|
| | | | Проблемы современной экономики, N 4 (60), 2016 | | | | ВОПРОСЫ ЭКОНОМИЧЕСКОЙ ТЕОРИИ. МАКРОЭКОНОМИКА | | | Кусургашева Л. В.
зав. кафедрой экономики
Кузбасского государственного технического университета им. Т.Ф. Горбачева (г. Кемерово),
доктор экономических наук
Черновол С. Н.
старший преподаватель кафедры производственного менеджмента
Кузбасского государственного технического университета им. Т.Ф. Горбачева (г. Кемерово)
| |
| | | | | Целью статьи является выделение структурных элементов кейнсианской научно-исследовательской программы и анализ ее соотношения с «новой нормальностью». В работе использована методология научно-исследовательской программы И. Лакатоса, дополненная идеей о тождественности картины исследуемой реальности как онтологической предпосылки экономической теории и твердого ядра научно-исследовательской программы. Выявлены основные постулаты твердого ядра кейнсианской научно-исследовательской программы, ее негативная и позитивная эвристика, сформулирована картина экономической реальности, репрезентирующая предмет исследования кейнсианской теории, и обоснован вывод о реактуализации кейнсианской научно-исследовательской программы в современных условиях | | Ключевые слова: кейнсианская научно-исследовательская программа, твердое ядро, негативная и позитивная эвристики, картина экономической реальности, «новая нормальность» | | УДК 330.834.1; ББК 65.012.3 Стр: 50 - 57 |
Постановка проблемы. Мировой финансово-экономический кризис 2008–2009 гг. («Великая рецессия»), трудности выхода из него и крайне вялое оживление экономик большинства развитых стран в посткризисный период, необходимость осмысления практического опыта реализации антикризисных программ актуализировали проблематику не только чисто теоретических вопросов, связанных с реалистичностью макроэкономических моделей, но и эффективности макроэкономической политики.
При всем разнообразии подходов к объяснению природы, причин и последствий кризиса, можно выделить по крайней мере одну общую доминанту в рассуждениях как теоретиков, так и практиков. Она заключается в признании уникальности или фундаментальности кризиса. Во многих публикациях как непосредственно во время и сразу после произошедшего кризиса, так и относительно недавних, указывается на системный характер кризиса современного капитализма,«... точнее — его неолиберальной мутации, которая стала преобладать в течение жизни последнего поколения в значительной части мира» [1,c. 59].Текущий кризис в России, который можно рассматривать в общем контексте мирового посткризисного развития, также нередко характеризуют как системный [2, с. 161], [3, с. 67].
Системная природа кризиса, характеристика посткризисного развития как рецессии, стагнации, депрессии и, нередко, как «новой нормальности», признание неолиберализма в качестве источника мирового кризиса естественным образом влекут за собой постановку вопроса о смене господствующей англо-саксонской (англо-американской) модели социально–экономического развития и, далее, — об отказе от неоклассической («ультралиберальной») парадигмы экономической теории.
Какая теория соответствует современному этапу развития мировой экономики? Основные альтернативы сегодня, как и в 70-е годы прошлого века, представлены кейнсианством и современными версиями экономического неолиберализма, прежде всего — монетаризмом. Довольно часто приводятся высказывания известного американского экономиста, лауреата Нобелевской премии, П. Кругмана о том, что «кейнсианские воззрения остались единственными достойными внимания», и что именно кейнсианская теория остается сегодня «лучшей из имеющихся теорий о природе рецессий и депрессий» [4]. С другой стороны, нынешние «оппозиционеры» кейнсианскому подходу считают его устаревшим, изобилующим известными логическими ошибками и вообще ушедшим «не в ту степь» [5].
Следует отметить, что теория Дж.М. Кейнса сама по себе не относится к «боль-шим» или «великим» теориям, из-за отсутствия в ней одного из двух качеств последних: «...быть по научному универсальными в своих обобщениях...» [6, с. 149]. Хотя именно «большие» теории, а не частные теоретические модели требуются в условиях современной «экономической смуты». Выдвинем предположение, что качествами «большой» теории обладают не отдельные теории, а научно-исследовательские программы (НИП). Именно они в своей прогрессивной стадии приобретают актуальность и становятся основой практических действий.
Данное исследование посвящено доказательству того, что новый подход к проведению адекватной «новой нормальности» экономической политики, должен базироваться на «старой» теории Дж.М. Кейнса, реактуализированной в процессе своей эволюции и представленной как НИП. Для достижения этой цели в первой части статьи будут показаны необходимость и возможность рассмотрения теории Кейнса как НИП. Во второй — выделены отрицательная эвристика, твердое ядро и сформулирована картина экономической реальности кейнсианской НИП. В третьей части обобщены черты «новой нормальности», в четвертой — сделана попытка доказать актуальность кейнсианской НИП с точки зрения теорий ее защитного пояса.
1. Методология научно-исследовательских программ И. Лакатоса и теория Дж.М. Кейнса. Большое влияние на историю экономической мысли оказал процесс формирования экономической методологии в качестве самостоятельной субдисциплины в рамках современной экономической науки, который не в последнюю очередь был «спровоцирован» постпозитивистскими концепциями развития науки К. Поппера, Т. Куна и особенно И. Лакатоша. «Внешним фактором, — отмечает Ф. Дин, — оказавшим в послевоенные десятилетия заметное воздействие как на вопросы, к которым обращались историки экономической мысли, так и на интерес неспециалистов к их ответам, был подъем исследований и дискуссий в области истории, социологии и философии науки в целом» [7, с. 34].
Постпозитивизм в целом и концепция НИП Лакатоса в частности оцениваются неоднозначно, как самими философами науки, так и методологами, и историками экономической мысли. Будем исходить из того, что известные аргументы против использования методологии НИП в экономической науке [8, с. 53], [9, с. 230–240] не «работают» в условиях проникновения в нее парадигмы постмодерна и «мирного сосуществования» в истории экономических учений множества направлений и подходов (методологический плюрализм). Как показало исследование А. А. Мальцева, в данной области в настоящее время можно выделить как минимум шестнадцать современных подходов, которые в той или иной мере используются в качестве способа анализа развития экономической теории, но которые в конечном итоге можно свести к двум «старым» подходам — абсолютизму или релятивизму [10, с. 51–52]. С этой точки зрения концепция И. Лакатоса, хотя ее исторически вряд ли можно отнести к современным подходам, не утратила свой эвристический потенциал.
Выбор концепции НИП Лакатоса в качестве способа анализа и интерпретации эволюции кейнсианства обусловлен несколькими обстоятельствами. Во-первых, тот внутренний фактор, который в свое время обеспечил большую популярность концепции И. Лакатоса среди экономистов (по сравнению с идеями К. Поппера и Т. Куна), остается в силе и действует до сих пор: реальная структура экономической науки и ее эволюция находят в ней наиболее реалистичное отражение [6, с. 28], [11, с. 60].
Во-вторых, несмотря на расширение спектра используемых в настоящее время методологических подходов в истории экономических учений, позволяющих дать более объемную и содержательную картину исторического развития экономической науки, новые подходы обладают недостатками не в меньшей степени, чем традиционные. В частности, как справедливо отмечает А. А. Мальцев, конструктивизм в качестве альтернативы «старым» подходам «... делает невозможным представление истории экономических учений в виде цельной картины... В итоге экономические учения прошлого, интерпретируемые в русле конструктивизма, выглядят не единой мозаикой, а разрозненными фрагментами, лишенными связи между собой. Это происходит из-за того, что переход от одной концепции к другой трактуется не как следствие процесса воздействия внешних и/или внутренних факторов на экономическую науку, а в виде случайной смены доминирующих дискурсов» [10, с. 57]. Представляется, что как раз этого недостатка лишена методология НИП Лакатоса. Несмотря на то, что свою методологию И. Лакатос чаще всего именует методом «рациональной реконструкции» истории науки и признает первичность внутренней истории и вторичность внешней (интерналистский подход в философии науки), его оценка конкурирующих НИП основывается на реальной истории науки, что позволяет некоторым авторам характеризовать его метод как «эффективный метод исторической реконструкции развития науки» и утверждать об «историоризации методологических категорий» у Лакатоса [12, с. 95].
В-третьих, «периферийность» современной российской экономической науки [Рязанов, 2011, с. 23] является общей характеристикой и распространяется на все ее структурные элементы, в том числе и на историю экономических учений. Неудивительно, что в обширном исследовании А.А. Мальцева среди представителей множества различных подходов и направлений не упоминается ни один российский экономист — методолог или историк мысли [10, с. 51–52]. Это обусловливает необходимость активизации историко-научных исследований в российской экономической науке, которая должна идти по всем направлениям и с использованием самых разных подходов и инструментов, и «старых», и «новых».
В-четвертых, если на Западе, по свидетельству Д.Э. Хэндса, идеи И. Лакатоса «почти моментально были приняты на вооружение некоторыми экономистами», что привело к появлению многочисленных исследований о «Лакатосе и экономической науке», в том числе и исторических [9, с. 235], то в отечественной историко-экономической литературе таких исследований практически нет до сих пор. Пожалуй, единственное исключение составляют исследования А.С. Красильникова, посвященные развитию теории экономического роста [13].
В-пятых, появление теории Дж.М. Кейнса и дальнейшее развитие его идей многочисленными последователями более, чем любая другая теория, отвечает методологическим принципам Лакатоса и в этом смысле поддается «рациональной реконструкции». Сошлемся на авторитет Блауга, который отмечал, что «... нет особых сомнений в том, что это (теория Кейнса — Л.К., С.Ч.) была не просто теория, но четко выраженная исследовательская программа для работы во многих различных областях экономической теории» [14, с. 313].
Несмотря на то, что «... отказ отечественной экономической науки от марксизма (вместо отказа от официальной догматики) привёл к утверждению власти новой идеологической догматики» — неолиберализма [15, с. 301], сегодня в России наблюдается довольно заметная тенденция его отторжения и неприятия. Это проявляется в критике mainstream economics и признании его кризисного состояния, попытках возрождения политэкономического подхода, постановке вопроса о национальной специфике экономической мысли, широком распространении институционального подхода, который многие склонны характеризовать как альтернативу неолиберальной ортодоксии. Представляется, что в этом же русле необходимо рассматривать и обращение российских экономистов к кейнсианской теории.
В постсоветский период экономисты, отвергающие неолиберальный мейнстрим в качестве «единственно верного учения», рассматривают возможность и необходимость применения рекомендаций кейнсианства к реалиям российской экономики; исходя из этого предлагают модификации традиционных приемов кейнсианской экономической политики. В.Е. Маневич по этому поводу пишет: «Теоретическая система Кейнса не претендует на формулирование вневременных истин и автоматически действующих рецептов, дающих одни и те же позитивные результаты в любой стране и в любой ситуации. В полном согласии с Кейнсом, мы рассматриваем его систему не как непререкаемую догму или набор неизменно верных рецептов экономической политики, а как метод анализа, позволяющий раскрыть специфику и реальные взаимосвязи в той или иной конкретной исторической обстановке» [16, с. 221].
Соглашаясь с такой методологической установкой, заметим, что без рассмотрения кейнсианства как научно-исследовательской программы трудно оценить его потенциал в анализе современного состояния мировой и российской экономик.
2. Твердое ядро кейнсианской НИП как онтология. Суть концепции НИП Лакатоса состоит в положении о том, что развитие любой науки представляет собой сосуществование и конкуренцию различных научно-исследовательских программ, в процессе которой содержание науки и ее структура формируются и развиваются путем теоретически и эмпирически прогрессивного сдвига проблем успешной НИП (то есть такой, которая не только предсказывает некоторые новые, ранее не ожидаемые факты, но и ведет к открытию новых). НИП в концепции И. Лакатоса структурно состоит из следующих элементов:
1) «жесткое (твердое) ядро» — фундаментальные положения, которые в рамках данной программы принимаются как неопровержимые;
2) «защитный пояс» — дополнительные гипотезы, которые могут видоизменяться, защищая тем самым жесткое ядро от опровержений;
3) совокупность методологических правил — так называемой «положительной (позитивной) эвристики», предписывающей наиболее предпочтительные пути исследования и «отрицательной (негативной) эвристики», указывающей, каких путей исследования следует избегать [17, с. 76–85].
Очевидно, что главным для Лакатоса было выделение жестких и гибких компонентов НИП, поэтому, видимо, с методологическими правилами он обращался достаточно «вольно»; не вдаваясь в тонкости чисто логического анализа текстов Лакатоса, отметим, что среди исследователей существуют определенные разногласия относительно того, куда их относить: к твердому ядру или защитному поясу. В интерпретации М. Блауга (со ссылкой на Лакатоса) жесткое ядро включает в себя, помимо чисто «метафизических верований», позитивную и негативную эвристику [14, с. 88]. Некоторые авторы и позитивную, и негативную эвристику относят целиком к защитному поясу НИП [18, с. 729]. С нашей точки зрения, методологические правила образуют отдельный структурный элемент НИП. Так или иначе, принципиальных разногласий в отношении общего содержания понятия жесткого ядра нет — это те базовые постулаты НИП, которые принимаются ее сторонниками как неопровергаемые, не могут быть изменены без разрушения данной НИП и на защиту которых выдвигаются вспомогательные гипотезы с помощью правил положительной и отрицательной эвристики. Проблема состоит в том, что оно отражает — какой тип или уровень знаний об объекте исследования? У самого И. Лакатоса этот вопрос не возникает, вероятно, в силу того, что в рамках постпозитивизма в целом структура науки так и осталась «непроясненной» [19, с. 187].
Представляется, что ответ на этот вопрос связан с более широким взглядом на структуру науки, развиваемым отечественными философами и методологами и, в частности, с включением в нее так называемых оснований науки, к которым относятся: 1) научная картина мира, 2) идеалы и нормы научного познания, 3) философские основания науки.
В экономической науке проблеме оснований науки крайне редко уделяется специальное внимание. Исключение составляют работы известного российского методолога О. Ананьина, которой впервые поставил вопрос об основаниях экономической теории в связи с попыткой объяснения кризиса российской экономической теории по Куну [20, с. 82–84]. Наиболее плодотворной представляется его идея о картине экономической реальности (КЭР) как онтологической предпосылке экономической теории, играющей стратегическую роль в процессе познания [21, с. 75].
Эта роль КЭР предопределена теми чертами, которыми она обладает и которые определяют её место в общей структуре экономического знания.
Первая черта КЭР — ее онтологический статус, то есть принадлежность к реальному миру. КЭР — это обобщенная характеристика предмета исследования; причем такая его характеристика, которая выражает существенные связи экономики, такие её черты, которые придают предмету целостность и единство. КЭР фиксирует целостное видение экономики и поэтому её можно рассматривать как такую форму теоретического знания, которая представляет предмет исследования соответственно определенному этапу развития реального объекта (экономики). «Общая картина экономической реальности..., — пишет О. Ананьин, задается системой базовых понятий — категорий, вокруг которых складываются понятийные структуры, формирующие идеальные объекты, призванные отображать свойства и закономерности объектов реального мира» [21, с. 75]. Добавим, что эти свойства и закономерности изменяются в процессе исторического развития исследуемого объекта, соответственно, наряду с устоявшейся в науке КЭР появляются новые. В то же время в уже имеющейся (-щихся) КЭР могут появиться новые базовые элементы.
Вторая черта научной картины мира — ее системообразующая роль. Картина исследуемой реальности для каждой конкретной науки выступает особой формой систематизации знаний, посредством которой обеспечивается связь различных уровней научного познания, достигается взаимосогласование отдельных теорий в рамках данной дисциплины и задается программа будущих исследований.
Системообразующая роль научных картин мира обусловливается тем, что, будучи целостным образом предмета исследования, и отражая сложившиеся на данный момент представления об объекте исследования, она, с одной стороны, формируется на основе опытных данных (в естественных науках) или с помощью научной абстракции (абстрагируя наиболее существенные стороны и черты объективной реальности), а с другой — участвует в отборе и интерпретации фактов. Кроме того, на её основе происходит выдвижение гипотез, выбираются проблемы и возможные способы их решения. Выделяя различие теоретического и онтологического анализа, О. Ананьин указывает на то, что последний призван «... выявлять скрытые предпосылки, лежащие в основании соответствующих теорий, воссоздавать их реальный контекст и смысл, обеспечивать необходимый фон для сравнения конкурирующих теорий и структурирования накопленного запаса знаний» [21, с. 77].
Все это позволяет говорить о тождественности понятий КЭР как онтологии и жесткого ядра НИП [21, с. 84]. Рассмотрим с этой точки зрения кейнсианскую теорию.
Как уже было отмечено, в отечественной научной литературе кейнсианство в целом как НИП не исследовалось, хотя в некоторых работах предпринимались попытки выделить отдельные постулаты твердого ядра и / или вспомогательные гипотезы защитного пояса [22, гл. 4], [23],[18, гл. 28], но, во-первых, все они представляют собой более или менее удачную интерпретацию одной из глав известной работы М. Блауга [Blaug, 1986], во-вторых, как отмечает сам М. Блауг, «более ранняя версия данной главы была представлена в качестве статьи на конференции Общества истории экономических учений в Лондоне в сентябре 1974 года» [24, p. 233, ref.], следовательно, его исследование никак нельзя назвать «окончательным» ни в смысле «конца кейнсианской НИП», ни в смысле «конца исследования кейнсианской НИП».
Будем исходить из того, что твердое ядро кейнсианской НИП было сформировано в трудах Дж.М. Кейнса и, прежде всего, в его «Общей теории занятости, процента и денег». Хотя «это не означает, что твердое ядро НИП намертво зафиксировано с момента рождения программы; наоборот, оно тоже развивается, но, предположительно, гораздо медленнее защитного пояса» [14, с. 88].
На наш взгляд, твердое ядро кейнсианской НИП может быть представлено следующими базовыми положениями.
1) Уровень занятости и выпуска продукции определяется эффективным (совокупным) спросом.
Как известно, свою самую известную работу Кейнс противопоставил «аргументам и выводам» (нео)классической теории. Центральная проблема экономического анализа, по Кейнсу, — не проблема аллокации ограниченных ресурсов и установление равновесных цен в долгосрочном периоде, как считают неоклассики, а определение величины совокупного дохода (уровня производства) и занятости в краткосрочном периоде при неизменности уровня цен и заработной платы. Кейнс постулирует, что эти основные параметры экономической системы определяются эффективным спросом. Отметим, что положение об определяющей роли эффективного спроса он не выводит с помощью известных методов. В то же время он не берет его и с «потолка», поскольку исходит из очевидного (реального) факта, что «... уровень занятости как на отдельном предприятии или в одной отрасли, так и в целом по хозяйству зависит от суммы выручки, которую предприниматели рассчитывают получить за соответствующую продукцию» [25, с. 31].
Именно потому, что все исследование Кейнса сводится к анализу факторов, от которых зависит эффективный спрос, а, следовательно, и занятость, его теорию часто называют теорией эффективного спроса; сам Кейнс видел в этом сущность общей теории занятости [25, с. 32]. Эффективный спрос — базовое понятие, с которого начинается «Общая теория ...» и которое связывает все остальные понятия, категории и закономерности в единую теоретическую конструкцию. Кроме того, отношение между эффективным спросом, национальным доходом и занятостью является реальным фактом, то есть обладает онтологическим статусом. Именно этими двумя обстоятельствами обусловливается включение данного постулата в твердое ядро кейнсинской НИП.
2) Экономические агенты делают выбор в условиях неопределенности будущего.
Проблема неопределенности непосредственно рассматривается в главе 12 «Общей теории...» («Состояние долгосрочных предположений»), посвященной рынку капитала и механизму принятия решений о долгосрочных инвестициях, который Кейнс характеризует такими понятиями, как «условный», «произвольный», «непрочный» [25, с. 148]. В более широкий контекст эта проблема включена Кейнсом в статье «Общая теория занятости» [26]. Излагая в сжатом виде суть своей теории, Кейнс дал свое понимание неопределенности и связал ее фактически со всеми своими основными идеями. Причинами включения неопределенности в твердое ядро, как и в случае с первым положением, выступает ее онтологический статус и системообразующая роль. «Сегодня многие экономисты признают, — пишет Н. Макашева, — что революция, которую совершил Кейнс в экономической теории, связана с признанием неопределенности базисной характеристикой денежной экономики» [27, с. 49]. М. Блауг также определяет как элемент твердого ядра именно второй постулат: «Кейнс представил идеи о всеобщей неуверенности и возможности дестабилизации ожиданий, причём не только в «защитном поясе», но и в самом «жёстком ядре» своей программы» [24, p. 243].
3) Нестабильная рыночная экономика требует государственного вмешательства, направленного на регулирование эффективного спроса.
То, что именно теория Кейнса положила начало концепциям государственного регулирования экономики, является общепризнанным. Исходной идей для обоснования положения об активной роли государства у Кейнса выступает убеждение в том, что конкурентная рыночная экономика не обеспечивает сама по себе достижения полной занятости или, что то же самое, — рыночная экономика может находиться в равновесии с неполной занятостью («равновесие в условиях безработицы»). С другой стороны, вывод Кейнса о рыночной экономике как нестабильной системе во многом основывался на анализе субъективно-психологических факторов воспроизводственного процесса. Ход воспроизводственного процесса, согласно Кейнсу, во многом зависит от колебаний инвестиций, которые выступают как неустойчивый компонент совокупных расходов, поскольку находятся в сильной зависимости от субъективных факторов — ожиданий, определяемых animalspirits. Animalspirits — термин, впервые употребленный Кейнсом для характеристики конвенционального поведения инвесторов; означает «жизнерадостность», оптимизм, «внутренний голос», интуицию, «стадное чувство». Кейнс указывал, что неустойчивость зрелой рыночной системы связна с институциональными изменениями, которые произошли в ней на рубеже XIX-XX веков: «С отделением управленческих функций от собственности на капитал, что стало обычным для сегодняшнего дня, с развитием организованного рынка инвестиций в дело вступает новый важный фактор, который иногда способствует инвестициям, но иногда чрезвычайно увеличивает неустойчивость системы» [25, с. 145].
Постулат о необходимости активного вмешательства государства в экономику как элемент твердого ядра кейнсианской НИП рассматривает и М. Блауг, признавая, что нескончаемую дискуссию между кейнсианцами и монетаристами «... можно объяснить лишь существованием некоторых глубоких, лежащих в «твердом ядре» разногласий по поводу способности частного сектора в смешанных экономиках к саморегуляции...» [14, с. 299].
Исходя из того, что «отрицательная эвристика определяет «твердое ядро» программы» [17, с. 80], выделим те методологические правила, которые образуют, по-нашему мнению, отрицательную эвристику кейнсианской НИП:
– отказ от принципов методологического индивидуализма и рационального поведения человека;
– отрицание закона Сэя;
– отрицание «классической дихотомии» и жесткого разделения экономики на две сферы: реальную, в которой происходит производство товаров, и денежную, в которой устанавливаются цена произведенных товаров;
– отрицание существования только добровольной безработицы;
– отрицание способности рыночной экономики к саморегулированию;
– отказ от предпосылки о постоянстве денежной заработной платы;
С учетом этих принципов и основных положений твердого ядра репрезентация кейнсианской КЭР (онтологии), будет выглядеть следующим образом: экономическая система представляет собой совокупность взаимосвязанных рынков, институциональные особенности которых вкупе с поведенческими характеристиками действующими на них агентами исключают автоматическое регулирование рынков путем ценовой настройки, порождают колебания деловой активности, недостаток эффективного спроса и необходимость активного вмешательства государства в их функционирование.
3. «Новая нормальность»: общая характеристика. Мировой кризис 2008–2009 гг. дал экономической науке новый термин — «новая нормальность» (new normal) (что нередко переводится как «новая реальность»), который все более широко используется не только экономистами, но и политиками, и публицистами. Новые термины в науке — это теоретические понятия, отражающие, как минимум, появление в данной предметной области новых явлений, требующих осмысления и встраивания в концептуальную схему той или иной теории.
Считается, что одним из авторов идеи «новой нормальности» является Мохаммед Эль-Эриан, бывший (до января 2014 года) главным исполнительным директором крупной американской инвестиционной компании PIMCO (Pacific Investment Management Company). В 2009 году на ежегодном форуме PIMCO М. Эль-Эриан напомнил уже высказанное руководством компании утверждение о том, что «мир катится по кривой дорожке к новой точке — что PIMCO обозначает как «новые реалии», в которых «самовоспроизводящаяся смесь из дегиринга, деглобализации и ре-регулирования (Re-regulation) — неизбежно влечет за собой экономические и политические силы, которые нарушают нормальное функционирование рынков и мировой экономики». М. Эль-Эриан отметил также, что «сила магнита сходности — мистической англо-саксонской модели либерализации и дерегулирования, в которой процветающая постиндустриальная фаза держится на постоянном подъёме финансовой системы — ослабла» [28]. Вследствие этого мировой экономике предстоит пройти затяжной и сложный процесс восстановления после кризиса, для которого характерными будут: подавленный экономический рост в промышленно развитых странах, неизменно высокий уровень безработицы, крупный дефицит и задолженность в государственном секторе, а также усилившееся влияние политики на экономику. Среди признаков «новой нормы» М. Эль-Эриан отметил также ускорение перемещения динамики роста в страны с формирующимся рынком и возможное в связи с этим «расцепление» развитых и развивающихся стран [29].
Сочетание данных М. Эль-Эрианом параметров — это не обычное состояние макроэкономических показателей в процессе циклического восстановления экономики, в ходе которого они достаточно быстро достигают докризисного уровня, а долгосрочная тенденция укоренения в экономике посткризисных негативных явлений, которые тем самым приобретают характер «новых норм». По словам Д. Медведева, — «это те ключевые характеристики, которые будут определять развитие глобальной экономики на протяжении предстоящего периода — по сути, до следующего крупного, структурного кризиса... Поначалу воспринимавшийся как термин чисто экономический и применимый к развитым странам, new normal покрывает теперь глобальное пространство (как развитые, так и ведущие развивающиеся страны), а также несет политическое, социальное и даже идеологическое содержание» [30, с. 8].
А. Улюкаев описал «новую нормальность» «тремя мазками»: резкое, практически вдвое, снижение темпов мирового экономического роста, причем как в развитых экономиках, так и на развивающихся рынках (1); высокая волатильность на всех товарных и денежных рынках, которую будут поражать локальные всплески, не связанные с определенной фазой делового цикла (2); исчерпанность инструментов и механизмов традиционной государственной политики: монетарной, фискальной, политики стимулирования спроса (3) [31, с. 90–91]. В 2016 г, выступая еще в ранге министра экономического развития, А. Улюкаев добавляет: «Это состояние характеризуется выравниванием темпов роста в странах с развивающимися и развитыми экономиками, отсутствием новых стран-лидеров, способных на длительном периоде демонстрировать высокие темпы роста, бурным развитием технологий, приводящим к замедлению спроса на сырьевые ресурсы, и снижением значимости этих ресурсов как фактора роста и инвестиционной привлекательности» [32].
Выделим также те проблемы и риски, которые отмечены во многих публикациях как препятствия выводу мировой и национальных экономик на траекторию устойчивого динамичного роста, способствующие закреплению «новых норм». Это: рост глобальной задолженности, бюджетная неустойчивость, ситуация ликвидной ловушки, «кредитный паралич» («creditcrunch»), замедлении темпов роста китайской экономики, растущие риски протекционизма, противоречивое влияние финансовой нормализации на восстановление производственной деятельности [33], [34], [35], [28].
В.Т. Рязанов отмечает, что гипотеза о «новой нормальности», рассматриваемая как альтернатива преобладавшему в 2009 году прогнозу о возможности быстрого восстановления индустриально развитых стран, может считаться сегодня эмпирически подтвержденной [33, с. 11]. В то, что «темпы роста в предстоящие десятилетия будут существенно ниже, чем раньше, сейчас мало кто сомневается» [36, с. 131]. Если в 2010 г. К. Юдаева говорила о появлении все больше и больше «признаков новой экономической модели — своего рода New Normal для России» [37, с. 196], то в 2013 году она уже утверждает: «История последних нескольких лет показала, что авторы концепции новой нормы былиправы: ситуация эта действительно оказалась длительной, и возврат в докризисную реальность невозможен» [38, с. 3–4].
Несмотря на это, вопрос, сформулированный В. Рязановым, все еще остается открытым: «... насколько возникшая неустойчивость экономического роста выступает временной характеристикой непростого выхода из тяжелого кризиса ведущих стран мира или это уже долгосрочное их состояние, чреватое принципиальными сдвигами в мировом хозяйстве, предполагающими системные изменения в самом устройстве современной модели рыночной экономики» [33, с. 4].
Именно в этом контексте продолжаются споры о том, прекратился ли кризис или это только его начальная фаза(несмотря на то, что 2010 год показал рост мирового ВВП). Замедление темпов роста идет уже пятый год, процесс восстановления экономики хотя и продолжается, но неравномерно и неустойчиво; на ближайшие годы прогнозируется умеренное ускорение роста мировой экономики, но более медленными темпами, чем это предполагалось ранее (табл. 1).
Таблица 1
Рост мирового ВВП (%)| | 2009 | 2010 | 2011 | 2012 | 2013 | 2014 | 2015 | 2016п | 2017п | 2018п |
|---|
| Мировая экономика | –1,8 | 4,3 | 3,1 | 2,4 | 2,4 | 2,6 | 2,4 | 2,9 | 3,1 | 3,1 | | Страны с высоким уровнем дохода | –3,5 | 3 | 1,9 | 1,4 | 1,2 | 1,7 | 1,6 | 2,1 | 2,1 | 2,1 | | Развивающиеся страны | 3 | 7,8 | 6,3 | 4,9 | 5,3 | 4,9 | 4,2 | 4,8 | 5,3 | 5,3 | | Зона евро | –4,5 | 2 | 1,7 | –0,7 | –0,2 | 0,9 | 1,5 | 1,7 | 1,7 | 1,6 | | Россия | –7,8 | 4,5 | 4,3 | 3,5 | 1,3 | 0,7 | –3.7 | –1,9 | 1,1 | 1,8 |
Источник: расчеты специалистов Группы глобальных экономических прогнозов Всемирного банка [40, с. 42–43]
«Мировой финансово-экономический кризис не закончился, — утверждает Е.Ф. Авдокушин, — он модифицировался и проходит свой очередной этап. Начавшись в 2007 г. в США, он прошел 2 этапа и находится на третьем». Если первые два этапа связаны с кризисами США и Великобритании 2007–2009 гг., а также ЕС в 2011–2012 гг., то третий — с кризисом развивающихся стран (2013–2015 гг.) [35, с. 18].
Следует заметить, что существует точка зрения, что «строго говоря, концепция «новой нормы» в принципе лишена теоретических оснований и в лучшем случае может рассматриваться как эмпирическая гипотеза, а не инструмент объяснения происходящих в мировой экономике процессов. Более того, при всей звучности термина «новая норма» он очевидным образом характеризует состояние мировой экономики, «нормальное» лишь для периода действия кризисных шоков (и их последствий), а вовсе не для ее посткризисного развития» [41, с. 4]. Представляется, что положение о нетеоретичности концепции «новой нормальности» не лишена оснований; она действительно может рассматриваться и рассматривается чаще всего как эмпирическая гипотеза. Не вызывает возражений и ее «приписка» к кризисному состоянию экономики: по своему происхождению и содержанию (эмпирическому) понятие «новой нормальности» целиком и полностью исчерпывается характеристиками мирового финансово-экономического кризиса и затяжного посткризисного периода. С другой стороны, далеко не все гипотезы «претендуют» на статус самостоятельных теорий, являясь лишь частью последних. Используя методологию Лакатоса, можно сказать, что они входят в «защитный пояс» той или иной научно-исследовательской программы, обеспечивая ее прогрессивный или регрессивный сдвиг. В частности, эта гипотеза уже вписана в различные концепции «вековой стагнации», подробный обзор которых дан в обстоятельной статье Р.И. Капелюшникова [36].
4. «Новая нормальность» и кейнсианская НИП. Сравнение основных характеристик «новой нормальности» с историческими условиями формирования твердого ядра и КЭР кейнсианской НИП очевидным образом сближает эти две отстоящие друг от друга почти на девяносто лет эпохи. Общепризнано, что основные положения «Общей теории...» несут на себе явный отпечаток Великой депрессии 1929–1933 гг.: неполная занятость ресурсов (хроническая безработица и недогрузка производственных мощностей), банковский кризис и явное «предпочтение ликвидности» со стороны населения и фирм, малая эффективность кредитно-денежного регулирования, резкое падение жизненного уровня населения и обострение социальных противоречий. Можно сделать вывод, что онтологические предпосылки развития экономической теории в годы Великой депрессии и «новой нормальности» совпадают, что дает основание говорить о «возрождении» твердого ядра кейнсианской НИП; хотя, на наш взгляд, его «разрушения» не было, поскольку на всем протяжении монополии неоклассической НИП, начиная с «неоклассического возрождения»,кейнсианская НИП развивалась за счет теорий защитного пояса.
Согласно Лакатосу, конструкция «защитного пояса» и относительная автономия теоретической науки задается положительной эвристикой, которая «играет первую скрипку в развитии исследовательской программы» [17, с. 83]. К положительной эвристике кейнсианской НИП можно отнести:
– разделение экономической системы на три взаимосвязанных рынка: благ, капитала и труда;
– макроэкономический подход;
– принцип агрегирования;
– признание влияния денежных факторов на реальный сектор экономики;
– признание значимости психологических характеристик рыночных агентов и их коллективных «инстинктов» (ожиданий и предположений);
– признание вынужденной безработицы как характерной черты зрелой рыночной экономики;
– рассмотрение макроэкономического равновесия через механизм трансформации сбережений в инвестиции;
– рассмотрение спроса на деньги как функции предпочтения ликвидности, крайне неустойчивой в условиях неполной занятости;
– рассмотрение национального дохода как суммы расходов экономических агентов;
– анализ уровня занятости в зависимости от склонности к потреблению, предельной эффективности капитала и предпочтения ликвидности;
– введение в анализ фактора негибкости («жёсткости») цен и заработной платы в краткосрочном периоде;
– рассмотрение равновесия при полной занятости как частного случая равновесия с неполной занятостью;
– учет институциональных особенностей функционирования рынков;
– методы оценки потребительской и инвестиционной функций, а также мультипликатора.
С помощью этих методологических принципов были сформулированы положения (теории) защитного пояса, которые не дали разрушиться твердому ядру кейнсианской НИП. Среди них выделим следующие.
1. Неокейсианские версии моделей роста и цикла. Теория Кейнса, как известно, была статичной и такой подход был обусловлен особенностями экономических условий того времени. В послевоенные годы становится актуальной проблема экономической динамики, устойчивости в долговременном плане. Это послужило причиной появления неокейсианских моделей роста и цикла, которые на первом этапе эволюции кейнсианства способствовали прогрессивному сдвигу проблем кейнсианской НИП.
– Р. Харрод разработал модель экономического роста на основании положения о трех альтернативных темпах роста (фактического (реального), гарантированного (обеспеченного) и естественного (оптимального)), зависящих от нормы сбережений и коэффициента капитала (отношение прироста капитала за определенный период к приросту выпуска за тот же период). Харрод рассматривал различные соотношения трех темпов роста и пришел к выводу, что ответ на вопрос: рост или спад ожидает экономику на протяжении ряда лет — решающим образом зависит от соотношения оптимального и фактического темпов роста.
– Единственным активом, в который могут инвестироваться сбережения, Харрод считал реальный капитал, он не изучал рынок капитала и механизмы воздействия на экономическую динамику денежно-кредитной и финансовой политики. Такими исследованиями занимался Дж. Тобин.
– Кейнс, видя причину кризиса во внезапном падении предельной эффективности капитала, вызванного снижением инвестиционной активности, не объяснял ни причин возникновения этих падений, ни причин наступления оживления. Э. Хансен объяснил эти колебания, введя понятие автономных инвестиций, систему «сверхмультипликатора». В своих исследованиях Хансен приходит к выводу, что экономический цикл внутренне присущ развивающейся капиталистической экономике и, как следствие, ей необходимы меры государственного регулирования.
2. Проблема равновесия экономической системы, как отправной точки в решении вопроса о способности рынка к саморегуляции, а, следовательно, вопроса о необходимости государственного вмешательства.
– Гипотеза двойственного решения Р. Клауэр, согласно которой, текущий спрос зависит не только от ценовых, но и от количественных сигналов («от текущих сделок на рынке»), что приводит рынок в состояние неравновесия.
– Л. Лейонхуфвуд доказал, что теория Дж. М. Кейнса, не является равновесной; рынки, характеризующиеся несовершенной информацией, приспосабливаются к изменениям параметрових функционирования изменением объемов производства и только позднее — изменением цен. Последние меняются медленно; «неправильные» относительные цены являются основной причиной безработицы.
3. Необходимость объяснения динамики индустриального развития страны ведет к выдвижению на первый план вопросов о накоплении капитала, распределении дохода, техническом прогрессе и структурных изменениях. Эти вопросы являлись предметом исследования кембриджский школы посткейнсианства.
– Центральным пунктом теории П. Сраффы является перераспределение дохода между отраслями экономики через механизм цен. Через параметры математической модели Сраффа приходит к выводу, что распределение добавочного дохода и формирование цен товаров происходит одновременно и посредствам единого механизма. Что касается вопроса распределения добавочного дохода между прибылью на капитал и заработной платой, то решение его зависит от неэкономических (институциональных) факторов, в частности от соотношения сил и исхода «борьбы» за обладание излишком между наемными работниками и капиталистами, которых Сраффа считал антагонистами.
– Дж. Робинсон предприняла попытку решить вопросы долгосрочного экономического роста на основе кейнсианского краткосрочного анализа. Основным фактором долговременного роста экономики, по Робинсон, выступает распределение национального дохода между прибылью и заработной платой, поскольку его величина и прирост зависят от сбережений, склонность к которым у рабочих и капиталистов разная. Само распределение национального дохода Робинсон рассматривала как функцию накопления капитала; отсюда ее интерес к техническому прогрессу, структуре рынка и росту народонаселения. В результате Робинсон пришла к выводу, что спад в экономике может быть вызван двумя причинами: недостаточным техническим прогрессом и (или) «инвестиционной апатией». Что касается заработной платы, то ее недостаточный рост в сравнении с ростом производительности тормозит технический прогресс и экономический рост.
4. Так как фундаментальная неопределенность будущего — это та среда, в которой экономические агенты принимают свои решения, необходимо показать создающие ее условия и определить факторы рационального поведения экономических агентов, действующих, исходя из своих оптимистичных или пессимистичных прогнозов. Данная проблема является центральной для американского (минскианского или денежного) посткейнсианства.
Исходным постулатом для Х. Мински является положение о нестабильности современной рыночной экономики, и, особенно, ее финансового сектора, который «оторвался» от реального сектора и доминирует над ним. Именно это придает всей системе «финансовую хрупкость». Экономическая динамика в теории финансовой хрупкости Х. Мински зависит от способности предпринимателей погашать долг и проценты по нему, а кризисы — от неспособности экономических агентов оценить ситуацию и делать прогнозы, что обусловлено фундаментальной неопределенностью будущего. Как следствие, предпринимательский сектор периодически попадают в ситуацию неспособности к погашению своих долгов перед финансовым сектором. Сгладить взлеты и падения может только государство («Большое Правительство» по Мински).
5. Влияние несовершенства информации и психологических факторов на проблему неравновесия рынка значительно выросло со времен Дж.М. Кейнса. Необходимо изучить причины роста этого влияния, механизм, нарушающий равновесие под этим воздействием, и возможные пути смягчения.
– Дж. Акерлоф исследует психологические и социальные факторы. Разработанные модели показали, что такие факторы как трудовая мораль, справедливость, инсайдерство или асимметричность информации, дают работодателям существенные основания платить работникам больше, чем минимальную сумму, способную привлечь их. В силу этого некоторое количество потенциальных работников не может получить работу всегда.
– Внимание Дж. Стиглица сконцентрировано на асимметрии информации, которую генерирует рынок и в которой рынок функционирует. Цель исследований — показ того, что изменившийся мир породил информационную экономику, требующую фундаментального изменения парадигмы, господствующей в экономической науке.
Таким образом, в соответствии с методологией научно-исследовательских программ И. Лакатоса, кейнсианская НИП, испытав в известный период регрессивный сдвиг проблем, в современных условиях вступает на путь обратного движения: от «вырождающейся» к «прогрессивной» программе. Онтологической предпосылкой такого движения служат объективные (материальные) условия развития современного общества, суть которых выражает «новая нормальность». |
| |
|
|
