каким принципам выбирались примеры успешных культур? (Так, автор посвящает отдельную главу сикхам, но лишь вскользь упоминает о джайнах, которые в неменьшей степени могут претендовать на роль успешного религиозного меньшинства). Почему мормоны рассматриваются отдельно от других протестантов, хотя эта церковь имеет протестантское происхождение, что бы ни говорили сами мормоны и их противники? и т.д.
Изучение содержания самих глав, к сожалению, не вносит ясности, а лишь еще более запутывает читателя.
Первыми среди обладателей культурного капитала следуют евреи, благодаря их «колоссальному вкладу в прогресс человечества» (С. 71). Поначалу я хотел прочитать эту главу по диагонали. И так все ясно — решил я: автор наверняка пересказывает известную работу В. Зомбарта «Евреи и хозяйственная жизнь». Но, к своему удивлению, я не обнаружил даже упоминания Зомбарта ни в этой главе, ни в книге в целом. Я прошелся с лупой по книге и понял, что Харрисон просто-напросто не знаком с этим именем.
Вместо того, чтобы отметить те черты еврейской культуры и иудаизма, в частности, которые оказали решающее влияние на успех евреев по всему миру, автор занимается перечислением имен некоторых знаменитых евреев. Причем деятелям культуры (почему-то только композиторам и то далеко не всем!) здесь отведено скромное место после судей Верховного суда США и финансистов. При этом автор в манере, присущей дилетантам, активно компенсирует недостаток знаний примерами из своего жизненного опыта. Так, в главу о евреях включен пространный параграф «Опыт евреев в Америке: личные размышления», в котором Харрисон рассказывает о том, как ему не давали в юности делать карьеру теннисиста всего лишь потому, что он был евреем, и о том, как его дразнил «христоубийцей» одноклассник-ирландец. Впоследствии этот несчастный отказался от собственных взглядов в отношении автора и даже выполнял роль шафера на его свадьбе. (Этот случай Харрисон также трактует как неопровержимое доказательство краха мультикультурализма).
Увлекшись воспоминаниями о юношеских годах и углубившись в самокопание, Харрисон далее делает следующее признание: «Я уверен, что некоторые читатели уже сделали вывод, что я еврейский шовинист. Вероятно, они правы. Подавляя в молодости свое еврейство ради того, чтобы стать американцем, я проникся глубоким уважением к еврейской культуре, когда начал свою вторую карьеру, связанную с поиском понимания религиозных корней культуры и того, как культура влияет на поведение индивида и обществ». (С. 92). Здесь можно было бы поиронизировать над автором, но, полагаю, это не вполне уместно: проблема с самоидентичностью — штука серьезная и нередко приводит к более опасным для общества последствиям, чем написание беспомощных книг.
Чтобы никто не заподозрил его в одностороннем подходе, Харрисон посвящает отдельный параграф «плохим евреям». В параграфе «Еврейский зал позора» первым пунктом перед еврейскими гангстерами первой половины XX века и печально известным финансовым аферистом 1980-х Майклом Милкеным помещены супруги Юлиус и Этель Розенберг, «американские коммунисты, которые, исходя из ложно понятого идеализма, передавали Советскому Союзу информацию, имевшую важное значение для создания атомной бомбы» (С. 93). Далее автор сожалеет, что супруги Розенберги не были приговорены к пожизненному сроку, с тем чтобы они могли увидеть такие события, как «разоблачение Никитой Хрущевым злоупотреблений властью со стороны Сталина», «бегство на Запад звезды советского балета Нуреева (1961 г.) и дочери Сталина (1967 г.)», «аварию на Чернобыльской АЭС» и т.д. При этом автор ни на минуту не задумывается, что благодаря таким людям, как Розенберги, человечество после Хиросимы и Нагасаки не стало свидетелем очередного проявления прогрессивности протестантской цивилизации. Идеализм, если он не приносит ощутимого дохода, свидетельствует, по Харрисону, об отсутствии культурного капитала.
Неудивительно поэтому, что культуры, ориентированные, в первую очередь, на духовное развитие и самосовершенствование человека и общества, а не достижение материального благополучия, являются, по мнению автора, отсталыми, подлежащими реформированию и даже демонтажу.
Второе, почетное, место в ряду прогрессивных культур отведено конфуцианской цивилизации. Что такое конфуцианство, и кто такие конфуцианцы, из книги Харрисона понять невозможно. Автор, не брезгующий Википедией, говоря о конфуцианстве, предельно лаконичен. Вместо того, чтобы первым делом обозначить ту роль, которую играют конфуцианские ценности в Северо-Восточной и Юго-Восточной Азии, автор пытается подогнать под одну гребенку страны, которые он считает конфуцианскими: «Расовая, этническая и языковая однородность восточноазиатских сообществ, несомненно вносит вклад в национальную идентичность» (С. 114). Подобными этнографическими, антропологическими и иными «открытиями» изобилует книга Харрисона. К числу конфуцианских стран автором отнесены Вьетнам, Китай, Тайвань, Южная Корея, Япония и Гонконг (последний также назван страной!).
Такую же небрежность можно наблюдать и в отношении других идеологий и, тем более, религий. Иначе бы не появлялись из-под пера автора такие вот перлы: «Ислам — главный источник ценностей, верований и установок большинства верующих мусульман» (С. 172).
К слову об исламе. В этических установках этой религии, касающихся вопросов ведения хозяйства, можно найти немало принципов, под которыми охотно подписался бы любой пуританин. Некоторые исследователи не случайно называют ислам религией торговцев.
Но для того, чтобы анализировать влияние религиозных установок на экономическое развитие, необходимо обладать фундаментальными знаниями в сфере экономики и религиоведения, а не строить свои выводы на рассказах случайных знакомых и Википедии, как это делает Харрисон.
Пропагандирующий важность знания как одного из ключевых признаков представителей передовых культур, он на каждом шагу демонстрирует пренебрежение знаниями в самой элементарной форме. Даже студентам-первокурсникам известно, что строить выводы о религии, опираясь исключительно на информацию, предоставленную ее адептами — антинаучно. Но Харрисон, похоже, даже не подозревает об этом. Так, свои скромные знания о сикхах он почерпнул от «изобретателя волоконной оптики» Нариндера Сингха Капани, которого случайно встретил в ресторане «Пекинская утка» в Пало-Альто. Глава об исмаилитах начинается следующим образом: «Последние несколько дней 2008 г. я провел в Оттаве, провинция Онтарио, в сопровождении дочери Бет и двух моих собак» (С. 168) и далее в том же духе.
Впрочем, справедливости ради, следует отметить, что не только о религии черпает таким образом свои знания Харрисон: «Недавно я разговаривал с женщиной, проработавшей несколько лет в католическом образовательном учреждении. По ее оценке, треть священников — гомосексуалисты и состоят в сексуальных отношениях по взаимному согласию, треть — гетеросексуалисты и состоят в сексуальных отношениях с женщинами, и лишь оставшаяся треть соблюдает целибат, по крайней мере внешне. Я сказал, что предполагаю, что священники из третьей категории занимаются мастурбацией, на что она ответила: Да, конечно» (С. 199). В народе такой способ получения информации называется агентство «ОБС» («одна баба сказала»).
Опираясь на подобного рода сведения, автор ничтоже сумняшеся предлагает незамедлительно реформировать религии, препятствующие, по его мнению, прогрессу. Так, он решительно требует отмены целибата у католического духовенства, так как это препятствует прогрессу. В качестве удачного примера он приводит Бразилию, где растет число протестантов-носителей прогресса. Автор прогнозирует, что к 2020 году Бразилия станет по преимуществу протестантской страной.
Глава о протестантизме также малоинформативна, как и предыдущие, и полна эмоциональных оценок. В самом начале главы автор категорично заявляет: «Я полагаю, что можно привести убедительные аргументы в пользу того, что наиглавнейшим событием в истории человеческого прогресса была Реформация» (С. 129). Далее автор предлагает читателю пофантазировать и представить мир сегодня, «если бы католическая церковь сохранила свою монополию на Западе» (С. 129). Список этих «если» занимает целую страницу. Приведем лишь наиболее примечательные на наш взгляд: «Промышленная революция так и не произошла бы», «Китай находился бы в лучшем состоянии по сравнению с Западом и остальным миром, оставаясь самодовольной Срединной империей», «Продолжала бы существовать Османская империя» (С. 129).
Далее автор рассматривает примеры нескольких стран и регионов, которые добились прогресса благодаря влиянию протестантизма. Среди них почетное место уделено Швеции, которая, как известно любому религиоведу, является одним из наиболее ярких примеров секуляристского общества на современном Западе.
На протестантах можно было бы и остановиться, но автор, видимо осознавая зыбкость собственной концепции, решил указать примеры успешных культур среди других народов. К «другим успешным культурам» отнесены: баски, сикхи, мормоны, исмаилиты. Здесь та же картина. Не имея знаний о самих этих культурах, свою неосведомленность об этих культурах автор компенсирует длинными перечнями имен тех «знаменитостей, которые являются представителями данных культур или адептами религиозных учений. Но данных явно не хватает. Так из 21 перечисленного автором баска только четверо отмечены звездочкой, означающей что оба родителя этих людей, были басками.
Кроме того, автором игнорируется тот факт, что значительное число басков является добрыми католиками (то есть, по Харрисону, религии, противящейся прогрессу) и уровень их религиозности выше, чем в среднем по Испании. Впрочем, Харрисона не так просто сбить с толку. На всякий случай у него заготовлено объяснение для католических стран и регионов, которые каким-то необъяснимым образом добились прогресса: «В этом контексте существенно, что экономические «чудеса» в Ирландии, Италии, Квебеке и Испании сопровождались значительным снижением роли и влияния католической церкви» (С. 50).
Рассматривая пример Латинской Америки, Харрисон рекомендует реформировать католицизм, а еще лучше отказаться от него совсем — в пользу протестантизма. Те же рекомендации адресованы и жителям Африки (за исключением тех, кому посчастливилось исповедовать протестантизм): «Рекомендация в отношении анимизма состоит в том, чтобы поощрять обращение людей, практикующих анимистические культы, в более благоприятные для прогресса религии. Учитывая нынешнее состояние ислама и католицизма, предпочтительной религией в этом отношении является протестантизм» (С. 251). Иными словами, автор подходит к выбору религии как к выбору костюма. Этот уже устарел, старомоден (католицизм), этот слишком крикливо выглядит (ислам), а вот этот в стиле casual (протестантизм) в самый раз.
В чем нельзя упрекнуть автора — так это в неискренности. Он действительно свято верит в то, что для блага самих же отстающих стран нужно избавиться от оболочки своей традиционной культуры и взять ту, что зарекомендовала себя как прогрессивная. Все пойдет как по маслу, стоит только воспринять его советы не как догму, а как руководство к действию. Не теми же принципами руководствовалась критикуемая им американская администрация, ввязавшаяся в авантюры в Ираке и Афганистане?
Советы переполняют главу 11, которая так и называется: «Что делать?». Среди этих советов есть, на первый взгляд, вполне дельные. Например: учить английский язык (так называется один из параграфов в главе). Но рекомендации автора не сводятся лишь к совету осваивать английский, чтобы тем самым повысить собственную капитализацию. Автор призывает страны вводить английский в качестве второго государственного языка, де юре, а лучше — де факто. При этом он категорически выступает против двуязычия в самих США, несмотря на ту роль, которую в этой стране играет испанский язык, на котором говорят враги прогресса — эмигранты из Латинской Америки.
Автор выступает против миграции из Латинской Америки, но не имеет ничего против мигрантов из стран Северо-Восточной Азии, Индии и Вьетнама. Те, по его мнению, быстро ассимилируются и готовы стать американцами, позабыв о собственных корнях и культуре. Одна мексиканка, эмигрировавшая в свое время в США, вызвала праведный гнев автора, когда заявила на одном из выступлений Харрисона о том, что хочет рассказать своему сыну, родившемуся на чужбине, о достоинствах и прекрасных сторонах своей родины — Мексики. «Ее слова привели меня в недоумение. Эта женщина и ее муж, как можно предположить, переехали в США в поисках лучшей жизни для своей семьи. Мексика во многих отношениях не могла им дать того, чего они хотели... Почему же они, покинув свою несостоятельную страну и приехав в США, чтобы растить здесь своих детей, затем начинают превозносить Мексику, которую они с такой готовностью оставили?» (С. 211).
Культура имеет значение? Для кого? Точно не для автора вышеприведенных строк!..
Примечательно, что в самом конце книги автор честно рассказывает о том, что его с коллегами попытки найти лабораторию для осуществления предложенной ими программы «всесторонних культурных изменений» не вызвали интереса в таких странах, как Гаити, Восточный Тимор, Тринидад и Тобаго и Россия. Везде Харрисона и его друзей с интересом выслушивали, но от их услуг отказывались. Даже в самих США.
Все эти неудачи, впрочем, не охладили пыла Харрисона. Неуспех на родине он с помощью полупрозрачного намека объясняет тем, что в Калифорнийскую ассоциацию учителей (КАУ), которую Харрисон и Ко пытались сделать своей лабораторией, входили латиноамериканцы и африканцы. Враги прогресса не дремлют!
Впрочем, наш неутомимый борец за неравноправие культур не утратил надежды. В конце книги он доверительно сообщает читателю, что недавно получил приглашения из Аргентины, Латвии и Сербии. Что тут скажешь?.. В добрый путь... | |
|
