|
| | | | Проблемы современной экономики, N 4 (72), 2019 | | | | ФИНАНСОВО-КРЕДИТНАЯ СИСТЕМА. БЮДЖЕТНОЕ, ВАЛЮТНОЕ И КРЕДИТНОЕ РЕГУЛИРОВАНИЕ ЭКОНОМИКИ, ИНВЕСТИЦИОННЫЕ РЕСУРСЫ | | | Лякин А. Н.
заведующий кафедрой экономической теории и экономической политики
Санкт-Петербургского государственного университета,
доктор экономических наук, профессор
| |
| | | | | В статье рассматриваются сложившиеся в российской литературе подходы к объяснению причин стагнации в российской экономике: низкое качество институтов, исчерпание благоприятных факторов для экономического роста, сжатие совокупного спроса в связи с проводимой денежно-кредитной и налогово-бюджетной политикой. Результаты опросов предприятий обрабатывающей промышленности показывают, что основным препятствием для экономического роста выступает дефицит спроса, тогда как ресурсные ограничения, включая финансовые, оцениваются как малозначимые. В качестве причины дефицита спроса выступают структурные изменения в кредитовании нефинансовых организаций, при сохранении высоких реальных процентных ставок. В статье обосновывается положение о сходстве российской стагнации с японской рецессией балансов. Расширение кредитования в национальной валюте уходит на замещение валютных кредитов. При сохранении профицита ликвидности банковской системы и переходе к профицитному бюджету дефицит спроса поддерживается и задает ограничения для инвестиционного роста | | Ключевые слова: стагнация, российская экономика, институциональные ограничения, рецессия балансов, совокупный спрос, реструктуризация кредита | | УДК 338.124.4; ББК 65.9(2)-97 Стр: 92 - 98 |
На протяжении трех последних циклов темпы экономического роста в России последовательно замедлялись. Если в 1998–2008 гг. средние темпы роста, рассчитанные от пика предыдущего цикла до пика последующего, составили 7,1%, в 2009–2014 гг. — 1,1%, то в 2015–2018 гг. лишь 0,4%1. Текущая ситуация представляет собой стагнацию, которая тянется уже три года и даже в соответствии с самыми оптимистическими правительственными прогнозами растянется на предстоящие три года. Чем дольше будет продолжаться период низких темпов экономического роста, тем сложнее будет экономике ускоряться. Подобно тому как инфляционные ожидания формируют поведение домохозяйств и способствуют поддержанию инфляции, ожидание сохранения стагнации будет воздействовать на инвестиционное поведение бизнеса, решения об объемах сбережений, потребительское поведение и в целом инвестиционную привлекательность российской экономики.
Поиск причин российской стагнации и рецептов ее преодоления. Причины стагнации, предполагаемая продолжительность, меры экономической политики, способствующие ускорению — по всем этим вопросам в российской экономической литературе идут острые дискуссии. Очевидно, что замедление роста определено слабой инвестиционной активностью, прежде всего, частного сектора. В свою очередь природа торможения инвестиционного процесса связывается с различными факторами. В зависимости от объяснения причин остановки экономического роста в стране предлагаются варианты мер экономической политики по его стимулированию, оцениваются потенциальные следствия предлагаемых мер, даются прогнозы ожидаемой продолжительности стагнации.
Можно выделить три основных подхода к объяснению причин возникновения российской стагнации, каждый из которых предполагает свой вариант перехода к ускорению роста и соответствующую ему экономическую политику:
1. Несовершенство институтов, ограничивающих потенциал роста. (Слабость стимулов, порождаемая незащищенностью прав собственности, наличием серых зон, низким качеством судебной системы; бюрократизация, избыточное регулирование, ведущее к высоким и даже запретительным трансакционным издержкам; дорогостоящие и низкокачественные государственные услуги, коррупция). Сложившиеся структурные проблемы.(Собственно структурные отраслевые диспропорции, а также несовершенства экономики, ограничивающие потенциал роста);
Так, в статье С. Дробышевского, П. Трунина, А. Божечковой анализируются существующие теоретические подходы к объяснению причин возникновения долговременной стагнации и авторы приходят к выводу, что причин для реализации этого сценария в России нет, но при этом текущее замедление обусловлено «качеством институциональной среды, рисками ведения бизнеса, проблемами в сфере образования и здравоохранения и т.д.» [1, с.138)]. Поскольку не определено, каким должен быть период низких темпов, чтобы считать стагнацию долговременной, то трудно проверить авторский прогноз. Если в российской экономике низкие темпы продержатся в пределах текущего делового цикла, до следующей рецессии, считать ли такую стагнацию долговременной? Можно утверждать, что это так. В. Мау, рассматривая отличия в задачах преодоления рецессии и перехода от стагнации к устойчивому росту, утверждает, что вторая задача многократно сложнее, поскольку предполагает разработку новой модели роста в основе которой должен лежать набор охватывающих многие сферы экономической и общественной жизни институциональных реформ, призванных обеспечить благоприятный инвестиционный климат [2].
Если ускорение невозможно при существующих институциональных ограничениях, необходимо смириться с длительным периодом медленного роста, переориентации от экономики спроса к экономике предложения. В то же время медленные темпы роста при дорогих кредитных ресурсах задают повышенные требования к эффективности новых проектов, что должно вести к улучшению экономической структуры, формированию эффективных производств и преодолению сложившихся диспропорций. Совершенствование институтов длительный процесс, требующий серьезных затрат и организационных усилий при неопределенных результатах. Защита прав собственности не может быть достигнута только через изменение законодательства или реформирование судебной системы. Помимо изменения нормативных актов и правил она предполагает формирование новых традиций и норм делового оборота, серьезных изменений во многих сферах экономической и общественной жизни. Преодоление коррупции или хотя бы ее снижение, требует изменений в нормативной базе, понижения ее взяткоемкости, серьезных изменений в работе правоохранительной системы, и т.д. Любой компонент безусловно необходимых институциональных изменений связан с серьезными издержками и требует времени.
Соответственно, рассчитывать на ускорение можно только к моменту завершения ремонта институтов, при условии, что социальные условия позволят завершить этот процесс, медленный рост позволит аккумулировать необходимые для этого институты, а инвесторы сохранят заинтересованность во вложениях на стагнирующем рынке. Такой сценарий развития событий связан с серьезными рисками недоинвестирования, утраты позиций в межстрановой конкуренции, нарастания социальных противоречий.
2. Исчерпание потенциала роста — сокращение численности экономически активного населения, низкая отдача от повышение уровня образования работников, стабилизация нефтяных цен на уровне, ниже желаемого, удорожание условий добычи полезных ископаемых и т.д. Рекордно низкий уровень безработицы свидетельствует о приближении экономики к границе ее производственных возможностей (или дефиците инвестиций в трудосберегающие производства). Ограничением выступают структурные проблемы — отсутствие отраслей, которые могли бы обеспечить быстрый рост в ответ на потребности внутреннего спроса, либо расширяя экспорт.
Такая оценка сложившейся ситуации предполагает серьезные препятствия для увеличения темпов. Анализ факторов экономического роста, включающий набор переменных, отражающих инструменты денежно-кредитной и фискальной политики, а также изменение численности экономически активного населения показал, что сильнее всего на рост влияет количество экономически активного населения, в то же время «шансы на усиление экономического роста посредством денежно-кредитной или фискальной политики низки»[3, с. 4]. Равным образом иллюзорны надежды на ускорение в результате благоприятных изменений на мировых рынках. К аналогичному выводу приходит И.Корхонен, который на основе существующей демографической статистики получает будущую численность экономически активного населения в России, что в свою очередь позволяет рассчитать темпы роста при предположении о сохранении существующей динамики инвестиций [4]. Полученные результаты предполагают сохранение низких темпов роста по крайне мере до 2035 года. Дефицит трудовых ресурсов, падающая отдача от инвестиций, исчерпание положительного эффекта от роста квалификации труда и низкие темпы роста совокупной факторной производительности предполагают длительную стагнацию. В этих условиях необходимо приспосабливать экономику к сохранению существующих доходов и уровня жизни, отсутствия потенциала быстрого роста.
Исчерпание действующей модели роста объясняется структурными проблемами российской экономики, превалированием нефтегазового сектора, дотируемого за счет остальной экономики [5]. Расширение экспорта при сохранении прежней структуры производства невозможно, созидательное разрушение и переток ресурсов в наиболее эффективные отрасли означает расширение сырьевого сектора, у которого ограничена возможность абсорбировать дополнительный труд и перспективы ускорения упираются в конъюнктуру рынков [6]. Рост реальных заработных плат, опережающих темпы роста производительности труда, делает российское производство неконкурентоспособным по издержкам. Перекредитованность населения ставит границу для роста экономики за счет потребительского спроса. Более того, сам потребительский спрос вызывает не столько расширение производства, сколько импорта [7]. «Базовым противоречием, структурирующим развитие российской экономики в среднесрочной, а, возможно, и в долгосрочной перспективе, является противоречие между необходимостью повышения реальной оплаты труда и невозможностью сделать это в рамках сложившейся экономической модели» [8, с. 35].
Решение проблемы повышения темпов роста видится в расширении инвестиций. Ускоренный рост инвестиций должен поднять производительность труда и вытеснить из производства избыточный труд. Замещение труда капиталом позволит компенсировать сокращение экономически активного населения. Однако рост инвестиций, хотя и стоит на повестке дня длительное время, до сих пор упирается в отсутствие должных стимулов. Частный капитал в условиях вялой конъюнктуры и большой неопределенности крайне осторожно относится к расширению капиталовложений. Государственные инвестиции, с одной стороны, чреваты низкой эффективностью, а с другой стороны, как показывает практика национальных проектов, расширение инвестиций идет крайне трудно в силу высоких бюрократических издержек.
3. Стагнация является результатом проводимой макроэкономической политики — умеренно-жесткая денежно-кредитная политика в сочетании с ограничительной бюджетно-налоговой политикой приводят к сжатию совокупного спроса, высоким реальным процентным ставкам и, соответственно, низкой инвестиционной активности.
Жесткая денежно-кредитная политика приводит к ограничению инфляции, а вместе с тем к росту реальной процентной ставки. Закредитованность населения, серьезные сложности бизнеса при получении кредитов ограничивают спрос в экономике как в потребительском секторе, так и в части инвестиционных расходов. Дефицит денег тормозит инфляцию, но не позволяет запустить экономический рост. Повышение реальной процентной ставки снижает прирост ВВП и инфляция несет в себе меньшую угрозу для экономики чем стагнация [9]. Вторым направлением сжатия спроса становится принятая финансовая политика. Стремление добиться сбалансированного, бездефицитного бюджета ограничивает потенциал государственного инвестирования [10]. Растущие налоги в сочетании с ограничением государственных расходов позволили добиться профицитного бюджета в 2019 году и профицит планируется поддерживать ближайшие три года.
Отсутствие целенаправленных действий, направленных на ускорение экономического развития со стороны органов государственного управления, крупных государственных корпораций привело к сокращению контролируемых государством инвестиций на 25% в 2013–2015 гг. и стало непосредственной причиной стагнации [11].
При такой оценке причин стагнации очевидны и приоритетные меры для ее преодоления. Переход к стимулирующей денежно-кредитной и финансовой политике позволит обеспечить устойчивый рост на уровне 3–4% в год [12]. Российская экономика находится ниже траектории потенциального ВВП. Для этого необходимо увеличивать как государственные капиталовложения, так и кредиты по линии институтов развития. Структурные изменения требуют роста инвестиционного машиностроения, что вполне достижимо при формировании соответствующего спроса и продуманной политике процентных ставок, как это уже удалось в таких секторах как сельское хозяйство, оборонная промышленность, химия полимеров [13].
Экономисты, видящие основную причину стагнации в проводимой политике, как правило, предлагают активизировать роль правительства в ускорении темпов не только через расширение финансирования и смягчение денежно-кредитной политики, но и путем восстановления определенных элементов народнохозяйственного планирования. «Рынок не в состоянии определить, какие виды деятельности нужны, а какие — нет. Исчезновение многих видов продуктивной деятельности отнюдь не связано с эффективным решением (которое якобы даёт рынок). Поэтому при осознанной и главное — научно обоснованной политике, верны совершенно иные подходы к её осуществлению» [9, с. 111].
В связи с провалами рынка в решении проблем отбора приоритетных направлений развития, необходимо использовать механизмы стратегического планирования и общественной координации, позволяющие выйти за пределы задачи частной максимизации прибыли [12, с. 211]. «Сегодняшняя Россия для модернизации структуры экономики остро нуждается в индикативном планировании, где планы — не приказы, а побудительные мотивы к реализации желаемых целей» [14, c.340]. Еще жестче необходимость восстановления государственного планирования для обеспечения прорыва в инвестиционной активности, по крайней мере применительно к госсектору, артикулирует Аганбегян. «России нужна не обычная перспективная программа, ... а реальный комплексный план с адресными показателями для предприятий и организаций, контролируемых государством, с единым финансово-кредитным (проектным) планом, в том числе с конкретной инвестиционной программой, инновационной программой и системой мер по стимулированию и структурным реформам, включая налоговую реформу [11, с. 11]. Усилия правительства должны быть направлены на обеспечение «приростного импортозамещения», то есть прирост спроса должен быть направлен на продукцию российского производства и стимулирование неэнергетического экспорта.
Очевидно, что все три подхода к объяснению природы российской стагнации соответствуют сложившейся в российской экономике реальности, но проблема заключается в значимости выделяемых факторов, из чего следует приоритетность мер по ускорению экономического развития. Институциональные несовершенства российской экономики очевидны для всех экономистов-теоретиков, также как наличие проблем с доступностью труда, падающей отдачей факторов производства. Вопрос заключается в очередности и взаимосвязи мер по достижению экономического роста. Действительно ли вне институциональных изменений невозможен переход к устойчивому росту, а расширение спроса приведет к неэффективным вложениям и разгону инфляции? Или институциональные изменения должны проводиться в ходе мер по повышению темпов роста. Если стагнация — это феномен, обусловленный слабыми институтами, может ли она возникать в странах со сложившейся и, по общему признанию, эффективной институциональной системой?
Причины стагнации в оценках предприятий обрабатывающей промышленности. Одним из вариантов ранжирования важности факторов, тормозящих рост российской экономики может быть оценка результатов опросов предприятий, проводимых Росстатом, начиная с 2006 года, а также Российским Экономическим Барометром, начиная с 1991 года. На рис. 1 представлены результаты ежемесячных опросов средних и крупных предприятий, проводимых Росстатом. Безоговорочное первое место среди факторов, препятствующих росту, в ответах занимает дефицит спроса. Здесь важно отметить, что значимость конкуренции со стороны импорта российскими предприятиями оценивается не слишком высоко. После девальвации 2014 года оценка импортной конкуренции заметно понизилась и, хотя в 2019 году доля предприятий, рассматривающих импорт как препятствие для своего роста, составляла в разные месяцы 19–21%, это заметно уступает предшествующей девальвации ситуации 2011–2014 годов и, тем более, оценке воздействия дефицита спроса. По данным РЭБ, на протяжении всего периода наблюдений острота конкуренции с российскими предприятиями оценивалась выше, чем с импортом. При этом ресурсные ограничения обрабатывающей промышленности оцениваются как не особенно значимые.
Дефицит труда и установленных производственных мощностей российская обрабатывающая промышленность испытывала в период бурного роста начала 2000-х годов. Именно тогда шел активный процесс обновления основного капитала, росла доля инвестиций в ВВП и казалось, что страна переходит к устойчивому инвестиционному росту. В то же время загрузка производственных мощностей обрабатывающей промышленности к 2008 году достигает максимальной [15].
Текущая стагнация приводит к тому, что, несмотря на высокий уровень занятости, дефицит квалифицированного труда не стал серьезным тормозом для роста, равно как и нехватка производственных мощностей. Значимость дефицита производственных мощностей как фактора, препятствующего росту, устойчиво снижается. Если в период предкризисного максимума на нехватку оборудования как ограничитель для расширения производства указывало от 32% до 37% участвующих в опросе крупных и средних предприятий, то к настоящему времени их доля снизилась до 15–16%%. Удивительно то, что даже на высокие процентные ставки и сложное финансовое положение, как причину, препятствующую росту производства в 2019 году жалуется 32–35% и 15–16% предприятий соответственно2.
Очень похожие результаты демонстрируют данные опросов, проводимых Российским Экономическим Барометром. Среди факторов, ограничивающих расширение производства с еще большим отрывом от ресурсных ограничений на первом месте остается нехватка спроса. В отличие от опросной программы Росстата, по данным РЭБ нехватку рабочей силы, оборудования, помещений как препятствие для роста рассматривает менее 10% предприятий, участвующих в опросе, тогда как на дефицит спроса указывают более 60% респондентов.
Нетрудно заметить, что частота жалоб на ресурсные дефициты возникает в период, когда снижаются спросовые ограничения. Ниже 50% предприятий оценивали отсутствие спроса в качестве ограничителя для роста с 3 квартала 2006 по 3 квартал 2008 года. Именно в этот период растет доля предприятий, которым не хватает оборудования и работников.
Институциональные ограничения в том виде, как о них принято говорить применительно к проблемам российской экономики (несовершенство судебной системы, слабая защита прав собственности, коррупция и т.д.) непосредственно в опросах предприятий не затрагиваются. В тоже время некоторые аспекты воздействия институтов на рост промышленного производства все же в ходе опросных программ выявляются.
В числе ограничивающих рост производства факторов Росстат предлагает оценить несовершенство или отсутствие нормативной базы. Если в 2006 году на этот параметр указывало до 9% предприятий, то последние три года — это 6–7% респондентов. По данным РЭБ, доля руководителей, одобряющих экономическую политику Правительства с начала 2000-х годов последовательно росла до 2007 года, ожидаемо упала во время кризиса 2009–2010 годов и колеблется в последние годы без выраженного тренда в пределах 19–22%, индекс одобрения экономической политики Правительства последних 3–4-х месяцев, где 100 — полное одобрение, 0 — полное неодобрение, последние четыре года составляет 46, что близко к максимальному значению 2007 года — 473.
Приведенные данные не являются прямым свидетельством улучшения качества институтов, но они позволяют утверждать, что и масштабного ухудшения в этой сфере, которое должно было бы привести к остановке роста в российской экономике не происходило. О том же говорят изменения положения России в рейтингах, используемых обычно для иллюстрации проблем в институциональной сфере. В рассчитываемом всемирным Банком рейтинге легкости ведения бизнеса в стране — Doing Business4, в Российская Федерация продвинулась со 123 на 31 место с 2011 по 2019 год, и в рейтинге глобальной конкурентоспособности, в котором за тот же период страна переместилась с 66 на 43 место5, и даже рейтинг восприятия коррупции, традиционно крайне неблагоприятный для России, показывает перемещение с 143 на 138 место6. Последний рейтинг трудно считать достижением, но и он свидетельствует, что хуже не стало. Соответственно и запуск механизма устойчивого роста предполагает меры, лежащие в иной сфере. Хотя его поддержание, безусловно, требует последовательного улучшения целого ряда институтов и, прежде всего, государства, регуляторная деятельность которого зачастую принимает разрушительный характер.
Применимость анализа опыта японской стагнации для понимания российских проблем. Японская экономика демонстрирует удивительный феномен длительной стагнации. Если еще в 70-е годы прошлого столетия рассматривались перспективы ее превращения в первую экономику мира, то, начиная с 1991 года по настоящее время, среднегодовой темп роста составил 0,98%7. Существует ряд подходов к объяснению данного феномена, но применительно к нашей ситуации наибольший интерес представляет предложенная Ричардом Ку концепция рецессии балансов [16].
Рецессия и последующая стагнация стали следствием взрыва финансового пузыря и последующего масштабного обесценения активов. В результате в балансах корпораций реального сектора возникли серьезные дыры, поскольку стоимость принадлежащего им имущества, после падения стоимости недвижимости и курсов ценных бумаг, не покрывала их обязательства. В результате возникла парадоксальная ситуация, когда в условиях нулевых или близких к ним значений процентных ставок корпорации сокращают заимствования, не пытаясь расширить применение резко подешевевшего капитала. Центральный банк утрачивает возможность воздействовать на спрос через изменение денежного предложения и процентных ставок, поскольку корпорации, стремясь понизить необеспеченную задолженность, сокращают использование кредитов. В экономике складывается своеобразная ловушка ликвидности, при этом совокупный спрос сокращается, как на величину сбережений, так и на величину отрицательных инвестиций, возникающих вследствие погашения реальным сектором кредиторской задолженности.
Рассматривая компоненты совокупного спроса в японской экономике в период стагнации Р. Ку отмечает, что в отличие от нормальной ситуации, когда чистыми сберегателями выступают домохозяйства, чистыми заемщиками — корпорации, а отклонения расходов расширенного правительства и чистого экспорта в длительном периоде должны приближаться к нулю, бизнес избегает кредитов. Как только он становится чистым сберегателем, происходит сжатие совокупного спроса и поиск равновесия будет происходить при все более низких уровнях ВВП. Что крайне важно применительно к сложившейся ситуации, денежно кредитная политика оказывается неспособна воздействовать на величину расходов при отказе реального сектора от использования кредитных ресурсов. Расширение денежного предложения ведет только к снижению денежного мультипликатора, при неизменном объеме денежной массы. Восстановление эффективности денежно-кредитной политики происходит в тот момент, когда целью деятельности корпорации вновь становится максимизация прибыли, вместо минимизации долгов. До этого единственным источником компенсации выпадающего спроса остаются расходы расширенного правительства, осуществляемые за счет дефицитного бюджета.
На сходство текущей российской практики с японской стагнацией, прежде всего, наталкивает ситуация с совокупным спросом в российской экономике. В условиях положительного сальдо платежного баланса, то есть оттока капитала из страны (кто бы ни выступал экспортером капитала — Минфин через Фонд национального благосостояния, Банк России через расширение международных резервов или частный капитал за счет вложения в офшоры), дефицит спроса должен компенсироваться либо инвестициями частного сектора, либо снижением сбережений населения, либо растущими расходами бюджета. В действительности на протяжении последних пяти лет шло последовательное сокращение реального спроса со стороны всех макроэкономических субъектов. На рис. 3 представлена динамика чистых требований и обязательств российских кредитных учреждений перед нефинансовым сектором, нерезидентами, населением, органами государственной власти и населением, рассчитанных в ценах 2014 года. В качестве дефлятора использовались ежемесячные значения индекса потребительских цен, рассчитанные по отношению к декабрю 2014 года. В ходе кризиса в 2015 году последовательно расширяются чистые сбережения частного сектора, практически удваиваясь с 5,8 трлн рублей до 10,3 трлн рублей в 2017–2018 годах. Их последующее снижение в 2019 вызвано не сокращением депозитов населения в банковской системе, а ростом потребительских кредитов. С осени 2017 года по август 2019 года сбережения населения в кредитных организациях выросли на 20%, а кредиты населению — на 50%8.
Снижение задолженности органов государственной власти и переход к профицитному бюджету приводит к тому, что бюджетная система 2019 года становится нетто-сберегателем, чистые требования кредитной системы к органам государственной власти переходят в отрицательную область в мае 2019 года. С середины 2016 года в кредитной системе формируется профицит ликвидности, ее требования к центральному банку начинают превышать обязательства передним. Подобно японской практике, в сложившихся условиях рост денежного предложения не будет вести к расширению конечного спроса, а повлечет за собой расширение избыточной ликвидности банковской системы. Фактически это означает, что центральный банк в сложившихся условиях ограничен в возможности расширения денежной массы и ее величина диктуется спросом на деньги. Наконец, требования к нерезидентам превышают обязательства перед ними. Фактически российская банковская система становится чистым кредитором заграницы. Единственным экономическим агентом, способным расширять совокупный спрос остается нефинансовый сектор, но и у него сжимается спрос на кредиты.
Снижение номинальной процентной ставки не увеличивает спрос на кредит со стороны реального сектора и некоторый рост потребительского кредита населению не решает проблемы расширения спроса в целом. Причин для отказа от кредитования, обусловленных ликвидацией финансовых пузырей, обесценением активов и появлением дыр в балансах предприятий реального сектора в российской экономике последнего десятилетия не было. То есть говорить о реализации непосредственно японского сценария не приходится. В то же время, начиная с 2014 года в экономике протекает ряд процессов, ведущих к ужесточению спросовых ограничений.
Масштабная девальвация осени 2014 года увеличила оценку рисков кредитования в иностранной валюте. Наряду с этим введенные в отношении российской банковской системы санкции серьезно усложнили привлечение ресурсов с международных финансовых рынков. В сочетании с ужесточением денежно-кредитной политики, направленной на подавление инфляции путем поддержания высоких реальных процентных ставок, и ограничительной финансовой политики, имеющей целью формирование профицитного бюджета и расширение Фонда национального благосостояния, девальвация привела к дедолларизации кредиторской задолженности и сохранению привлекательности валюты как страхового актива.
Доля валютных депозитов в совокупных требованиях нефинансовых организаций к кредитным организациям с 2014 по 2019 гг., при незначительных флуктуациях, практически не изменилась, колеблясь вокруг 40%, у населения эта доля незначительно понизилась с 25% до 20%. (При том, что реальные процентные ставки по валютным депозитам отрицательные).В то же время доля кредитов, номинированых в иностранной валюте понизилась радикально. В общей сумме кредитов населению они и до осени 2014 года составляли незначительную долю в 3%. За последние пять лет она понизилась до 0,8%. Сокращение валютных кредитов организаций нефинансового сектора оказалось существенно более значимым. Как видно из графика (рис.4), хотя реальная процентная ставка по рублевым кредитам до одного года включительно сокращается, начиная с 2018 года, спрэд между ставками по кредитам в рублях и валюте также сокращается (долларовые заимствования в декабре 2014 года обходились дороже рублевых на 13,35 процентных пункта, а в августе 2019 на 4,96 процентных пункта), расширение кредитов нефинансовым организациям идет неизменным темпом, позволяющим частично компенсировать выбывающие суммы валютных кредитов. Доля валютных заимствований нефинансового сектора в его общем долге за период с января 2015 г. по август 2019 г. сократилась с 26,3% до 15,3%9. При этом за рассматриваемый период прирост рублевых кредитов оказывается меньше сокращения валютных. Прямым следствием этого становится понижение доли кредитов предприятиям нефинансового сектора в ВВП с 2015 по 2018 год на 3 процентных пункта.
Отказ от валютных обязательств в пользу рублевых, при сохранении активов в валютной форме, свидетельствует о недоверии к национальной валюте и высокой оценке вероятности ее значительной девальвации. Снижение рублевых процентных ставок способствует отказу от рубля в пользу валюты при формировании сбережений и, наоборот, переход к рублевым кредитам. Уменьшение задолженности, номинированной в иностранной валюте, способствует укреплению стабильности российской экономики в ситуации внешнеэкономических шоков, подобных падению нефтяных цен 2008 и 2014 годов, но препятствует расширению инвестиций.
Аналогичные процессы происходят с внешней задолженностью Российской Федерации. Задолженность банков и прочих секторов сокращается, при этом снижается доля валютной задолженности, стабильными остаются только долговые обязательства перед прямыми инвесторами и предприятиями прямого инвестирования, но и здесь сокращается валютная компонента. С 2019 возрастают только долги Минфина и не только в рублях, но и в иностранной валюте. Однако, учитывая масштабы профицита текущего года, эта часть долга на совокупный спрос влияния оказывать не может.
Стимулирование роста в сложившихся условиях требует, прежде всего, расширения программ бюджетных расходов, расширение практики государственно-частного партнерства и поддержки инвестиций частного сектора, включая меры прямого софинансирования через субсидирование процентной ставки, выплаты при утилизации старого оборудования в процессе обновления основного капитала.
Выводы. Непосредственной причиной текущей стагнации в российской экономике является дефицит спроса, обусловленный низкой инвестиционной активностью.
Профицит ликвидности в банковской системе свидетельствует об ограниченной возможности расширения кредита реальному сектору мерами денежно-кредитной политики. Отказ от валютных кредитов домохозяйствам почти завершился, чистые валютные обязательства нефинансового сектора кредитной системы стали отрицательными. Продолжается, хотя и несколько замедлилось в последний год, сокращение валютной задолженности нефинансового сектора. В то же время доля валютных сбережений остается почти неизменной, что характеризует оценки вероятности девальвации рубля со стороны нефинансовых организаций и домохозяйств.
Рост рублевых кредитов нефинансовым организациям ведет к замещению их валютной задолженности, но не идет на расширение спроса. Доля кредита нефинансовым организациям в ВВП последовательно снижается за прошедшие пять лет. Идущее более года снижение реальных процентных ставок не ведет к активизации инвестиций. Подобно японской экономике, в которой сокращение кредитной задолженности шло в связи с переоценкой активов и проблем с балансами нефинансового сектора, в российской экономике оно идет за счет вытеснения валютной задолженности и не полного замещения ее рублевыми кредитами.
Импульсом для запуска экономического роста может служить либо приток внешних инвестиций, на что не приходится рассчитывать в текущей ситуации, либо расширение бюджетных расходов. Профицитный бюджет ведет к сохранению дефицита спроса и сохранению стагнации в российской экономике. | | |  | Рис. 1. Факторы, ограничивающие рост производства
Источник: https://gks.ru/leading_indicators(датаобращения:19.09.2019) | | |  | Рис. 2. Ограничения производства (доля предприятий, %)
Источник: Российский Экономический Барометр. 2019. ¹ 2. С. 32–33. | | |  | Рис. 3. Чистые требования и обязательства российских кредитных учреждений (в ценах 2014 г.)
Источник: рассчитано автором по данным Банка России: http://www.cbr.ru/statistics/macro_ itm/dkfs/(датаобращения:30.09.2019) и Росстата https://fedstat.ru/indicator/31074 (датаобращения:30.09.2019) | | |  | Рис. 4. Абсолютная величина прироста кредитов реальному сектору в рублях и валюте к декабрю 2014 г. (в постоянных ценах 2014 г.) и реальная процентная ставка по рублевым кредитам
Источник: рассчитано автором по данным Банка России: http://www.cbr.ru/statistics/macro_ itm/dkfs/ (дата обращения: 10.10.2019) и Росстата https://fedstat.ru/indicator/31074 (дата обращения: 10.10.2019) |
| |
|
|
