|
| | | | Проблемы современной экономики, N 4 (60), 2016 | | | | ИЗ ИСТОРИИ СОЦИАЛЬНО-ЭКОНОМИЧЕСКОЙ МЫСЛИ И НАРОДНОГО ХОЗЯЙСТВА | | | Клестов А. А.
кандидат философских наук (г. Санкт-Петербург)
| |
| | |
| | | Научное открытие Aristoteles Latinus, сделанное Амаблем Журденом, является одним из ведущих направлений в интеллектуальной истории. Для данной публикации была выбрана небольшая часть книги: Введение и Первая глава в качестве предварительного знакомства читателя с трудом А. Журдена. Таким образом, представлен новый материал с целью ввести в русскоязычную общественную науку одно из значительнейших течений в Европе и Америке, определяющих их историческое своеобразие. Амабль Журден собрал уникальный материал по истории аристотелизма XII–XIII вв., который кроме прочего, указывает и на значение, какое обрела философия Стагирита в XIX в., когда прояснялись новые интеллектуальные горизонты в мире знаний и весьма расширились геополитические и экономические реальности. Речь идет о XII–XIII веках — эпохе, когда закладывались новые представления о социальных и экономических отношениях, о путях европейской цивилизации, на примере сцепления рациональных конструкций мысли, выросших в различных регионах Средиземноморья. Также говорится о традициях и языковых культурах, соединенных в единое знание. Речь идет о такой интеллектуальной протяженности, как Aristoteles Latinus (латиноязычная философия Аристотеля) в Средние века, в качестве важнейшего признака Средиземноморской цивилизации в глобальном движении translatio studiorum | | Ключевые слова: Аристотель, Амабль Журден, переводы Аристотеля | | ББК Ю3(2=Ар) + Ю3(0)321 Стр: 240 - 248 |
От переводчика
Французский востоковед, историк и филолог Амабль Луи Мария Брешилье Журден (Амабль Журден) (1788–1818) написал не так уж мало за свою короткую жизнь — два значительных труда (5 книг): La Perse ou Tableau du gouvernement, de la religion et de la littérature de cette empire (v. I–IV, Paris, 1814) и Recherches critiques sur l’age et l’origine des traductions latines d’Aristote et sur des commentaires grecs ou arabes employés par l docteurs scolastiques, прославивших его имя в прославивших его имя в европейской науке, не считая статей. Амабль Журден был сыном потомственных парижских врачей (отец Ансельм — известный стоматолог). Однако, сам Амабль не пошел по стопам отца — видимо, еще юношей он был замечен в склонности к языкам и литературе — и стал учеником крупнейшего тогда во Франции специалиста по ближневосточным языкам и арабской литературе академика французской Академии надписей и изящной словесности Антуана Исаака Сильвестра де Саси и другого арабиста, академика Луи Матье Лангле, хранителя восточных рукописей королевской библиотеки Франции, что и определило круг его научных интересов. Конечно же, сразу стоит подчеркнуть, что данные труды Журдена, исполненные глубоких суждений о политической, экономической жизни, нравах и языках народов Персии, о путях развития аристотелизма в средневековой Европе, его связях с арабской философией, являются плодом не только исключительных дарований ученого, но многое, видимо, было подготовлено эпохой великих открытий на Ближнем Востоке, вынесено из бесед и трудов столь выдающихся учителей. Итак, если первый труд «Персия или картина правления, религия и литература этой империи» вышел в 1814 году, то второй его труд «Критические исследования об эпохе и происхождении латинских переводов Аристотеля и о греческих и арабских комментариях, использованных докторами-схоластами» — в 1819 году, после внезапной смерти ее автора в 1818 году, когда работа над рукописью была еще не завершена. И только в 1843 году, через двадцать с лишним лет, его сын профессор Шарль Журден, философ и организатор образования в тогдашней Франции, переиздал «Критический очерк...» отца, предварительно отредактировав и снабдив его необходимыми ссылками.
Мы обращаемся к этому труду. В своем «Предисловии» Шарль Журден пишет: «Поначалу нашей заботой было исправить многочисленные типографские опечатки первого издания. Нам следовало также прояснить и дополнить многочисленные написания имен и произведений и позаботиться о том, чтобы, в общем, предложенное содержание, сопровождалось бы точной ссылкой. Наконец, чтобы исчезли некоторые лакуны, перешедшие из текста первого издания»1.
Следует сказать, что Амабль Журден собрал уникальный материал по истории аристотелизма XII–XIII вв., который кроме прочего, указывает и на значение, какое обрела философия Стагирита в XIX в., когда прояснялись новые интеллектуальные горизонты в мире знаний и весьма расширились геополитические и экономические реальности.
Речь идет о XII–XIII веках — эпохе, когда закладывались новые представления о социальных и экономических отношениях, о путях европейской цивилизации, на примере сцепления рациональных конструкций мысли, выросших в различных регионах Средиземноморья, говорится также о традициях и языковых культурах, соединенных в единое знание; речь идет о такой интеллектуальной протяженности, как Aristoteles Latinus (латиноязычная философия Аристотеля) в Средние века, в качестве важнейшего признака Средиземноморской цивилизации в глобальном движении translatio studiorum.
В настоящее время темы, связанные с AristotelesLatinus,едва ли не доминируют в публикациях по интеллектуальной истории в Европе и Америке.Хотя в начале XX в. мы знаем имена ограниченного круга ученых, причастных к продолжению дела Журдена, например, К. Маркези, Ж-Л Люке, М. Штайншнайдер, М. Грабманн, У. Швалье, Т. Е. Сандис, Дж. Лакомб.
Реальное движение началось после 1930 года, когда Польская Академия наук и искусств выдвинула идею издания всех латиноязычных средневековых переводов Аристотеля или, по крайней мере тех, тексты которых подлежат восстановлению, под названиемAristotelesLatinus. Речь шла о публикации Corpus Philosophorum Medii Aevi, как серии таких философских произведений. Идея была подхвачена в Лувенском университете.Уже после войны в 1946 году Огюстен Мансьонписал: «Реализация проекта AristotelesLatinus была доверена комиссии из гг. Ж. Бакстера (ун-т св. Андрея), покойного Дж. Лакомба (Вашингтон, +1934), С. Михальски (Краков), М Николау д’Овлера (Барселона) и В. Уссани (Рим). Занятая поначалу общей организацией, комиссия принимается за труд привлечения из различных стран компетентных сотрудников, способных подготовить критическое издание одного или нескольких переводов каждого из произведений Аристотеля, какие предварительно были разделены на десять групп для окончательной публикации в каждом томе»2. Итак, научное открытие Aristoteles Latinus, сделанное Амаблем Журденом, становится одним из ведущих направлений в интеллектуальной истории. Для нашей публикации мы выбрали небольшую часть книги: Введение и Первую главу в качестве предварительного знакомства читателя с трудом Журдена. Мы хотели бы, собственно, представить новый материал, или, если можно будет так сказать, ввести в русскоязычную общественную науку одно из значительнейших течений в Европе и Америке, определяющих их историческое своеобразие.
Александр Клестов
Введение
Трудности предмета. — Мнения, каким автор предоставил место. — Вопросы, предложенные Академией. — Средства разрешения.
Волнения, потрясшие Европу после смерти Карла Великого: гражданские войны, вторжение варваров мало-помалу изгладили и стерли тот яркий период, когда искусства и науки блистали при великом монархе. В течение X-го века мы находим весьма небольшое число людей, которые посвятили себя им и, кроме того, мы имеем не все их труды. И только в XI век следует поместить возрождение философии. С того времени мы видим появление групп номиналистов и реалистов. Каким был тогда автор и правда ли, что в наших школах этот великий раскол не выходит за пределы XI века?3 Толчок был дан и Дух с жаром перейдет к новому роду занятий, он не изведает ограничений в рациональной философии и охватит все ветви философского знания, математические науки, метафизику, различные вопросы — все становится объектом обобщённых суждений. Результат исследований таков, что к концу XIII века философы Греции и Рима будут столь же известны, как и в наши дни. Школы оглашают их имена и толкуют их писания; доктор — схоластик не удостаивался звания, пока публично их не комментировал. Прибавим арабских философов: Авиценну, Аверроэса, Авемпаса (Ибн Баджа) и др., теперь забытых — те обладали тогда великим влиянием, даже часто большим, чем перевод самого автора. И конечно, сравнивая различные переводы, трудности и удивительную проницательность их трудов, мы стремимся прояснить, согласовать и избавить их от многих изъянов. Таким образом, мы исправим известное заблуждение, показывающее XIII век, как эпоху невежества. Никогда еще культура знаний не была столь актуальной, никогда латинский язык не обогащался таким количеством новых произведений, а эрудиция не была в таком почтении. Но нужно признать, что хороший вкус и правильное суждение редко присутствуют в исследованиях: все стараются знать много, не беспокоясь, хорошо ли и как знают. И только меньшинство стремится познать истину.
В этом случае Аристотель играл главную роль. В течение долгих веков его трактаты об искусстве рассуждения служили эталоном в школах; соответствие доктора тому или иному знанию измеряли тем, как он владел этим искусством. Репутация Аристотеля как логика, придавала такое значение его авторитету, что на него смотрели, как на непогрешимого учителя во всех сферах знания. И если не изучались иные части его учения — Метафизика, трактаты по естественным наукам — то потому, что имелись только цитаты из них, сохраненные латинскими философами и отцами церкви.
Но когда мы смогли прочитать эти произведения, то исследования стали развиваться в новом направлении. Рациональная философия отодвигается или на нее накладываются принципы, чтобы изложить и прокомментировать книги Метафизики и Физики. Большинство великих докторов церкви точно также не стеснялись посвящать себя этим, чисто мирским занятиям, то ли от того, что поддавались общему влечению, то ли из желания знать новые учения, чтобы сражаться с тем, что противоречит принципам религии. С течением небольшого времени произведения Аристотеля, переведенные с греческого или арабского языков, расходятся по школам и изученные и прокомментированные, становятся предметом достойным размышления.
Невероятная судьба Аристотеля давно привлекает внимание ученых. Много раз здесь искали источник, желали проследить развитие, определить с какого времени, по какому пути произведения философа проникли на Запад. Но сколько событий случается в ту эпоху! Событий, какие способствовали рождению абсолютной империи, воссозданной Аристотелем!
Христианская Европа, а равно и соседняя Греция, где язык Аристотеля употреблялся всегда; Испания, в которой науки сияли великим блеском в империи Мавров; многочисленные связи с Египтом и Сирией через Крестовые походы; знание греческого языка, сохраненное на Западе некоторыми учеными; огромное число синагог в средиземноморских областях; наконец, взятие Константинополя латинянами — эти события соединенные в вместе — к каким следует приложить труды по Аристотелю Цицерона, Мария Викторина, св. Августина, Боэция — чередуются, перелагаются на столь широкое жизненное поприще, что трудно составить точное представление о том стремительном движении философии, если мы не войдем в глубины изучаемого материала.
Действительно, мы рассмотрим мнения с XV века до сегодняшнего дня и увидим господство сохраненной в школах неопределенной традиции, а в последние времена, предположения и гипотезы там, где следовало бы опираться на факты4.
Некое общее мнение было в XV–XVI вв. о том, что арабы Испании с великим блеском культивируя знания (когда Европа пребывала в невежестве), привили вкус, привнесли культуру знаний на Запад и развеяли мрак невежества. Мы еще не рассмотрели, прилагалась ли такая связь ко всем продуктам греческой философии или к некоторым и не определили путей, по которым осуществлялась такая связь на Западе; мы только хотели знать, было ли в действительности под содействием крестовых походов или мавров то, что произведения Аристотеля появились в наших школах. Выражаясь в общем, воздавая должное возрождению просвещения от арабов Испании, мы доверяем вековой традиции, хранящей в памяти столь значительный факт. И такое мнение господствовало в течение XVII века.
В следующие века создалось иное мнение: некоторые критики посчитали, что произведения Аристотеля были известны по переводам непосредственно с греческих текстов. Однако, другие возражали, что об Аристотеле мы узнали от арабов. Последнее мнение приписывало этот дар маврам Испании, а иные же отдавали эту честь Крестовым походам.
Мы видим двух весьма известных ученых. Один и другой держались различного мнения: Муратори после, он как передает текст историка XIII века Ригоре, о его высказываниях по поводу книг Аристотеля, доставленных из Константинополя и переведенных с греческого на латинский язык, сделает следующее заключение: Non ergo ex Arabum penu Aristoteles in christianorum occidentalium scholas primum investus est, sed Graecia5. И Казири, найдя в библиотеке Эскуриал комментарий Аверроэса на Аристотеля, говорит по поводу знаменитого араба: Ille Aristotelis opera in arabicum sermonem convertit, eaque doctis commentariis illustravit, ad eo ut hac aradica versione latine reddita, priusquam Aristoteles graecus repertus esset, dives Thomas caeterisque scholastici usi fuerint6.
Но необходимо заметить, что мнения этих ученых несут печать направлений их собственных исследований, а не являются результатом углубленного изучения [предмета].
Фабрициус, кроме переводов трактатов по логике, сделанных Боэцием, знает два других латинских перевода: первый — около 1220 г. частью с греческого, частью с арабского языков по приказу Фридриха, доверен был людям, обученным двум языкам; другой — авторство которого Фабрициус приписывает Фоме из Кантинпре — сделан в 1271 году по просьбе св. Фомы7.
Ренодо и Брукер представляются мне единственными исследователями, кто понимали трудность проблемы и тщательно ее изучили. Вот кратко то, что считал Ренодо.
В течение первых веков отцы церкви в общем были против учения Аристотеля и предпочитали ему учение Платона, который горазда более соответствовал догматам христианства. Если было тогда некоторое число переводов Аристотеля, то они ограничивались трактатами по логике.
При Карле Великом и его преемниках появились новые переводы трактатов только по логике, которыми пользовались схоластики XI и XII веков. Абеляр, Гильберт Порретанский и другие ученые той эпохи знали произведения только такого рода. Метафизика вводится позднее; она была осуждена собором в Париже в 1209 году.
Однако, знание греческого языка день ото дня исчезает и конечно, никто не мог исправить ошибки некомпетентных копиистов.
Вначале XIII века взятие Константинополя принесло греческие манускрипты, по которым осуществлены переводы Метафизики и Физики.
В то же время крестовые походы распространили знание языков Востока среди христиан, ввели в Европу произведения Аристотеля на арабском языке, с которого и был сделан перевод Аристотеля на латинский язык. Но писатели, не знавшие ни языка, ни философии, попытались исправить древние переводы с помощью более правильных [переводов] с арабского языка. Отсюда многочисленные вкрапления, сомнительные фразы и т.д., своего рода, смесь из настоящего учения Аристотеля.
Другие версии переводов также с арабского языка, циркулирующие в великом числе и почти все в Испании, быстро распространились по всей Европе через иудеев.
Ренодо не всегда ясно выражает мысль и, кроме того, часто высказывает предположения ut in re obcurissima, conjectando assequi possumus8.
У Брукера нет твердого мнения, когда он обращается к происхождению латинских переводов Аристотеля. Рассказывая о Германне Контракте и латино-арабских переводах, какие Тритемий тому приписывает, он добавляет: «Этот пассаж Тритемия открывает настоящую страницу в истории философии Средних веков. Если правда, что Германн переложил на латинский язык несколько трактатов Аристотеля, то ошибочно(и что обсуждается), что произведения последнего пришли на Запад только в XII веке. Если Германн переводил с арабского, то точно также, неверно, что Роберт Ретинес первым принес с Востока на Запад ок. 1120 г, знание арабского языка, как многие полагают, ибо это произошло после Германна. Из этого пассажа можно заключить, что существовало несколько переводов Аристотеля в библиотеках, принадлежащих монастырям, затем определять эпоху, когда философ стал известен в Германии. Таким образом, Германн похитил у [императора] Фридриха славу — которую, в общем, приписывают тому одному — в подготовке латинских переводов произведений главы школы перипатетиков от арабских авторов»9.
В продолжение рассказа Брукер устанавливает различие между произведениями Аристотеля. Он считает, что трактаты по логике были известны до XIII века по переводам Боэция и Викторина и одному отрывку, какой содержит имя св. Августина, но он отрицает, что до того времени были известны другие произведения иных частей философии. Между прочим, это соответствует тому, что с середины XII века даже не зная арабских философов, можно было прочесть переводы с арабского языка по логике. Может быть Отон Фрейзенгейский пользовался подобными переводами. Также вероятно, что их редкость дала повод Фридриху увеличить число экземпляров или повод создать новые. Такие переводы распространялись по Франции. Так что произведения по метафизике и диалектике мало-помалу стали превалировать в этом королевстве, в Германии и в Италии.
Около 1209 года греческие тексты были принесены из Константинополя в Париж и с них сделали латинские переводы; подобная циркуляция способствовала большему распространению учения Аристотеля10.
И еще Брукер не сомневается в арабском влиянии на развитие философской схоластики и отвечает утвердительно на вопрос: «Следует ли считать происхождение философской схоластики из теологии и философии сарацинов, и одну из них — материю другой?»11
Несоответствие трудно объяснить. Дело в том, что тот же ученый, после, как исследовал и адаптировал отрывок Ригоре, рассмотрев употребление св. Фомой перевода с греческого языка, говорит в другом месте: «Авентинус нам показывает, и это правда, что [император] Фридрих заказал несколько переводов с греческого языка, хотя мы не можем проверить греческие тексты Аристотеля, которого не читали в школах ранее взятия Константинополя и переезда греческих ученых в Италию. Эти письменные образцы показывают, что в ту эпоху больше знали арабский, чем греческий язык. Хотя Аристотель читался в самых известных университетах Германии, Италии, в Болонье, в Падуе, в Ферраре, в Неаполе, однако, немногие из образованных людей могли понять греческие тексты; большинство довольствовалось переводами с арабского языка»12.
К концу XVIII или к началу XIX века эта проблема была поднята снова в Германии гг. Геереном, Тедеманном, Буле, Теннеманном.
г. Геерен далек от того, чтобы приписать арабам влияние, какое им придают в отношении схоластической философии. Аристотеля читали и комментировали на Западе задолго, до отмеченной эпохи публикации первых переводов с арабского языка и соответственно, до Крестовых походов. Взятие Константинополя и связи, установленные между христианами и греками, женитьба Отона II на принцессе Феофании, наконец, раздоры, возникшие между греческой церковью и церковью Рима, способствовали распространению языка Аристотеля, и мы можем спросить себя, не приняла ли рождающаяся схоластическая философия элементов более от связей с Константинополем, чем от арабов?13
г. Тедеманн и г. Буле имеют сходную точку зрения. Я ограничу знакомство с последним, поскольку мнение Тедеманна вполне ему соответствует.
г. Буле стремится опровергнуть мнение г. Геерана после того, как говорит, что в XII и нач. XIII века произведения Аристотеля по философии, метафизике и морали распространились в школах Запада.
Проблема в том — говорит он — что первоначально арабы ли ввели произведения Аристотеля в Западную Европу? Не следует остановиться на Органоне, комментарии Августина и Боэция, Введении Порфирия на Категории, а всем множестве произведений Аристотеля и в особенности на тех, которые относятся к Физике, Метафизике и естественной истории. Все философы XII века знали трактаты по логике, в то же время никто из них не цитировал Физики, Метафизики и произведений по морали.
г. Буле уж вовсе не сомневается, что последние произведения были известны на Западе по латинским переводам прямо с арабского языка или при посредничестве еврейских версий. Альберт Великий и св. Фома других не знали и, конечно же, если и были в эту эпоху переводы с греческих текстов, то они были бы известны и их бы предпочитали [другим].
Оригинальные тексты Аристотеля и комментарии к этим текстам стали известны на Западе не ранее, чем прямые переводы начала XIV века, исключая отдельные произведения Аристотеля, которые, может быть, уже читались на греческом языке или были переведены с этого языка.
Отсюда, мы делаем заключение — добавляет Буле — что Западная Европа в действительности обязана арабам, а не византийцам первым знакомством с полным собранием произведений Аристотеля и этому знакомству следует приписать особенный характер, какой принимает схоластическая философия к концу XII века. Развитие перипатетической философии следует приписывать не Крестовым походам, а связям христиан с арабами Испании и Сицилии14.
г. Теннеманн выбирает среднее положение. Сначала он признает правильность данного г. Буле различия между трактатами по логике и другими произведениями Аристотеля, и что первые были известны до XII века, тогда, как другие после.
Произведения по Физике и Метафизике Аристотеля — говорит он, — могли передаваться во Францию, Англию и Германию, или через посредство греков на Востоке, или через арабов на Западе, особенно в Испании. По крайней мере, мы допускаем, что некоторые из тех произведений оставались в затворах монастырей, особенно в Великобритании и постепенно выходят на свет, но это предположение лишено всякого исторического доказательства. В это последнее время, когда проблема обострилась, большинство ученых прямо заявили о передаче произведений Аристотеля на Западе через арабов, однако Геерен выступил против такого мнения о важнейшем предмете, которое вовсе не умаляет пояснения г. Буле. Можно сказать, что эти мнения в равной мере истинны. Действительно, некоторые произведения Аристотеля, особенно произведения по Физике и Метафизике, были принесены из Константинополя и такой факт известен. Вполне естественно, нам не следует отвергать его подлинность. Тогда и сделаны переводы непосредственно с греческого языка. Однако, правда, что знание греческого языка исключительно редко и мы пользуемся латинскими переводами, не заботясь о том, сделаны они с греческого или арабского языков. Правда знание еврейского языка было тоже редким среди христиан, как и греческого, но были среди иудеев ученые, которые знали арабский и латинский языки. И именно так вводились последователями Магомета арабские знания, произведения Аристотеля и переводы и комментарии. На эти источники опираются более охотно, чем на другие, поскольку переводы с еврейского и арабского были более литературно оформлены, и это объясняет то, что темные места становятся более обусловленными15.
Академия Надписей, смущенная различием мнений и желая знать, что правда, а что нет и чтобы пролить свет на столь темное дело, предложила ученой Европе ответить на следующие вопросы:
«Из произведений древнегреческой философии — особенно из произведений Аристотеля — какие известны впервые на арабском языке?
В какую эпоху, по какому пути связь эта имела место в первый раз?
Какое изменение внесла в схоластическую философию?»16
Поставленные проблемы предполагают два известных факта: 1) то, что знание некоторых греческих произведений с необходимостью было от арабов; 2) и что эти произведения оказали влияние на философию.
По преимуществу, две дороги ведут к желанному результату: необходимо глубоко изучить историю философии Средних веков, проанализировать системы [философии], рассмотреть изменения, какие ее характеризуют, проследить хронологический ряд инноваций и затем, сопоставить эти системы, эти модификации философии Аристотеля и определить связь и зафиксировать время, когда эти произведения греческого философа стали известны; или же следует читать ученых-схоластов, отыскивать цитаты Аристотеля, какие даются и сверять с древними латинскими версиями. Отсюда, мы определенно выявим название произведения и перевод, выполненный разными писателями — схоластами.
Нам следует учесть, что первый из методов открывает дверь предположениям, а эти предположения далеки от истины. Второй, напротив, не имеет ничего гипотетического и покоится на материальных основаниях. И это как раз те [основания], какие мне следует принять и использовать в работе.
Хотя политические потрясения, сценой которых оказалась Франция, разрушили порядки, какие были более всего востребованы культурой и прогрессом искусств, однако, в наиболее разрушительную эпоху революции, когда смерть витала как над людьми, так и над науками, нашлись люди, посвятившие себя сохранению наших литературных памятников, те кто, пользуясь доверием, отдавали все время, чтобы преодолеть невежество и варварство и собрать в одно национальные достижения, библиотеки, дома, разрушенные монастыри. И теперь, когда нам представилась возможность вернуться к исследованиям, бывшим долгое время в небрежении, мы собираем плоды их забот, и никто более, чем я не чувствует тот восхитительный дар, какой был предложен библиотеками Сент-Виктор, Наварры, Сент-Жермен-де-Пре и т.д, дар, сосредоточенный сегодня, по крайней мере в большей своей части, в Королевской библиотеке. Дома Сент-Виктор и Сент-Жермен — де-Пре, колледж Наварры, блиставшие столь ослепительным сиянием в нашей истории, передали произведения, опубликованные в течение XII и XIII веков нашей эры — времени, когда Париж выглядел, как очаг изысканных знаний, как центр, процветающий более всех, как город философов, Civitas philosophorum.
Из этих источников я брал манускрипты, подлежащие изучению. Каким же более богатым даром я мог бы воспользоваться?
Естественно, два существенных пункта должны были удерживать мое внимание: возраст и происхождение латинских версий.
Мы знаем из палеографии, что характер письма и природа сокращений уже дают некоторые сведения о возрасте манускрипта; к этому прибавляются убедительные штрихи такие, как имя владельца книги, время, в какое она была переписана и т.д.
Есть иные признаки возраста перевода: произведения Аристотеля, использованные схоластами, переводились ранее X века или же в течение XI и в последующие века. В первом случае, письмо является чистым, изысканным, термины взяты из понятий греческого языка и так, наконец, как свойственно эпохе, когда углубленное знание греческого и латинского языков позволяло увидеть смысл источника в идиоме перевода. Так переводы Боэция эквивалентны стилю источника и не дают чуждого термина, переложены свободно с единственными и необходимыми модификациями при различном произношении. Во втором случае версии имеют характерные особенности времени, [тексты] не пишутся с такой же элегантностью, так как язык Аристотеля не вполне известен. Это литературные переложения, поскольку латинское слово заменяет греческое, как фигура на шахматной доске поставленная в [нужную] клетку. Первоначальный смысл [греческого текста] редко соответствует тому, что передается. Контекст фразы более греческий, чем латинский. Наконец, большинство технических терминов переложены, хотя могут быть и точными.
Последние особенности, позволяя понять возраст версии, выявляют оригинал. Никогда арабская версия перевода не даcт в точной записи греческое слово, где произношение регулируется диакритическими, редко поставленными знаками. Часто не зная понятия, переводчики воспроизводят арабскую версию. Я, например, могу указать на слово assub...assied, рука. Способ выражения не будет сохраняться в версии с оригинала. Наконец, деление произведения и изложение иногда такое, какое наблюдается в Метафизике и книгах Метеорологии, переведенных с арабского языка.
Что касается выбора ученых-схоластов, какой следует предоставить для сравнения отрывков латинских версий и о чем я сказал, то выбор этот определяется степенью славы доктора и аутентичностью произведений. Я держусь вдалеке от ложной атрибуции, столь частой в истории Средних веков, далеки от того, чтобы предложить все результаты. Я предлагаю главные тексты, стараясь оградить читателя от всего того, чем подобные труды отягчаются и что не интересно публике.
Глава первая. Определение произведений Аристотеля, известных схоластам. Различные виды переводов, используемых ими.
Перед тем, как посвятить себя этим исследованиям, я поставил бы в общем два вопроса, очевидность которых нам следует подтвердить:
1) Несмотря на беды, произошедшие на подмостках Европы со времени падения Римской империи после смерти Карла Великого, вкус и книжная культура никогда не ослабевали. Множество сохраненных монастырей во время всеобщего разрушения в результате расположения или удачных обстоятельств хранили труды отцов и латинских философов. И во все века Средневековья читались «О природе» Сенеки, поэма Лукреция, философские произведения Цицерона, книги Апулея, Кассиодора и Боэция и др. С глубокой древности существовало собрание кратких высказываний, извлеченных из трудов по физике и метафизике Аристотеля. Известно, что Беда — автор того собрания, или, по крайней мере, мы находим его среди его произведений. Я думаю, что это собрание более древнее и что оно принадлежит Кассиодору или Боэцию; Беда и его современники знали Органон.
Эти трактаты латинских философов и краткие изречения, если и не давали полного учения Аристотеля, однако, могли передавать принципы и общие высказывания, какие были известны от Цицерона, Сенеки или других. Таким образом, схоластик составит свое мнение об Аристотеле, будет приводить высказывания из его произведений, но и в этом случае, мы не можем утверждать, что он знает произведение.
Отсюда я вывожу первое правило: мы не можем утверждать, что ученый читал трактат, даже если он цитирует из него большое число пассажей, более обширных, чем простое изречение.
2) Если я нахожу в труде Альберта, при его переложении из Аристотеля большое число арабских слов, то мой вывод — это произведение содержит в основе арабскую версию и что оригинал является греческим, ибо его характерные особенности те же, что и другого [произведения], какое и дает мне возможность распознавания. Более того, слова и варварские выражения позволяют мне идентифицировать то, что есть между латинскими версиями и текстами, процитированными схоластами.
С принятием этих двух правил, положение мое будет более устойчивым и менее шатким.
Итак, я не иду дальше времени Карла Великого, для того чтобы знать, в какую эпоху учение Аристотеля вошло в наши школы, ибо трактаты, какие были переведены в его царствование, пережили гибельные последствия времен, как и труды Августина и Боэция, экземпляры которых были достаточно многочисленны в XI и XII веках. Невозможно отыскать точку более благоприятную, чем время появления движения реалистов и номиналистов, поскольку в борьбе, случившейся тогда, дух человеческий использовал все бывшее в его распоряжении оружие, и Аристотель обрел то значение, какое создало ему удивительную репутацию в последующие столетия.
Почти все писатели, которые писали по схоластике, разделили его историю на три века: первый начинается от Росцелина и до Альберта; второй простирается, начиная от Альберта до Дуранда де Сент-Пурсена и последний, от этого доктора — до Реформации. Это деление вполне обосновано и справедливо по характеру философии в течение данного промежутка времени.
В первый период преобладает рациональная философия, она накладывается на чисто теологический материал. Во второй период ее доминирование продолжается, используются ресурсы диалектики не только в дебатах религиозного содержания, но чтобы трактовать наиболее сложные и тонкие проблемы метафизики, морали, физики, часто даже согласовывать принципы христианства с ложными началами языческой философии.
Остановимся сначала на первом периоде. В каком виде появился Аристотель? Как диалектик, что и никогда не осуждалось, только восхвалялась связь такого рода. В знаменитой схватке, какая произошла между Бернардом и Абеляром, первый упрекает философа за его искусство рассуждения и за тот печальный пример, какой он показывает, трактуя вопросы догмы по-философски, вводя в божественное знание все эти тонкости перипатетизма.
Бернард писал к Римскому двору:
“Habemus in Francia ovum de veteri magistro theologum, qui ab ineunte aetate sua in arte dialectica lusit et nunc inscripturis SS. insanit. Olim damnata et sopita dogmata, tam sua videlicet quam aliena suscitare conatur, insuper et nova addit. Qui dum omnium quae sunt in coelo sursum et quae in terra deorsum, nihil praeter solum nescio quid nescire dignatur, ponit in coelum os suum et scrutatur alta Dei, resiensque ad nos refert verba ineffabilia quae non licet homini loqui; et dum paratus est de omnibus reddere rationem et contra rationem praesumit”17.
Готье де Сент-Викторский в трактате против Абеляра, Петра Ломбардского, Петра из Пуатье и Гильберта Порретанского описывает их под именем софисты, представители “uno spiritu Aristotelico afflati, dum ineffabilia Trinitatis et Incarnationis scholastica levitate tractarunt, multas haereses olim vomuissa et adhuc errores pupullare18”. Также:“Dialectici, quarum Aristoteles princeps est, solent argumentationum vitia tendere, et vagant rhetoricae libertatem et syllogismorum spineta concludere”19. Абеляр в «Истории моих бедствий» в некотором роде жалуется на склонность к логике: логика — пишет он Элоизе — “quae me mundo odiosum reddidit. Et quoniam dialecticarum rationum armaturam omnibus philosophiae documentis paetuli, his armis alia commutavi et tropaeis bellorum conflictus praetuli disputationum. Proinde diversas disputando perambulans provincias, ubicumque hujus artis vigere stadium audierum, peripateticorum aemulator factus“20.
Я выписываю этот пассаж, поскольку история Абеляра — это история всех ученых его времени. И более того, если мы сомневаемся еще относительно направления, принятого в трудах в XII веке, то достаточно прочитать Metalogicus Иоанна Сальсберийского — наиболее точный и ценный памятник, на какой мы могли бы сослаться. Мы здесь увидим, что дух человеческий в равной мере действовал на протяжении всего столетия не только в искусстве правильного суждения, но и доказательства, чтобы устранить принципы весьма ошибочные, хотя рационально сами-по-себе строго соответствующие правилам диалектики21. Аристотель сохраняет одну и ту же физиономию у всех писателей XII века и даже тех, которые жили в начале XIII века.
Говоря об авторах, за какими мы можем последовать в изучении свободных искусств и в особенности логики, Гуго Сент-Викторский полагает, что Аристотель, ученик Платона, усовершенствовал логику, сделал ее искусством, какое стало общим у латинян от Варрона, первого переводчика диалектики и Цицерона, который прибавил к ней Топику.
Гильом Конш в трактате о физических субстанциях признается с самого начала, что соглашается с учением Платона. Действительно, Аристотель здесь цитируется только два раза в определении чувства, извлечение из Метафизики взятое из Сенеки22.
Королевская библиотека хранит изысканную аллегорию Аделарда из Бата, в которой этот знаменитый писатель старается согласовать учение Аристотеля с учением Платона. Филокосмия и философия борются в сердце молодого человека, вовлеченного в почитание последней. Филокосмия выставляет всякие неприятности, связанные с изучением философии, показывает непоследовательность и противоречия ее приверженцев. Философия все оправдывает и торжествует.
В различных отрывках, каким этот диалог дает место, Аристотель появляется только как диалектик, и речь идет о номинализме и реализме. Однако, Аделард исследовал все части философии. Его любовь к знаниям провела его через тысячи опасностей в Малой Азии, Египте и у мавров Испании. Он рассказывает о свободных искусствах, астрономии, например, но никогда не опирается на авторитет Аристотеля23.
Алан Лильский оставил нам поэму, которая одновременно является полезной по истории учений и литературной истории. Его Анти-Клавдиан наполнен искуснейшими образами. Аристотель фигурирует в одной из картин, которая украшает дворец Природы, и вот, в каком виде:
Illic arma parat logico, logicaeque palestrum
PingitAristoteles24.
В описании Свободных искусств Алан [Лильский] называет авторов, которые их представляют. Он отмечает по грамматике Доната, Аристарха, Диндима и Присциана; по диалектике: Аристотеля, Порфирия, Зенона; по риторике называет филиацию Цицерона: Цицерон, Квинтилиан, Симмах, Сидоний; по арифметике: Никомах, Гильберт, Пифагор, Хрисипп; по астрономии: Птолемей и Альбумасар25.
Поэтому Аристотель появляется только в XIII веке, как высший учитель в искусстве рассуждения. Начиная с 1230 или 1240 гг., наоборот, его известность возросла с введением философских произведений, названия которых не сохранились, и относительно которых можно сказать, как о произведениях о природе с названием Princepsphilosophorum26.
Тот вид, с которым оно появляется с XIII, зависит от специфики использованных схоластами произведений.
В X веке мы обнаруживаем Категории и книгу desituIndiae27 среди манускриптов монастыря Боббьо28. Около того же времени они были прокомментированы Рейнхардом, схоластиком монастыря Сент-Буршард29 и переведены на народный язык Ноткером, монахом Сент-Галла30. В аббатстве Фульда, Поппо изложил комментарии Боэция31. Продолжение хроники Индульфа Пьером де Блуа дает нам несколько деталей, касающихся школы, основанный в Кембридже около 1109. Вот порядок, какому там следовали в обучении: Ad horam vero primam F. Terricus, accutissimus sophista, logicam Aristotelis juxta Porphyrii et Averrois isagogas et commenta adolescentioribus tradebat32. Радевик — последователь Оттона Фрейзингейского — прославляет добродетель и эрудицию этого прелата: Literali Scientia non mediocriter aut vulgariter instruitus, inter episcopos Alemaniae vel primus vel inter primos habebatur, in tantum ut praeter sacrae paginae cognitionem, cujus secretis et sententiarum abditis paepollebat, philosoficorum et Aristotelicorum librorum subtilitatem in topicos, analiticis atque elenchis fere primus nostris finibus apportaverit33.
По мнению Дане, имя Аристотеля вовсе не встречается у Петра Ломбардского34.
Гильберт Порретанский цитирует «О категориях», «Аналитику» и трактат «О Происхождении»35.
Абеляр составил глоссы на «Введение Порфирия», «О категориях», и «Об истолковании»36. Другие его произведения передают некоторые цитаты из «О софистических опровержениях» и «Топики»; но в целом, он признается, что не знает, ни «Физики», ни «Метафизики», на том основании, что их еще никто не перевел: Quae quidem ipsius nullus adhuc translata latinae linguae aptavit; ideoque minus natura eorum nobis est cognita.
Иоанн Сальсберийский весьма много распространяется о писаниях Аристотеля, относящихся к диалектике. Он анализирует «Категории», «Об истолкованиях», «О софистических опровержениях», «Первую и вторую аналитики», «Топику» и показывает в последнем произведении отсутствующее до того содержание37. Не похоже, что он знает трактаты, относящиеся к другим частям философии; если можно сказать в общем, то никто не знал их, даже по названиям до конца XIII.
Сумма Роберта Курсона38, в частности не цитирует ни одного произведения Аристотеля. И тоже великолепная История Цезаря де Хайстербаха.
В Сумме Гильома д’Оксерского имя Аристотеля встречается часто и особенно в «Этике»39, автор суммы стремится опереться на учение Аристотеля. Один раз Он цитирует трактат «О душе»40.
Напротив, у Гильома, епископа Парижа, умершего в 1248 г., мы обнаруживаем весьма заметные изменения в способе и предмете доказательств, он знаком почти со всеми произведениями Аристотеля. Гильом часто цитирует «Метафизику»41, «Физику»42, «О душе»43, трактат «О сне и бодрствовании»44, «О животных», «О небе и мире»45, «О Метеорологии»46 и наконец, «Этику»47. Я уверен, что он знал также небольшой трактат «О рождении и тлении»48.
Альберт, отмеченный справедливо титулом Великий из-за многочисленности трудов и обширности знаний, берется с великим усердием за изучение Аристотеля. Он был первым среди латинян, как и ранее Авиценна — среди арабов, кто принялись за изучение всей греческой философии, не в комментариях, а в пересказах, составляя на каждый предмет столько трактатов, сколько написал Аристотель. Я не буду рассматривать логические произведения [Аристотеля] с тем, чтобы заняться трактатами по физике и метафизике; вот его список произведений, представленных, мне кажется, по порядку:
Libri de Physico auditu.
De Coelo et Mundo.
De Natura locorum.
De Proprietatibus elementorum.
De Generatione et Corruptione.
Metheorum.
Mineralium.
De Anima.
De Nutrimento.
De Sensu et Sensato.
De Memoria et Reminiscentia.
De Intellectu et Intelligibili.
De Somno et Vigilia.
De Juventute et Senectute.
De Inspiratione et Respiratione.
De Motu animalium.
De plantis.
De Animalibus.
Metaphysicae.
De natura et Origine animae.
De Causis et Processu universitatis.
De Principiis motus.
Ethicorum
Politicorum49.
Альберт следует за Аристотелем шаг за шагом по плану того же числа книг, что и у последнего; приверженность его проявляется и в том, что он ограничивается ролью пересказчика, или же если не обладает трактатом, содержание которого излагает, то предупреждает об этом читателя, давая иным главам в своем изложении название Digressio50, или говоря, что не мог найти трактаты, но соотнес их с принципами, ранее открытыми.
Я провел обстоятельное исследование произведений этого доктора, поскольку я рассматриваю его как писателя, который должен был открыть путь к этой настоящей проблеме. Когда я читал его, я видел латинские произведения Аристотеля и могу утверждать, что он имел в своем распоряжении все то, что отражает название его собственного трактата51.
Варфоломей из Англии, который должно быть писал с 1250 по 1260 гг., хотя его время относят на более позднее, цитирует все произведения, известные Альберту. Он пользуется двумя версиями книг «О небе и мире»52. Винцент де Бове посвятил статью философии Стагирита в Speculumhistoriale53; он дает список его произведений и всеми этими произведениями он обладает, ибо часто использует их в трех частях Speculummajus:
«Scripsit Aristoteles de arte logica librum Cathegoriarum, id est paedicamentorum, et secundum quosdam, libros Sex Principiorum: libros quoque de Interpretatione, libros Analyticorum priorum et posteriorum; Topicorum et etiam et Elenchorum. Porro de physica, id est naturali Scientia, libros edidit de Physico auditu, Generatione et Corruptione ; de Anima ; de Sensu et Sensatio ; de Memoria et Reminiscentia ; de Somno et Vigilia ; de Morte et et Vita ; de Vegetabilibus et etiam de animalibus ; secundum quosdam, de Quatuor Elementis; libros quoque Metheorum et Metaphysicorum. Extat etiam liber Perspectivae Aristotelis, et alius, ut fertur, qui dicitur Rhetorica :ejusdem est ipsius Epistola ad Alexandrum de Dieta servanda... Praeter hos scripsit etiam libros Ethicorum quatuor»54.
Роджер Бэкон55, св. Фома56, Жиль из Рима использовали или комментировали разные произведения. Они знали книгу «Проблем». Альберт и св. Фома цитируют также «Риторику» и книгу «Экономика», и трактат, озаглавленный “Magna Moralia”. Таким образом, нет сомнения, что около середины XIII века мы обладаем переложениями почти всех произведений Аристотеля, какие известны до сегодняшнего дня.
По исследованию, предпринятому мной, рациональная аристотелевская философия процветает в школах задолго до XIII века, другие же части его учения, относящиеся к метафизике, морали и естествознанию в общем не были известны и были открыты к середине века. Несмотря на результат, основанный на материальных доказательствах, не должно быть сомнения, что я еще бы обратился к более прямому [доказательству], если такое возможно. Роджер Бэкон после того, как объяснил мотив предпочтений, с помощью которого отцы [церкви] согласовывали Платона и Аристотеля, прибавляет, вроде, как забытое[мнение], что, когда они оставили учение последнего, случается так, что они не могли изучать его произведения, поскольку те были не переведены; знали они только трактаты по грамматике, логике, риторике и некоторые аксиомы метафизики. Если они не могли использовать высшее знание философии, то никогда и не презирали его, ибо, чем более эти знания соответствовали божественным предметам, тем более они становились возвышенными и достойны Святых отцов [церкви].
И точно также, как святые отцы, современные доктора, такие, как Грациан, Петр Ломбардский, Гуго и Ришар Сент-Викторский не употребляли возвышенное знание философии, какое еще было не переведено в их время и не использовалось совсем латинянами. Эти знания вводятся после Грациана.
Роджер Бэкон набрасывает историю философии от патриархов до последних веков. В кратком изложении он не скрывает восхищения перед Аристотелем и сравнивает его авторитет в философии с авторитетом святого Павла в деле священного учения. Аристотель развеял заблуждения философов, бывших до него и многое добавил к философии, желая сделать ее полной, однако, не смог этого во всех частях; поэтому его последователи исправили его принципы в отдельных пунктах и даже убирали или прибавили к ним в конце веков [язычества]; открытия человеческие не совершенны в абсолютном смысле.
Однако, философия Аристотеля оставалась в забвении до прихода Магомета, толи по малочисленности экземпляров [книг], толи из зависти; тогда, как Авиценна, Аверроэс и другие с комментариями вывели еe в большой мир. Хотя некоторые трактаты по логике были переведены еще Боэцием, тем не менее, философия не удостоилась чести у латинян до времени Михаила Скота, который около года 1230 после Иисуса Христа, прибавил некоторые части из книг Аристотеля по естественным и математическим знаниям с комментарием; но то были только незначительные части учения Аристотеля на латинском языке и еще того, чем общество учащихся пользуется.
Свидетельство Роджера Бэкона убирает сомнения, касаясь двух пунктов, какие я хотел бы утвердить.
Произведения Аристотеля известные Альберту, Винценту и др., были переведены. Но были ли эти переводы с греческого или с арабского языков?
Решение этой проблемы представляет некоторую трудность.
Многочисленные слова, принадлежащие очевидно арабскому языку и греческие, слегка измененные слова, встречающиеся у Альберта, уже позволяют считать, что некоторые версии идут от греческого языка, а некоторые — от арабского.
Я уже сказал, что Альберт перефразировал текст Аристотеля; он следовал за Аристотелем слово в слово. Этот метод часто показывает происхождение версий, какими он пользовался. Например, в комментариях на книгу «О небе и мире», он безусловно использовал арабо-латинскую версию; он переделывает собственные имена. Фалес из Милета назван Белуз, родившийся в Эфесе, арабское название которого Хумор. Имя Ксенофана из Колофана изменено на Малоконенс. Заметно, что, имя было искажено, но не было возможности его восстановить.
В трех первых книгах «Метеорологии» он не идет в том же направлении, что Аристотель. Названия изменены: у Аристотеля мы читаем имя Понт57, а здесь Коринф, Гиппократ и Эсхил, его ученик58, названы Рихеус и Паулус.
В четвертой книге мы находим имена в различной транскрипции с греческого языка.
Восемь книг «Физики» и четырнадцать «Метафизики» предлагают обилие греческих слов, свободно скопированных после того, как они прошли через арабский язык. У Альберта, конечно, были версии непосредственно с греческого языка. В одном месте, собственно, после рассказа о желании знания у каждого человека, он говорит: “Et hanc probationem point Theophrastus qui etiam primum librum (здесь начало: Omnes homines scire desiderant) Metaphysicae Aristotelis dicitur addidisse, ideo in translationibus primus liber non habitur”59. Он комментирует первую книгу, какая у него есть. Или она существует только в версиях с греческого языка.
В книгах «О душе» он пускается в довольно длинное отступление, чтобы выяснить определение души является ли общим или частным. Вот его выражения:
“Quod autem haec vera sint quae dicta sunt, testatur Aristotelis translatio arabica quae sic dicit... Graeca autem translatio discordat ab hac, et ut puto, est mendosa: habet enim sic... Et si ordinari... Sed quia in multis invenimus graecas emendatiores quam arabicas translationes, ideo et hoc sustinentes dicemus”60.
Роджер Бэкон обладал, как кажется, множеством версий. На предмет темноты, какая преобладает в объяснении ибиса у Аристотеля, он говорит: “Immo multa falsa in translatione latinorum continentur, sic ut ex varietate interpretum contendimus (al. Perpendimus)”61. В другом месте он заявляет, что взял различные переводы мнения Аристотеля, касающегося сияния звезд: “Haec sententia Aristotelis secundum quod ex pluribus translationibus colligitur evidenter et maxime per eam quae immediate de graeco purior est transfusa”62. Вот другие размышления, какие он дает на предмет ибиса: “Multa alia falsa continentur in capitulo de Iride et alibi in translationibus vulgatis, sicut manifestum est per totam philosophiam Latinorum, si quis diversas translations inquirat et graecum ipsum a quo transsumptum est quod habent Latini. Verum non est sententia Aristotelis ubique translata, sed error fuit interpretum Graecorum vel Arabicorum, vel potius vitium translatorum, quorum nullus perfecte scivit linguas nec scientias, ut paetactum est”63. В другом месте он определяет “translatio quae in usu vulgi est t64, translation vulgate”65.
Святой Фома Аквинский использовал только версии непосредственно с греческого языка, или заказывал в этом случае сделать заново, или брал из древних собраний переводов с оригинала или копий. Гильом Токко в житии, какое он нам оставил об этом великом докторе определенно говорит: “Scripsit etiam super philosophiam naturalemet moralem et super metaphysicam, quorum librorum procuravit ut fieret nova translatia quae sententiae Aristotelis contineret clarius veritatem”66.
Авентинус, несомненно копиист предшествующих писателей, передает, что Генрих, доминиканец из Брабанта, в 1271 г. сделал новый перевод с греческого языка всех книг Аристотеля по просьбе Фомы Аквинского. Альберт пользовался древней версией [перевода], известной под именем Versioboetiana67.
Следует ли прибавить новые доказательства к этому? Мы читаем комментарии святого Фомы, и на каждой странице мы находим греческие слова в латинской версии, смысл которых доктор старается разобрать. Часто он цитирует две версии с греческого языка, сближает, дает определение и делает выбор68. Изложение книг Метафизики показывает использование трех версий с греческого языка69. В начале комментария на книги «О небе и мире», он — первый из комментаторов — замечает, что в греческом языке это произведение озаглавлено «О мире»70. Как и в книгах «О метеорологии» мы не находим здесь арабских слов, отмеченных у Альберта. Имена собственные сохраняют свой вид, и все отмеченное указывает на перевод с греческого языка.
Наконец знаменитый пассаж Ригоре или лучше [пассаж] его продолжателя Гильома Бретонца, переданный Муратори, который в некотором смысле должен быть принят; свидетельство Леонардо д’Арреццо71 о том, что различные писатели XV-го века утверждают с завидным постоянством, что до взятия Константинополя турками существовала в Италии греческая эмиграция и были сделаны переводы прямо с греческого языка; эти переводы использовались комментаторами Аристотеля: Эгидием Римским, Пьером д’Аверни, Жаном Бурлеем и др; они даже употреблялись в школах в эпоху Тритемия. В этом смысле неверно то, что многие ученые представляют святого Фому, как первого, кто ввел в схоластику арабские методы и заимствовал у их философов языческие понятия, а М. Буль повторил, что этот доктор использовал версии переводов Аристотеля, происшедшие от еврейских и арабских текстов.
Но мало понимать время, когда философия Аристотеля проникла в наши школы, знать то, что существуют со времен Гильома, епископа Парижа, версии переводов, происходившие от греческого и арабского языков; хотя эти данные весьма сильно подрывают заблуждения, но наиболее важный пункт проблемы состоит в определении, то есть, каков же сравнительный возраст различных видов версий переводов? Такое исследование создаст предмет второй главы этого Воспоминания. |
| |
|
|
