|
| | | | Проблемы современной экономики, N 1/2 (13/14), 2005 | | | | ФИЛОСОФИЯ ЭКОНОМИЧЕСКИХ ЦЕННОСТЕЙ | | | Владимиров С. А.
профессор кафедры управления предприятиями городского хозяйства Выборгского филиала Санкт-Петербургского государственного инженерно-экономического университета,
кандидат экономических наук
| |
| | | |
Экономика является лишь частью всей сферы человеческого поведения. Возможно, поэтому экономическая теория является уникальной в плане ее слабости и ненадежности фактов, которыми она подкрепляет свои утверждения. П. Самуэльсон как-то заметил о коварстве большинства экономических законов: "если это - законы, то Мать Природа - прирожденная преступница" [3]. К. Маркс впервые в истории поставил перед собой фундаментальную (утопическую?) цель - открыть единые законы развития природы и общества, которые не зависят от воли и сознания людей, действуют с "железной необходимостью". Оказалось, что таких законов в действительности нет, поскольку у каждого общества в каждый исторический период есть выбор между несколькими поведенческими альтернативами, суть которых - "возможно все".
В политической экономии, как и в философии, история экономической теории особенно поучительна и является наилучшим средством от узких предрассудков и обманчивых ассоциаций, отречением от слепой веры. В то же время достаточно распространена точка зрения высокомерного отношения к авторам прошлого, в соответствии с которой история (в том числе экономической мысли) - скучное упражнение во всезнании, "неверные мнения умерших людей" - таково уж почитание предков... Существует и циничное мнение (основанное на доктрине шотландских философов ХVIII в.), будто язык, право и даже рыночный механизм, идеи экономистов - непреднамеренные социальные последствия индивидуальных действий, мотивированных эгоистическими соображениями, разумное обоснование классовых или групповых интересов, эквивалентное аргументированным выступлениям прокуроров и защитников, преследующих на деле своекорыстные цели, не брезгующих подтасовками в виде "исторической необходимости", упреками в "идеологизированности", "ложном сознании" и проч.
Маркс был прав, веря, что "идеология" играет значительную роль в научном теоретизировании, что люди владеют не истиной, но только убеждениями, за которыми скрывается некий набор материальных интересов. Но он ошибался, утверждая, что классовый характер этой идеологии играет решающую роль при принятии научных теорий или отказе от них! К тому же термин "идеология" является одним из тех слов, которые для каждого обозначают любые идеи, которые ему не нравятся. Необходим надыдеологический критерий различения правды и лжи, поскольку свободной от ценностей общественной науки на сегодня не существует, как не существует и причины, объясняющей, почему экономическая теория должна быть монополией реакционеров.
История экономики является не столько хронологическим изложением непрерывного накопления теоретических достижений, сколько рассказом о преувеличенных интеллектуальных революциях, в которых уже известные истины отвергаются в пользу новых открытий (в том числе в виде "интеллектуальных трюков", без неизбежного перехода от меньшей к большей достоверности, без неумолимого стремления идти до конца, к истине, которая, будучи однажды раскрытой, будет истиной на все времена, к полному замешательству любого противоположного учения).
Представляется, что возникновение любой науки вообще связано с праздным любопытством людей, их стремлением овладеть природой, жаждой объяснений, одновременно и систематических, и сопоставимых с фактами, а не с простым желанием удивляться, делать неожиданные открытия и восхищаться. Занятие наукой можно оправдать лишь в ненаучных терминах. Мы хотим приобрести знание о мире, даже если оно может быть ошибочным, но почему должны желать этого знания - остается глубокой и пока неразрешимой метафизической загадкой человеческой природы. Вообще познание направлено на то, чтобы мы знали мир и могли выяснить те или иные последствия по типу решения задач в рамках данной аксиоматики. Именно организация и классификация знания на основе объясняющих принципов (методов) является отличительной целью наук.
А. Эйнштейн не сумел предложить рациональное объяснение тому, чем, собственно, заняты ученые, сознают они это или нет. Научный прогресс происходит только тогда, когда мы стремимся максимизировать роль факторов и минимизировать роль ценностей, и характеризуется накоплением теорий, выдержавших суровую проверку. Возможно, что религия является старейшим и глубочайшим источником идеологических предубеждений, а наука продвигается вперед, отбрасывая предлагаемые ей ответы. В деле искоренения политических, экономических и социальных предрассудков - искоренения более быстрого, чем предрассудки, постоянно воспроизводящиеся в меняющихся обстоятельствах, - мы можем положиться только на механизм научной проверки гипотез.
Вся доступная нам истина заключена в тех теориях, которые пока не были опровергнуты. В то же время не существует такого явления, как "решающий эксперимент". Мы никогда не можем решительно опровергнуть какую-либо теорию, поскольку всегда можно сказать, что результаты эксперимента ненадежны, противоречия, которые, как утверждается, существуют между теорией и экспериментально полученным результатом, - только кажущиеся, и они исчезнут по мере того, как углубится наше понимание предмета. В науке в целом нет возможности построить такой статистический тест, который не был бы подвержен в какой бы то ни было мере одновременно двум рискам (ошибкам): первого рода - отвергнуть верную гипотезу, второго рода - принять ложную гипотезу.
В соответствии с теорией статистического вывода Немана - Пирсона (1928-1935) проверка любой статистической гипотезы (и любой проверки результатов аддукции - см. ниже) всегда зависит от альтернативной гипотезы, с которой ее сравнивают, даже если эта альтернативная гипотеза заведомо надуманна. Необходимо также различать три вида теорий (научно-исследовательских программ): теоретически и эмпирически прогрессивные теории (обе предсказывают какой-либо неожиданный факт) и деградирующие (бесконечно наращивает новые корректировки, чтобы соответствовать новым доступным фактам). Истина редко бывает полной и никогда - простой (О. Уайльд).
Мах и Пуанкаре в конце ХIХ в. утверждали, что все научные теории и гипотезы - всего лишь сжатые описания природных феноменов, не являющиеся сами по себе ни истиной, ни ложью, но играющие роль условных обозначений для хранения эмпирических сведений, ценность которых определяется принципом экономии мыслительных усилий (отсюда - методология конвенционализма, то есть методологические правила существуют в виде конвенций - соглашений). Ученые обыкновенно больше боятся пойти по ложному пути, поддерживая новые идеи, нежели ошибочно отвергнуть истину - типичное нежелание людей, чье благополучие связано с общепринятыми доктринами (в том числе под лозунгами отстаивания высоких стандартов в нормальной науке). Поэтому главный "злодей" в экономической науке тот, кто настаивает на прямой верификации фундаментальных предпосылок (своих конкурентов) как критической проверке справедливости теории перед проверкой ее выводов или независимо от нее. В то же время некоторые из величайших ученых достигли успеха как раз потому, что нарушали все правила научной деятельности, и единственный принцип, не препятствующий прогрессу, "в науке, как во сне, возможно все (при необходимости соблюдать дисциплину, основанную на идеалах науки)". Видимо, теория никогда не бывает полностью дискредитирована, даже в случаях, когда известно, что ее фундаментальные предпосылки неверны, если только на горизонте нет лучшей теории.
Наука, при всех своих недостатках, на сегодня является единственной рефлексивной и самокорректирующейся из разработанных человечеством идеологических систем. Несмотря на интеллектуальную инерцию, встроенный консерватизм и сплочение рядов в попытке подавить распространение ереси, научное сообщество остается верным идеалу интеллектуальной состязательности, в которой единственным разрешенным оружием являются факты и аргументы. Неотъемлемо общественный и несостязательный характер научного знания в отличие от других человеческих занятий предполагает возможность межличностной эмпирической проверки, отражающейся в понятии о неограниченной воспроизводимости результатов. При этом отдельно взятые ученые иногда не соответствуют этим идеалам, но научное сообщество в целом являет собой образцовый пример открытого общества. По мнению автора, строго объективным может быть только Бог, который смотрит на наш мир "ниоткуда" и видит его во всех подробностях сразу и целиком.
Все факты окружающего нас мира можно разделить на три класса: а) наблюдаемые события - частые, очевидные, убедительные; б) лишь подразумеваемые (поскольку не вытекают из нашего непосредственного опыта), тем не менее - несомненные - атомы, гены и т.п.; в) "таинственные" - телепатия, НЛО, полтергейст и т.п. - еще более гипотетической природы, свидетельства в пользу которых либо подозрительны, либо подвержены многочисленным интерпретациям. А. Эйнштейн утверждал (опираясь на Галилея), что чисто логическое мышление само по себе не может дать никаких знаний о мире фактов; все познание реального мира исходит из опыта и завершается им и лишь теория решает, что мы можем наблюдать.
Научный метод был разработан именно для того, чтобы прояснить природу вещей: а) при более контролируемых условиях, чем гороскопы, заклинания, оракулы, волшебство, шаманство, на протяжении веков поддерживавших свою репутацию в глазах публики своим предполагаемым практическим успехом, и б) по более строгим критериям, чем те, что присутствуют в ситуациях, вызванных практическими проблемами.
Некоторые авторитеты требуют совсем строгих доказательств во всех без исключения вещах (под логикой доказательств понимая чисто формальную логику, применение которой нереально для неисчерпаемо сложных явлений, которые невозможно полно и точно охватить никакими наборами характеристик и описаний); сами при этом не умея выделять главных звеньев реальных проблем, ограничиваются простейшими комбинациями куцых обрывков смехотворных банальностей вплоть до мистических и религиозных. Очевидно, что претензии научного истэблишмента на монопольное владение правильными методами поиска истины поэтому должны быть также отвергнуты: ведьмы в свое время могли быть такими же реальными, как и электроны, - поскольку в них верили наиболее образованные люди всего мира на протяжении более 200 лет... Никому не дано закладывать метатеоретические стандарты того, что следует считать хорошей, а что плохой аргументацией, помня, что риторика - всего лишь способ воздействовать на аудиторию, искусство говорить или писать убедительно с помощью тщательного построения речи.
Виновен ли Смит в убийстве? Это зависит от того, будут ли присяжные исходить из презумпции невиновности, пока не доказано обратное, или презумпции виновности - пока обвиняемый не докажет, что он невинен. Хотим ли мы, чтобы наша законодательная и судебная система никогда не осуждала невинных, и готовы ли мы за это заплатить тем, что время от времени виновные будут уходить от правосудия, или же мы хотим гарантировать, что ни один виновный не уйдет от наказания, вследствие чего время от времени будем осуждать невинных? Абсурдным является следующее представление о честности: вор может воровать сколько хочет, а полиция и простые люди хвалят его как честного человека, поскольку он заявляет всем, что он - вор. Эффективное наказание - статистическая задача - необходимо оценить среднюю стабильную склонность индивида к нарушению закона на основе имеющихся статистических данных, а затем выявить, как эта склонность меняется в зависимости от наказания.
В изучении истории науки существуют две полярные противоположности: абсолютизм и релятивизм. Релятивисты утверждают, что каждая отдельная теория равно оправдана в свое время, не могут классифицировать их в терминах "лучше" или "хуже". Абсолютисты следят только за строго интеллектуальным развитием предмета (неуклонный-де прогресс от ошибки к истине), постоянно судят в терминах "хуже", "лучше", образно выражаясь, появляются на свет от чрезмерного чтения трудов релятивистов. При этом классическая физика выглядит идеальным прототипом, которому должны рано или поздно уподобиться все дисциплины, достойные носить имя "науки".
Индуктивное видение науки, классически описанное в книге Дж. Стюарта Милля "Система логики" (1843), предполагает, что научные исследования должны начинаться со свободного, непредубежденного наблюдения фактов, продолжаться индуктивной формулировкой универсальных законов, описывающих эти факты, и в конечном счете с помощью дальнейшей индукции приходить к еще большим утверждениям, которые принято называть теориями. Истинность законов и теорий подлежит проверке путем сопоставления вытекающих из них эмпирических выводов со всеми наблюдаемыми фактами, включая те, что их породили. По сей день это описание является "народным" видением любой науки (так называемая юмовская "бильярдная модель причинности", по которой причинность - это не более чем постоянное сопряжение двух событий, прилегающих друг к другу во времени и пространстве, из которых следующее первым во времени называется "причиной" второго, называемого "следствием", хотя на самом деле существование какой-либо связи между ними вовсе не обязательно).
Это видение науки практически полностью разрушилось в ХХ в. (особенно в "смутные" 60-70-е гг. трудами Поппера, Поланьи, Хансона, Лакоташа и Файерабенда) и было поставлено критиками "с ног на голову" в гипотетико-дедуктивной модели познания, настаивающей на том, что истинно научное объяснение должно включать промежуточный механизм, соединяющий причину со следствием и гарантирующий, что найденная нами связь между двумя событиями является "необходимой". Основанием вышеуказанной критики явилось глубокое подозрение к ненаблюдаемым сущностям: а) абсолютному времени и абсолютному пространству в ньютоновской механике, б) электронам в физике элементарных частиц, в) валентности в химии, г) естественному отбору в теории эволюции. Вышеуказанные критики не сумели заменить традиционный взгляд на науку никакой новой парадигмой (общим метафизическим видением мира, "дисциплинарной матрицей"). Нет большего заблуждения, чем общепринятое мнение, будто индукция и дедукция являются взаимообратными мыслительными операциями. Необходимо введение термина "аддукция" - нелогической операции перехода (открытия в лучшем понимании этого слова) - от царящего в реальном мире хаоса к интуитивной догадке или пробной гипотезе о фактической взаимосвязи, существующей между набором релевантных переменных [3].
Таким образом, можно утверждать, что ньютоновская теория тяготения - это только высокоэффективный инструмент прогнозирования, позволяющий делать предсказания, приблизительно верные почти для всех практических целей в пределах нашей Солнечной системы, но тем не менее не способный действительно "объяснять" движение тел (сам механизм гравитации). В свою очередь, дарвиновская теория эволюции не в состоянии назвать определенных универсальных законов, описывающих шансы различных видов на выживание при различных природных условиях. Эта теория предсказывает принципиальную возможность наступления некоего события при заданных условиях, а не вероятность того, что при этих условиях оно обязательно произойдет. Только проигнорированная Дарвином теория Менделя (1872) с идеей генов, то есть дискретных единиц - носителей информации о наследственности, передающихся от поколения к поколению без смешивания или растворения, снабдила теорию Дарвина убедительным причинным механизмом. Теория Дарвина в противоположность ньютоновской не является проверяемой научной теорией и объясняет то, чего не может предсказать (прекрасный образец объясняющей, но не прогнозирующей теории). Другие примеры подобных теорий - глубинная психология Фрейда, теория самоубийств Дюркгейма, все - псевдообъяснения, поскольку мы редко (возможно никогда) узнаем, как именно обстоит дело. То есть вместо объяснения такие теории предлагают нам "понимание"!..
Конечно, новые парадигмы не сменяют друг друга внезапно. И уж во всяком случае, не возникают в полном блеске славы, а добиваются победы в результате долгого процесса интеллектуальной конкуренции. Всесторонняя панорама научной деятельности не предполагает единственной "рациональной реконструкции" всех неаккуратных научных теорий, из которых можно было бы извлечь методологические нормы, обязательные для всех истинно научных теорий. Следует учитывать, что любая методология не дает ученым свода правил решения научных проблем; она касается логики оценивания, набора немеханических правил оценки корректно сформулированных теорий.
Об истинности научных теорий можно судить по предпосылкам (классическая наука) либо по предсказаниям (современный взгляд). Границу между наукой и ненаукой предложил К. Поппер ("Логика научного открытия", 1934) в виде принципа верифицируемости - "иголки для прокалывания" раздутых метафизических претензий в науке и ненауке, разделив все утверждения на аналитические (справедливые в силу верности собственных составляющих) и синтетические (справедливые в силу подтверждающего их практического опыта при условии возможности эмпирической проверки). При этом когда предпосылки ложны, то вопрос об истинности (логической, а не фактической) или ложности выводов остается открытым. В то же время, если выводы ложны, то одна или несколько предпосылок должны быть также ложными, но даже если выводы верны, истинность предпосылок мы гарантировать не можем. Одновременно понятно, что, являясь ложными в одной теории на основе эмпирических данных, одни и те же предпосылки могут быть выводами более широкой теории. Большинство экономических теорий аксиоматизированы не полностью, не обладают простой логической структурой, поэтому и имеет смысл делать различия между предпосылками и выводами теории. |
| |
|
|
