|
| | | | Проблемы современной экономики, N 3 (59), 2016 | | | | ВОПРОСЫ ЭКОНОМИЧЕСКОЙ ТЕОРИИ. МАКРОЭКОНОМИКА | | | Золотов А. В.
заведующий кафедрой экономической теории и методологии Национального исследовательского
Нижегородского государственного университета им. Н.И. Лобачевского,
доктор экономических наук, профессор
| |
| | | | | В статье обосновывается правомерность применения категории «закон-тенденция» в современной экономической теории. Установлено, что повышение производительности труда в капиталистическом производстве обусловливает как тенденцию к уменьшению продолжительности рабочего времени занятых, так и — к сокращению занятости, препятствующему подобному уменьшению, при этом доминирование первой тенденции придает сокращению рабочего времени характер закона-тенденции. Проанализирован сделанный на столетие вперед прогноз Кейнса о введении 3-х часовых рабочих смен как подтверждающий действие закона-тенденции сокращения рабочего времени | | Ключевые слова: рабочее время, прогнозирование социально-экономического развития | | УДК 330.34; ББК 65.011 Стр: 51 - 56 |
Экономическая теория, как и любая наука, активно оперирует понятием «закон». Это характерно, например, для ее неоклассического направления, в рамках которого идет речь о «законах спроса и предложения», «законе убывающей предельной производительности» и т.д. Не менее значимо применение данного термина и в классической теории, включая и марксизм с его «законом стоимости», «законом производства прибавочной стоимости» и т.д.
Теоретический контекст использования отмеченного термина, несомненно, накладывает свой отпечаток на трактовку закона. Показательно, например, разграничение К. Поппером «естественных законов», не знающих исключений, и «нормативных законов» — правил, предписывающих определенный образ поведения. Поппер распространяет действие естественных законов и на социум, трактуя их в качестве «естественных законов общественной жизни». По его мнению, именно с такими законами имеет дело экономическая теория [1].
Как показывает практика, в экономической жизни трудно найти законы, действие которых не сталкивалось бы с противодействующими факторами, порождающими нарушения закона — те самые «исключения», которые, если строго следовать приведенной выше трактовке, способны опровергнуть представление о существовании закона. Не удивительно поэтому, что уже с начала XIX века предпринимались попытки решить проблему посредством использования понятия «закон-тенденция».
По мнению М. Блауга, оперирование термином «закон-тенденция» предполагает использование предпосылки «при прочих равных условиях». Оценивая сложившуюся ситуацию в теории, указанный автор отмечает: «Таким образом, можно было бы сказать, что почти все теоретические выводы, как в естественных, так и в общественных науках имеют вид законов-тенденций» [2, с. 119].
Вместе с тем, М. Блауг полагает, что в отличие от естественных наук, в экономической теории преобладает ситуация, когда «не удается каким-то образом ограничить значение условия ceteris paribus, установив определенные пределы, в которых можно апеллировать к «искажающим» или «противодействующим силам», в результате чего «мы неминуемо сталкиваемся с неспособностью сформулировать опровержимый прогноз даже в отношении направления изменений, не говоря уже об их величине» [2, с. 120]. По оценке М. Блауга, ситуация усугубляется тем, что и у Мальтуса (при рассмотрении закона народонаселения), и у Маркса (в концепции закона-тенденции нормы прибыли к понижению) факторы, искажающие действие основной тенденции «порождаются самой этой тенденцией» [2, с. 121].
Безусловно, вопрос о том, как действуют законы экономики, могут ли они принимать форму законов-тенденции, имеет важное методологическое значение и требует специального рассмотрения.
Для анализа проблемы необходимо принять во внимание философскую трактовку понятия «закон». Ее развернутый вариант содержится во 2-м томе «Науки логики» Гегеля.
Следует отметить, что, как и все логические категории, категория «закон» рассматривается Гегелем в движении, начиная с ее первого, непосредственного определения и завершая развитым.
В его первоначальном определении закон — «это положительное в опосредствовании являющегося» [3, с. 456]. Хотя опосредствование означает в данном контексте момент отрицательного соотношения с собой, однако эта отрицательность имеет видимость находящейся вне содержания закона: закон — «лишь положительная существенность явления, а не его отрицательная существенность» [3, c. 459].
Очевидно, что в экономической теории категория «закон», чаще всего, используется в соответствии с его исходным определением. Момент отрицательного, не включаемый в содержание закона, получил название «исключение». Так, закон спроса не выполняется в случае разнонаправленности эффектов дохода и замещения при преобладании первого эффекта. Этот случай рассматривается как исключение. Существование исключений, поскольку оно не соответствует определению закона, ставит под сомнение правомерность выделения закона (если ограничиваться указанным пониманием последнего).
На наш взгляд, адекватное использование данной категории в экономической теории требует оперирования не только исходным ее определением, но и развитым, в соответствии с которым закон «приобрел также недостававший ему момент отрицательной формы своих сторон, момент, который раньше принадлежал еще явлению» [3, с. 460].
При таком подходе существование тенденций, отрицательно соотносящихся с тенденциями, выражающими положительную существенность явления, не дает основания для опровержения экономического закона. Больше того, становится необходимым принимать во внимание подобные отрицательные тенденции для подтверждения его действия.
При выявлении противоположных тенденций о законе можно говорить в смысле выделения той, которая выступает доминирующей в указанной противоположности. Тогда представляются правомерными следующие трактовки закона: «...Закон действует только как тенденция, влияние которой явственно выступает только при определенных обстоятельствах и в течение продолжительных периодов времени» [4, с.262]. И еще: «...Закон действует скорее как тенденция, т.е. как закон, абсолютное осуществление которого задерживается, замедляется и ослабляется противодействующими обстоятельствами» [4, с. 257].
С учетом сказанного неправомерно сопоставление абсолютных законов и законов-тенденций, так как, по справедливому замечанию И.К. Смирнова, «абсолютные законы в действительности всегда проявляют себя как тенденции» [5, с.56].
Очевидно, что тенденция, противоположная доминирующей, при определенных обстоятельствах, в течение непродолжительных периодов может брать верх. Тем самым, возникает возможность неоднозначного исхода борьбы противоположных тенденций.
В отличие от М. Блауга, мы полагаем, что подобная неоднозначность не свидетельствует о неспособности «сформулировать опровержимый прогноз даже в отношении направления изменений, не говоря уже об их величине» [2, с. 120]. Надо только прогнозировать на достаточно продолжительный период, как того требует трактовка закона-тенденции.
С этой точки зрения, вполне правомерно рассмотрение К. Марксом внутренних противоречий закона-тенденции нормы прибыли к понижению. Маркс отмечает, что так как «те самые причины, которые повышают норму прибавочной стоимости (даже удлинение рабочего времени есть результат крупной промышленности), имеют тенденцию уменьшать количество рабочей силы, применяемой данным капиталом, то они же имеют тенденцию и уменьшать норму прибыли и замедлять процесс этого уменьшения» [4, с. 257]. Из сказанного вовсе не следует, что факторы, противодействующие закону-тенденции нормы прибыли к понижению, порождаются самой тенденцией — как это выходит у М. Блауга. На самом деле, повышение производительной силы труда ведет, с одной стороны, к понижению нормы прибыли, а, с другой — противодействует ему. Другими словами, речь идет об одном и том же факторе, лежащем в основе действия противоположных тенденций. Разумеется, это предполагает специфическое опосредствование данного фактора при проявлении каждой тенденции.
Показательно, что такой известный критик методологии Маркса, как К. Поппер, рассматривая проблему закона-тенденции нормы прибыли к понижению, находил, что «аргументация Маркса представляет определенный интерес» [1, с. 213]. Между тем, данная аргументация приводилась в подтверждении концепции закона-тенденции, то есть имела и методологический аспект.
Целесообразность оперирования понятием «закон-тенденция» не ограничивается прецедентами из истории экономической мысли. Его использование актуально и в современных условиях, например, в анализе динамики рабочего времени.
Сокращение рабочего времени является устойчивой долгосрочной тенденцией социально-экономического развития стран-лидеров НТП. За столетие, время, в среднем отработанное за год в расчете на одного занятого, сократилось в развитых странах более, чем на 1000 часов, и составляет 1400–1800 часов. Отмеченная тенденция прослеживается и на более сжатом временном интервале: так, с 1980 года величина отработанного за год времени уменьшилась в развитых европейских странах на 200–300 часов.
Сокращение рабочего времени есть результат увеличения общественной производительности труда на основе достижений НТП. После завершения индустриализации объем затрат труда в производстве первоначально увеличивался, однако общественный продукт возрастал еще быстрее. Равным образом, и экономия, высвобождение труда из сферы производства ускорились, так что масса высвобожденного времени стала относительно преобладать над фондом рабочего времени в сфере производства. Это сделало объективно возможным систематическое сокращение рабочего времени занятых в данной сфере, несмотря на то, что рост совокупного рабочего времени выступал фактором, противодействующим такому сокращению. Достаточно было того, чтобы увеличение численности занятых в производстве происходило быстрее, чем возрастали суммарные затраты труда в нем.
Продолжительность рабочего времени производственных работников, как правило, задает верхнюю границу продолжительности рабочего времени занятых в непроизводственной сфере. Следовательно, сокращение времени труда первых определяло общую динамику трудовых затрат в среднем на одного занятого в экономике.
Приблизительно с 1980-х годов в большинстве экономически развитых стран происходит абсолютное уменьшение затрат труда в производстве, сопровождающееся опережающим повышением производительности труда. Соответственно, отпадает фактор противодействия сокращению рабочего времени занятых со стороны противоположной динамики совокупных трудовых затрат.
Если бы численность занятых в производстве продолжала бы увеличиваться, например, в связи с ростом населения, тогда впервые в истории появилась бы объективная возможность одновременного сокращения затрат труда общества и затрат труда каждого работающего в производственной сфере. Очевидно, что однонаправленность динамики суммарных затрат труда и рабочего времени, отрабатываемого каждым занятым в производстве, возможна также при стабильной численности работников, и даже при ее уменьшении — если только оно идет медленнее, чем сокращаются суммарные трудовые затраты. Вместе с тем в данных случаях рабочее время работников будет сокращаться медленнее, чем при увеличении их численности. Соответственно замедлится рост их свободного времени.
Как показывает практика, в экономически развитых странах снижение суммарных затрат в производстве сочетается с уменьшением занятости в нем, при том, что первый процесс осуществляется динамичнее, чем второй. Несомненно, уменьшение занятости — фактор, противодействующий сокращению рабочего времени занятых. Налицо, следовательно, взаимодействие противоположных тенденций.
В основе действия обеих тенденций лежит закономерность повышения общественной производительности труда. Именно она обусловливает уменьшение затрат труда в расчете на единицу полезного эффекта и делает объективно возможным, как сокращение рабочего времени занятых, так и снижение занятости.
Сокращение рабочего времени для увеличения свободного — объективное требование развития современного работника, без чего невозможен прогресс техники и технологий, а, следовательно, — и задействование стратегических факторов увеличения прибыли. При повышении производительности труда вполне возможно одновременное увеличение общего фонда заработной платы, уменьшение рабочего времени занятых и рост суммарной прибыли — достаточно только, чтобы падала доля зарплаты в снижающейся стоимости единицы продукции. Было бы странным представлять, что уменьшение продолжительности рабочего времени, в том числе и в законодательном порядке, осуществляется исключительно вопреки интересам господствующего при капитализме класса. Подобное уменьшение, несомненно, соответствует заинтересованности частных собственников средств производства в развитии производительных сил.
Вместе с тем, неоспоримо и наличие у частных собственников интересов в увеличении прибыли за счет урезания фонда зарплаты, постоянных издержек на труд посредством сокращения численности занятых. Возможность подобного варианта систематически реализуется в практике функционирования фирм, что тормозит уменьшение рабочего времени занятых и способно даже привести к его удлинению — вопреки снижению общих затрат труда на предприятии.
Налицо противоречие в системе интересов собственников средств производства, которое, подобно всякому противоречию, порождает противоположные тенденции: с одной стороны, — к уменьшению рабочего времени занятых без сокращения занятости, с другой, — к сокращению занятости без уменьшения рабочего времени оставшихся занятых.
Разрешение данного противоречия в соответствии со стратегическими требованиями развития производительных сил, то есть по линии сокращения рабочего времени, может быть собственной инициативой предпринимателя (в этом плане показательны примеры Оуэна, Форда, Бугрова). Чаще всего, однако, подобная линия поведения предпринимателя предполагает коллективные действия организованных в профсоюзы работников как наиболее заинтересованных лиц.
Стратегические интересы собственников средств производства, характеризующиеся моментом однонаправленности с интересами работников, в конечном счете, в долгосрочном периоде берут верх над текущими, что и отражается данными статистики за ряд десятилетий, выявляющими доминирующую тенденцию к сокращению рабочего времени. Все это дает основание рассматривать такое сокращение в качестве закона -тенденции развития капиталистического производства.
Несомненно, для подтверждения сделанного вывода полезно оценить прогностическую значимость признания данного закона-тенденции. Один из наиболее известных долгосрочных прогнозов такого рода представлен в эссе Дж. М. Кейнса «Экономические возможности для наших внуков», опубликованном в 1930 году.
Великий экономист предсказывал, что через сто лет в передовых странах экономическая проблема, понимаемая как борьба за существование, будет решена. Вместе с тем для обычных людей, без особых талантов, возникнет проблема занять себя, сохранится привычка трудиться («следовать ветхому Адаму»). В связи с этим Кейнс писал: «Трехчасовые смены или пятнадцатичасовая рабочая неделя решат проблему. Трех часов в день вполне достаточно, чтобы удовлетворить ветхого Адама в большинстве из нас» [6, c. 65]. По Кейнсу, такое сокращение должно произойти одновременно с повышением уровня жизни в 4–8 раз.
В прогнозе Кейнса сокращение рабочего времени рассматривается в контексте роста уровня жизни. Великий экономист приводит данные о том, как повышается производительность труда в промышленности на основе технологических усовершенствований и обращает внимание на технологическую безработицу, возникающую вследствие того, что «скорость, с какой мы открываем трудосберегающие технологии, превосходит нашу способность находить новое применение высвобожденному труду» [6, c. 63]. Следовательно, для него очевидна возможность сочетать увеличение выпуска общественного продукта и экономию, высвобождение труда из производства: и то, и другое — следствие, формы проявления повышения общественной производительности труда.
То, что экономия труда рассматривается Кейнсом как источник безработицы, перекликается с идеей Маркса о появлении относительно избыточного населения в результате технического прогресса при капитализме. Правда, Кейнс видел в технологической безработице не закономерность, а сбой в экономике. Хотя сам экономист об этом не пишет, но в рамках его подхода сокращение рабочего времени предстает средством преодоления указанного сбоя.
Идея Кейнса о связи роста общественного продукта на основе технологического прогресса с экономией труда крайне актуальна. Немалое число бизнесменов разделяют взгляд: «Чтобы лучше жить, надо больше работать». Подобное представление абстрагирует от технологического прогресса, от присущей ему закономерности экономии труда. Между тем проблемы, связанные с изменением соотношения трудоспособного и нетрудоспособного населения, должны решаться, в первую очередь, в контексте повышения общественной производительности труда, а не увеличения отрабатываемого времени, в том числе в течение трудовой жизни.
Р. Скидельский и Э. Скидельский полагают, что, делая прогноз о величине рабочего дня в 2030 году, Кейнс опирался на динамику рабочего времени в период с 1870 г. по 1930 г. В самом деле, за указанный период рабочий день сократился с 11–12 часов до 8, то есть уменьшался в среднем на 35–40 минут за десятилетие. При сохранении подобной динамики спустя 100 лет он не должен был превышать 3-х часов.
Сделанное данными авторами предположение правомерно, но оно не учитывает существенного аспекта в подходе Кейнса к прогнозированию. Ученый оперирует, прежде всего, динамикой общих затрат труда, полагая, что уже при жизни его поколения «для функционирования всех отраслей сельского хозяйства, добывающей и обрабатывающей промышленности нам потребуется в четыре раза меньше человеческих усилий» [6, с.63]. Следовательно, идея о возможности сокращения рабочего дня (точнее говоря, рабочей смены) опирается на предпосылку об абсолютном уменьшении фонда рабочего времени в материальном производстве.
Кейнс учитывает, что абсолютного сокращения затрат труда в производстве еще не достаточно для сокращения рабочего дня: в расчет должна приниматься и динамика занятости. В самом деле, если численность занятых в производстве будет снижаться быстрее, чем снижаются общие затраты труда, то средняя продолжительность рабочего времени одного работника будет возрастать. Приведенная ситуация — не чисто гипотетическая, она характерна для обрабатывающих производств России в последнее десятилетие. Поэтому при определении динамики занятости в рамках своего прогноза Кейнс предполагает, что «нам придется как можно тоньше размазывать хлеб по маслу, чтобы работа, которую все еще необходимо выполнять, была распределена среди максимального числа людей»[6, с. 65]. Тем самым, предполагается рост доли и численности занятых, что даже при постоянстве общих затрат труда снижает величину продолжительность рабочего времени в расчете на одного занятого.
Когда Кейнс формулировал возможность абсолютного уменьшения фонда рабочего времени в материальном производстве, перед его глазами был опыт десятилетий бурного развития крупной машинной индустрии не только в Англии, но и в других капиталистических странах. Если в 1800 году в обрабатывающих производствах в мире были заняты 47 млн человек, то в 1900 году — 45 млн при колоссальном увеличении объемов выпуска вследствие повышения производительности труда [8, p.234]. Хотя в дальнейшем, в условиях быстрого роста численности населения, количество занятых в этой ключевой сфере стало увеличиваться, но возможность абсолютного сокращения затрат труда в производстве уже подтвердилась на практике.
И еще одно важное обстоятельство. В 1930 году основной сферой занятости выступало производство. Поэтому более широкое распределение труда между членами общества означало привлечение дополнительных занятых, прежде всего, к выполнению функций рабочих. Не случайно Кейнс пишет не просто о трехчасовом рабочем дне, а о трехчасовых сменах. Сменная работа характерна для фабричного производства. Последовательный сторонник сокращения рабочего времени в производстве не игнорировал подобный резерв достижения намеченного ориентира.
С учетом сказанного, значения продолжительности рабочего дня и рабочей недели в прогнозе великого экономиста имели определенные основания. Предполагая, что общие затраты труда в производстве сократились бы в 4 раза, а занятость в нем возросла, отработанное время в расчете на одного занятого должно было бы сократиться более, чем в 4 раза. Поскольку часть прироста свободного времени использовалась бы для увеличения количества выходных дней и продолжительности оплачиваемых отпусков, то темп сокращения рабочего дня был бы несколько ниже темпа сокращения всего отработанного времени. Соответственно три часа как верхняя граница продолжительности рабочей смены предстают вполне обоснованной нормой.
Такое сокращение рабочего времени, по мнению Кейнса, существенно изменит общественную жизнь: «Впервые со дня сотворения человек столкнется с реальной, всеобщей проблемой: как использовать свою свободу от насущных экономических нужд, чем занять досуг, обеспеченный силами науки и сложного процента, чтобы прожить свою жизнь правильно, разумно и в согласии с самим собой?» [6, с.65].
Очевидно, что ученый прогнозирует ситуацию, при которой ежедневное свободное время работников будет многократно превышать время их труда в производстве. При той предпосылке, что численность и доля таких работников возрастают, налицо тенденция к преодолению существенного социально-экономического неравенства между членами общества в зависимости от соотношения выполняемых ими экономически неоднородных видов деятельности.
Какова судьба прогноза, сделанного Дж. М. Кейнсом?
Уровень жизни, измеряемый по среднедушевому ВВП, увеличивается в развитых странах более высоким темпом, чем предполагалось в прогнозе Кейнса, и к 2030 году, скорее всего, превзойдет прогнозное значение.
Что касается рабочего времени, ситуация несколько иная. Если к концу 1920-х годов рабочие смены составляли 8–9 часов, рабочая неделя — около 50 часов, то сегодня они составляют соответственно 7–8 часов и 35–40 часов. Следовательно, вопреки скепсису М. Блауга в отношении прогнозов на основе признания законов-тенденций, прогноз Кейнса точно характеризовал направленность изменения продолжительности рабочего времени. Принимая же во внимание существующие темпы уменьшения рабочего времени, маловероятно, что через 15 лет рабочий день достигнет 3 часов, а рабочая неделя — 15 часов.
Почему же, в прогнозе Кейнса правильное определение направленности динамики рабочего времени сочетается с расхождением прогнозных и фактических значений темпов этой динамики?
Прежде всего, в его прогнозе не учитывался ряд факторов, влияющих на изменение общих затрат труда в общественном производстве.
Так, население мира возросло с 1930 г. более, чем в 2,5 раза и даже в развитых странах — более, чем на 30%. При этом обрабатывающие производства развитых стран-лидеров ориентировались на спрос растущего мирового рынка.
Вторая мировая война и ее последствия, — обстоятельства, которые, естественно, не вошли в прогноз Кейнса, — также затормозили абсолютное сокращение общих затрат труда в производстве.
Так как обрабатывающие производства доминируют в составе производственного сектора современной экономики, происходящие в них процессы являются определяющими для данного сектора.
В экономически развитых странах занятость в обрабатывающих производствах увеличивалась до 1980 года и достигла 71,5 млн человек, хотя общие затраты труда к этому моменту уже снижались в силу опережающего повышения производительности труда. С 1980 г. по 2010 г. количество занятых в этой сфере сократилось до 51,1 млн, то есть на 28,5% [8, p. 237]. Одновременно изменились пропорции между долей рабочих, занятых в этих производствах, и долей специалистов: первая уменьшилась на 10–20%, вторая существенно возросла [8, p. 238]. Предположив, что в 1980 году рабочих было 57,2 млн (80% от всех занятых в данном секторе), в 2010 году эта цифра составляла — 35,8 млн (70%). За этот период сократилось годовое время, отрабатываемое в расчете на одного занятого (оно принимается нами равным среднему времени для занятых в экономике в целом), на 100–125 часов до 1775 часов. В результате общие затраты труда рабочих в обрабатывающих производствах развитых стран снизились за указанные 30 лет на 41%.
Даже с учетом предшествующего уменьшения подобных затрат их сокращение в производстве развитых стран произошло в менее значительных объемах, чем прогнозировал Кейнс.
Еще одной предпосылкой прогноза Кейнса было увеличение занятости.
Если бы после 1980 года занятость рабочих в обрабатывающих производствах оставалась бы на уровне 57,2 млн человек, то время, отработанное за год в расчете на одного занятого, составляло бы около 1111 часов (вместо 1775 часов). Принимая, что количество рабочих дней в году составляет 221 день, а на долю выходных, праздничных дней и оплачиваемых отпусков приходится 135 дней, приблизительная продолжительность рабочей смены составляла бы 5 часов. При увеличении же численности рабочих в обрабатывающих производствах за этот период на 10% продолжительность рабочей смены не превышала бы 4,6 часа.
Если с 2010 года по 2030 год общие затраты труда в обрабатывающих производствах развитых стран будут снижаться таким же темпом, как с 1980 года по 2010 год, то суммарные затраты труда рабочих уменьшатся на 27%. При сохранении численности рабочих на уровне 2010 года рабочие смены можно будет сократить в 2030 году до 5,8 часа. При условии, что в 2030 году занятость в этом секторе оставалась бы на уровне 1980 года, рабочая смена составила бы 3,7 часа. При увеличении же численности рабочих, например, на 5% стало бы возможным введение рабочих смен продолжительностью 3,2 часа.
Таким образом, если бы была реализована предпосылка Кейнса о более широком распределении труда в производстве между членами общества, то рабочая смена в экономически развитых странах в 2030 году была бы близка к прогнозируемой великим ученым. Можно только поразиться силе его научного предвидения. Поскольку продолжительность труда в производственной сфере, как правило, определяет верхнюю границу рабочего дня в непроизводственной сфере, то произошло бы общее сокращение нормальной продолжительности рабочего дня.
Р. Скидельский и Э. Скидельский приводят еще ряд аргументов, призванных объяснить ошибочность данного прогноза [7, p.15–42].
В качестве одного из аргументов, с которыми данные авторы соглашаются лишь частично, является рассмотрение работы как удовольствия. Предполагается, что время работы, имеющей самостоятельную значимость, приносящей радость, никто не хочет сокращать.
Идея о труде по потребности не нова. Вопрос в том, соответствует ли нынешняя продолжительность рабочего времени труду в удовольствие или она выходит за эти рамки. Общепризнанным является тот факт, что большинство работников в развитых странах предпочли бы работать меньше даже в случае пропорционального уменьшения заработка. Следовательно, типичный работник, — а тем более рабочий — трудится сегодня сверх потребности в труде.
В отличие от упомянутых авторов, мы полагаем, что данный фактор будет действителен после доведения рабочего времени до продолжительности, соответствующей потребности в труде. До этого момента он не может служить препятствием сокращению рабочего времени.
В качестве еще одного препятствия в экономической литературе рассматривается мотив «побуждения к труду», когда наниматели вынуждают работников работать более длительное время, чем при условии, что трудовая нагрузка была бы распределена между более значительным числом работников, так как в последнем случае это потребовало бы от нанимателей дополнительных издержек. Данное положение, несомненно, перекликается с идеей Маркса об «абсолютном интересе» капиталистов получать определенное количество труда от меньшего, а не большего числа рабочих. Эта идея не имеет ничего специфически марксистского и является общим местом для учебников по экономике труда.
Отмеченный фактор способен препятствовать сокращению рабочего времени только при том условии, что «абсолютный интерес» капиталистов не встречает противодействия со стороны интереса работников в сокращении рабочего времени без уменьшения заработной платы. Вопрос о соотношении данных интересов не может быть решен, только исходя из теоретических соображений. Как показывает опыт последних десятилетий, в экономически развитых странах снижается профсоюзная организованность работников, что обеспечивает перевес нанимателей в определении величины занятости и границ рабочего времени.
В итоге работа в производстве не только не распределяется все шире, но, наоборот, становится уделом все более узкого круга лиц. Хотя это не исключает возможности сокращения времени, отработанного в расчете на одного занятого, поскольку общие затраты труда в производстве снижались еще быстрее, однако уменьшение рабочего времени, безусловно, замедляется. Между тем динамика рабочего времени в производственной сфере определяет его изменение в остальных сферах экономики. Именно это и обусловило замедление темпов сокращения рабочего времени.
Безусловно, исход борьбы экономических интересов в столетней перспективе спрогнозировать было невозможно. Поэтому отклонение существующих значений продолжительности труда от предполагаемых Кейнсом не умаляет значимости проделанных им расчетов.
Большое место в объяснении такого отклонения отводится проблеме «ненасыщения». Кейнс разделял потребности людей на 2 класса: абсолютные, поддающиеся насыщению, и относительные, связанные с желанием превосходить окружающих и потому ненасыщаемые. Решение экономических проблем он связывал с удовлетворением абсолютных потребностей, умалчивая о влиянии относительных на ход экономического прогресса [6].
Р. Скидельский и Э. Скидельский, анализируя такой подход, пишут, что Кейнс «представлял людей как обладающих фиксированным набором естественных потребностей. Он не понимал, что капитализм обладает динамизмом в порождении потребностей, которое способно преодолевать препятствия в виде привычек и здравого смысла» [7, p. 41–42]. По их мнению, разного вида ненасыщаемые потребности и побуждают людей к более продолжительной работе.
Существование подобного вида потребностей не вызывает сомнения. Однако стремление заработать за счет сверхурочных чаще связано не с желанием приобрести престижные товары, а — обеспечить базовые потребности. Как побудители к дополнительному труду абсолютные и относительные потребности, на наш взгляд, идентичны.
В последние десятилетия 20-го века в виде инфляции появляется фактор, постоянно понижающий уровень реального содержания заработной платы и побуждающий работников дополнительным трудом повысить или хотя бы сохранить достигнутый уровень жизни.
Таким образом, основной причиной отклонения продолжительности рабочей смены в 2030 году от предполагаемой Кейнсом станет сокращение занятости в производстве.
Следует отметить, что возможность существенного сокращения рабочего дня в современной экономике не является сугубо абстрактной. Об этом, прежде всего, свидетельствует распространенность частичной занятости. Согласно международному стандарту, частичная занятость характеризуется продолжительностью рабочей недели менее 30 часов, что соответствует 6-часовому рабочему дню при двух выходных в неделю. Если в 2000 году доля частично занятых составляла 16,8% от общей численности занятых, то в 2014 году — 20,1%. Тем самым, в настоящее время каждый пятый работник в экономически развитых странах трудится менее 30 часов в неделю. В ряде стран эта цифра еще выше: 25,2% в Норвегии и 35,9% в Нидерландах. Тем самым, подтверждается совместимость существенного сокращения рабочего времени все возрастающей доли занятых с функционированием современной экономики.
Режим частичной занятости — отнюдь не всегда добровольный выбор работников, так как зачастую он сопряжен с пропорциональным уменьшением заработка. И все же рост среднедушевых доходов в экономически развитых странах свидетельствует о принципиальной возможности сочетания отмеченного сокращения рабочего времени с повышением заработка.
С точки зрения актуальности сокращения рабочего дня симптоматичен переход ряда шведских компаний в сфере IT — услуг на 6-часовой рабочий день. Эффективность работы таких компаний повышается.
Еще одним свидетельством перспективности сокращения рабочего времени является осуществление дуального обучения: сочетания обучения в вузе с работой на производстве. Так, в ФРГ 60% выпускников школ 2–3 года продолжают обучение по дуальной системе, предполагающей работу на предприятии в течение 3–4 дней в неделю и учебу в образовательном учреждении — 8–12 часов. Стипендия выплачивается обучающимся не только за время работы, но и за время учебных занятий.
Хотя данный период и считается лишь подготовкой к труду, но, в действительности, налицо специфическая форма сочетания трудовой деятельности с образованием. В таком качестве дуальное образование представляет собой элемент организации труда в рамках рабочей недели, сокращенной до 24–32 часов.
Прослеживая перспективу развития образования в течение всей жизни, можно отметить переход к если не повседневному, то систематическому обучению, которое в той или иной форме пересекается с периодом выполнения профессиональной деятельности, то есть соответствует принципу дуального обучения. Безусловно, дальнейшее сокращение рабочего времени позволит утвердить данный принцип в качестве нормальной формы организации труда.
Таким образом, потенциал сокращения рабочего времени при уже достигнутом уровне общественной производительности труда близок к соответствию прогнозу Дж М. Кейнса о введении трехчасовых смен и пятнадцатичасовой рабочей недели.
Тот факт, что темпы достижения этих рубежей оказались ниже предполагаемых, объясняется, главным образом, тем, что высвобождение времени из производства происходило в последние десятилетия в экономически развитых странах, преимущественно, в форме сокращения численности работающих в производстве.
Налицо именно та ситуация, когда действие закона замедляется противодействующей тенденцией, базирующейся, как и сокращение рабочего времени, на повышении производительности труда. В прогнозе Кейнса роль данной тенденции недооценивалась, так что введение 3-х часовых смен остается более отдаленной перспективой.
Сказанное выше подтверждает теоретическую и практическую значимость рассмотрения сокращения рабочего времени как закона-тенденции развития капиталистической экономики. |
| |
|
|
