|
| | | | Проблемы современной экономики, N 3 (83), 2022 | | | | СОЦИАЛЬНО-ПОЛИТИЧЕСКИЕ ПРОБЛЕМЫ РАЗВИТИЯ СОВРЕМЕННОГО ОБЩЕСТВА | | | Митрофанова Д. С.
младший научный сотрудник
Центра междисциплинарных исследований ИНИОН РАН (г. Москва)
Понамарева А. М.
старший научный сотрудник
Центра междисциплинарных исследований ИНИОН РАН (г. Москва),
кандидат социологических наук, доцент
Понамарев С. В.
независимый эксперт, кандидат политических наук (г. Москва)
| |
| | | | | Опираясь на концепцию онтологической безопасности, а также теорию восприятия Р. Джервиса, авторы выделяют ключевые элементы нарративов относительно контроля над стратегическими вооружениями, продуцируемых экспертно-академическим сообществом Российской Федерации, и прослеживают динамику трансформации этих нарративов в соотнесенности с изменениями российско-американских отношений с начала периода «перезагрузки». Показано, что нарративы некоторых групп российского экспертного сообщества в области нераспространения ОМУ и контроля над вооружениями в ряде случаев выступают в качестве фактора ослабления переговорных позиций официальных делегаций по наиболее актуальным вопросам повестки дня стратегического диалога | | Ключевые слова: контроль над вооружениями, разоружение, нераспространение ОМУ, стратегический диалог, экспертное сообщество, Россия, США, онтологическая безопасность, дипломатия второго и полуторного треков | | ББК С550.57; Ф3(0)15 Стр: 120 - 125 |
Не будет преувеличением сказать, что на современном этапе российско-американские отношения находятся «на низшей точке» со времен «холодной войны». И одной из немногих тем, в обсуждении которой с Москвой Вашингтон явно чрезвычайно заинтересован, остается проблематика контроля над стратегическими вооружениями. Однако опыт последних лет доказывает, что попытки России выстраивать собственный курс в области контроля над вооружениями с оглядкой на регулярные смены администраций Белого дома, отражали преобладание ситуативного мышления над стратегическим и, в конечном итоге, приводили к регулярным уступкам американцам в ходе переговоров в сфере ядерного нераспространения и разоружения в обмен на эфемерные обещания потепления двусторонних отношений в целом [Cм. подробнее: 19, 29].
Начиная с 2009 г. повестка диалога Российской Федерации и Соединенных Штатов Америки стремительно менялась.
«Перезагрузка» как основная парадигма американо-российских отношений в период первого президентства Барака Обамы позволила администрации Белого дома добиться крайне актуального в условиях финансового кризиса сокращения военных расходов за счет снижения рисков роста военной напряженности по линии Россия — НАТО. Также на волне «перезагрузки» были достигнуты такие, куда более значимые для Вашингтона результаты, как заключение Договора о сокращении стратегических наступательных вооружений вместо СНВ-1 и сохранение тем самым режима довольно интрузивного контроля над развитием российских стратегических ядерных сил (СЯС) и ядерного оружейного комплекса (ЯОК), несмотря на значительное ослабление такого контроля по сравнению с истекшим соглашением. Вместе с тем, даже на стадии расцвета «перезагрузки» США, как справедливо отметил в одном из своих интервью директор ИМЭМО РАН Ф.Г. Войтоловский, не были готовы предложить России что-то большее, чем новую форму ассиметричного партнерства [20]. Использование тактики вовлечения России в диалог позволило закрепить те договоренности, что отвечали американским интересам, но уже к завершению второго срока президенства г-на Обамы мы все стали свидетелями снижения статуса двусторонних отношений, а также интенсивности двусторонних контактов.
Победивший на выборах 2016 г. в США внесистемный республиканец Дональд Трамп также оставил неизменным вектор взаимоотношений Москвы и Белого дома. Более того, эрозия архитектуры контроля над стратегическими вооружениями усугубилась: прекратил существование Договор о ликвидации ракет средней и меньшей дальности (ДРСМД); США, а вслед за ними и Россия, покинули Договор по открытому небу (ДОН). Продление Договора о сокращении стратегических наступательных вооружений оказалось под угрозой.
Один из авторов термина «перезагрузка» Джозеф Байден, сменивший Трампа на посту президента США, изначально дал понять, что с Россией намерен разговаривать жестко по всем вопросам двусторонних отношений, но вот ДСНВ — «это совсем другое». Фактически можно констатировать, что неожиданно продемонстрированные в последние годы Россией новые средства реализации стратегического сдерживания при одновременном очевидном технологическом отставании США в части собственных сил традиционной ядерной триады, обусловили решение Байдена продлить Договор сразу на пять лет и без предварительных условий. Другими словами, это решение было вызвано не стремлением к выстраиванию конструктивных отношений с Москвой, но «медицинским» фактом ухудшения переговорной позиции Вашингтона. При этом стоит обратить внимание на то, что данный козырь для, как минимум, серьезного торга с США совершенно не был разыгран российскими переговорщиками. По мнению авторов настоящей статьи, это было во многом связано с драматизацией, с которой тема приближающегося окончания действия Договора о сокращении стратегических наступательных вооружений преподносилась российским экспертным сообществом в научных статьях и медиаполе. По мере того, как отношения России с США становились все более напряженными, тема необходимости поддержания стратегической стабильности все активнее продвигалась российскими экспертами. Отмечалась необходимость переосмысления основ стратегической стабильности и спасения системы контроля над вооружениями путем ее модернизации ввиду распада таких договоров, как ДОН и ДРСМД, неясной судьбы ДСНВ, понижения порога применения ядерного оружия, начала гонки вооружений и продолжения сдерживания России со стороны США. Эксперты РСМД, в частности, настаивали на необходимости поиска сфер сотрудничества, диалоге и достижении общих интересов [8]. В данном контексте симптоматична аналитическая записка ПИР-Центра, в которой рассматривались наиболее вероятные сценарии развития событий на случай, если Договор о сокращении стратегических наступательных вооружений истечет без продления. «Отсутствие надежной информации о потенциале вероятного противника будет заставлять Москву и Вашингтон ориентироваться на пессимистичные сценарии. Это будет создавать предпосылки к наращиванию собственного арсенала и гонке стратегических ядерных вооружений», –отмечал коллектив экспертов под руководством А. Баклицкого. Главной задачей для России в случае завершения ДСНВ в феврале 2021 г. авторы записки называли «минимизацию потенциального ущерба» [4]. Свой глубокий и крайне информационно насыщенный обзор специфики российских национальных процедур, связанных с пролонгацией ДСНВ, исследователи Центра энергетики и безопасности (ЦЭБ) А.В. Хлопков и А. Шаврова завершали тревожным предупреждением: «Потеря последнего действующего российско-американского соглашения в области контроля над вооружениями, особенно после выхода США из Договоров по ПРО, РСМД и объявления решения выйти из Договора по открытому небу, не только негативно скажется на отношениях двух государств, но и сделает мир более уязвимым и менее предсказуемым, вероятно, спровоцировав неконтролируемую гонку вооружений в условиях, когда первоочередным приоритетом для всех без исключения стран, включая Россию и США, на обозримую перспективу должно стать восстановление экономики и преодоление тяжелейших последствий пандемии коронавируса COVID-19» [27].
С нашей точки зрения, односторонний выход США из Договора по противоракетной обороне (ПРО) (2002), разрыв ДРСМД (2019), выход из ДОН (2019) допустимо рассматривать в качестве элемента долгосрочной стратегии Вашингтона по тотальному перестраиванию международной системы безопасности. Если исходить из этого предположения, то с обретением США «свободы рук» в области контроля над вооружениями дело не закончится. С учетом все нарастающей диспропорции в количестве (пусть даже не в качестве) новейших систем вооружений и, главное, — выделяемого на них бюджета, Вашингтон должен быть заинтересован в проведении с Россией «спринтерской» гонки вооружений.
Поток «черных лебедей» [16], обрушившийся на нас в последнее десятилетие, выявил разрыв между реальными запросами государственных структур и готовностью политологического экспертного и академического сообществ дать на них не только теоретический, но и обладающий необходимым прикладным значением ответ. Инерционность мышления, неумение работать с информационными источниками, неготовность к пересмотру своих исходных гипотез при появлении новых данных слишком дорого обходятся стране, когда речь идет о выстраивании ее внешней политики. В данном контексте представляется актуальным и практически значимым выделить ключевые элементы нарративов относительно контроля над стратегическими вооружениями, продуцируемых влиятельными группами экспертно-академического сообщества РФ, и проследить динамику трансформации этих нарративов в контексте изменений российско-американских отношений с начала периода «перезагрузки».
Гипотеза исследования заключается в том, что отдельными сегментами экспертного сообщества, обладающими влиянием на лиц, принимающих решения (ЛПР), транслируется такое видение формата участия России в стратегическом диалоге, следование которому оказывается сопряженным с отклонением от модели поведения государств на международной арене, основанной на оценке баланса сил, собственных преимуществ и уязвимостей в международных интеракциях, и преимуществ и уязвимостей основных контрагентов. Такие идеационные факторы как увязывание частью экспертов онтологической безопасности России с ее «рукопожатностью» на Западе оказываются важнее рациональных соображений, что находит отражение в практике заключения соглашений ради соглашений.
Проверку данной гипотезы мы проведем, решив следующие задачи:
1) выделение основных этапов в развитии российско-американских отношений в период с 2009 по 2022 гг. в соотнесенности с изменением уровня близости и доверительности последних;
2) разработка авторской классификации ведущих аналитических центров РФ, в предметное поле исследования которых входит проблематика стратегической стабильности;
3) описание трансформации риторики различных подгрупп экспертно-академического сообщества РФ на каждом из ранее выделенных исторических этапов.
В заключение мы дадим оценку сложившегося к настоящему времени понимания российским экспертно-академическим сообществом роли стратегического диалога в поддержании онтологической безопасности государства и соответствия этого понимания новым вызовам.
Этапы развития российско-американских отношений сквозь призму диалога о стратегической стабильности (2009–2022)
После распада СССР внешнеполитический вектор Российской Федерации формировался в условиях фактического доминирования атлантистов, наиболее ярким выразителем идей которых принято считать министра иностранных дел РФ А.В. Козырева. Прозападный уклон российской дипломатии был официально закреплен в первой «Концепции внешней политики Российской Федерации» 1993 г. [10], фиксировавшей большое значение «нового политического мышления». В качестве приоритетных отмечались задачи интеграции России в новую экономическую систему и контроль над вооружениями. На практике трансформация национального внешнеполитического курса отразилась в подписании Договора о дальнейшем сокращении ядерных вооружений, выводе российских войск с Кубы, завершении (к 1994 г.) вывода российских войск из Германии, стран Центральной и Восточной Европы (ЦВЕ) и стран Балтии. Тем не менее, к концу 1990-х гг. в России наметился кризис внешнеполитической идентичности: ожидания, связанные с выстраиванием равноправного и взаимовыгодного партнерства с США и Европой, не оправдались.
В 1996 г., с приходом Е.М. Примакова на пост главы МИД России, идея выстраивания внешней политики государства на основе некритичного заимствования либеральной западной модели общества утратила свою притягательность и начался период фокусировки на национальных интересах страны. Последние были наконец-то относительно четко сформулированы в «Концепции национальной безопасности Российской Федерации» 1997 г. [15]. К марту 1999 г., когда начавшаяся без санкции СБ ООН военно-воздушная операция НАТО в Союзной Республике Югославия (СРЮ) привела к замораживанию отношений Россия — НАТО, иллюзии в отношении возможности установления с Западом равноценного диалога развеялись окончательно. Внешнюю политику второй половины 1990-х гг. можно было назвать политикой «избирательного партнерства».
Начиная с 2000 г. происходит трансформация внешнеполитических приоритетов России: в Концепции внешней политики [11] того времени было зафиксировано намерение РФ добиваться формирования многополярной системы международных отношений. В 2002 г. Соединенные Штаты Америки вышли из Договора по ПРО, и уже в 2004 г., без консультации с Москвой, в Европе началось развертывание первого и второго позиционных районов ПРО США. Растущая напряженность в российско-американских отношениях нашла отражение в Мюнхенской речи В.В. Путина 2007 г., когда президент Российской Федерации пообещал противодействовать расширению НАТО на восток военным путем [5]. Как точно отмечает Д.В. Ефременко: «Мюнхенская речь Владимира Путина обозначила переход к определению онтологической безопасности российского общества и государства в системе координат, конфронтационной по отношению к американоцентричному миропорядку, но более привычной и даже комфортной для макрополитического сообщества» [9]. Отдельные эксперты полагают, что вооруженный конфликт в Южной Осетии или т.н. пятидневную войну 2008 г. уместно рассматривать как частный случай proxy war между США и РФ, в которой подлинной ставкой был отказ американцев от развертывания третьего позиционного района противоракетной обороны [26]. Война завершилась взаимовыгодным разменом, но потребовала пересмотра ранее сформулированных внешнеполитических приоритетов. В частности, Президент России Д.А. Медведев (2008–2012) предложил следующие, обобщающие новое видение ситуации на международной арене принципы выстраивания внешней политики страны. К ним он отнес: безусловное признание первенства основополагающих принципов международного права и многополярности мира, но также ненацеленность России на конфронтацию ни с одной страной при сохранении в качестве приоритетных задач защиты жизни и достоинства российских граждан (где бы они ни находились) и соблюдения интересов России в дружественных ей регионах [28]. Многополярность, если опираться на текст новой Концепции внешней политики РФ от 2008 г. [12], подразумевала под собой не просто справедливый мировой порядок, но глобальную безопасность.
В таком — чреватом нарастанием военно-политической конфронтации состоянии — оказались двусторонние отношения РФ и США накануне «перезагрузки», инициированной новым президентом США Бараком Обамой.
В рассматриваемом в данной работе временном отрезке можно выделить несколько этапов, отражающих изменение тональности высказываний о США представителей российского экспертно-академического сообщества.
Первый этап «дискуссии вокруг ПРО» приходится на 2009–2014 гг. (с начала вступления в должность президента Соединенных Штатов Америки Барака Обамы и до украинского кризиса). Для него характерно сведение практически всех рассматриваемых проблем в диалоге с США по контролю над вооружениями к проблеме ПРО. Заявлялось о необходимости разработки новых договоренностей в данной сфере для предотвращения дальнейшего развертывания этих систем за пределами национальной территории США. Проблема ПРО обсуждалась на протяжении последних десятилетий, но именно в 2009–2014 гг. она стала центральной в аналитических материалах экспертов по контролю над вооружениями. При этом США, несмотря на все их практические шаги в части смещения баланса стратстабильности в свою пользу именно за счет быстрого построения ПРО, а также перевода в практическую плоскость концепции Prompt Global Strike (т.н. молниеносного глобального удара), воспринимались отечественными экспертами исключительно в качестве «ответственного партнера» по ряду ключевых направлений совместной деятельности, а контроль над стратегическими вооружениями признавался общей целью. В этих условиях Концепция внешней политики РФ, принятая в 2013 г. [13] лишь обезличено подчеркивала усложнение международных отношений, неоднородность мира и важность региональных объединений.
Второй этап — «сворачивание сотрудничества» приходится на 2014–2017 гг. Произошел очевидный сдвиг в официальной риторике Москвы — в ряде официальных документов РФ данного периода США называют «оппонентом», отмечается рост угрозы развертывания ПРО США вне национальной территории, опасения относительно курса Белого дома на сдерживание РФ, но при этом подтверждается заинтересованность РФ в сотрудничестве с США [14, 22].
Третий этап — «развал системы контроля над вооружениями» приходится на 2017–2020 гг. При этом, что показательно, для него характерно усиление призывов значительной части российского экспертного сообщества к сотрудничеству с США в сфере т.н. общих интересов и поиск «точек соприкосновения» (контроль над вооружениями, борьба с терроризмом и т.д.). На фоне последовательной стратегии официального Вашингтона по дискредитации Москвы (обвинения в нарушении ДРСМД — «история» с ракетой 9М729, вмешательстве в президентские выборы и т.д.) пространство этих «общих интересов» неуклонно сжималось, а вот кризис режима контроля над вооружениями, напротив, усугублялся: Россия и США покинули ДОН и ДРСМД. В опубликованном в этот период Указе Президента РФ об Основах государственной политики Российской Федерации в области ядерного сдерживания, среди прочего были обозначены условия, определяющие возможность применения ядерного оружия [25]. Развязывание в 2014 году конфликта на юго-востоке Украины в результате нелегитимной смены власти в Киеве и возвращение Крыма в состав России стали звеньями все той же цепи событий в борьбе России и блока НАТО за контроль над постсоветским пространством.
Четвертый этап — «вброс китайской карты» начался в 2021 г. Он отмечен нарастанием противостояния Вашингтона и Пекина; продолжающимися попытками США добиться дестабилизации РФ изнутри; нарастанием жесткости российской официальной риторики в отношении развития глобальной ПРО США и наращивания потенциала НАТО [23]. Военная операция РФ на территории Украины стала следствием многолетних попыток Запада оторвать Россию от ее «орбитальных» спутников и просчетов российских профильных ведомств, недооценивших роль идеационных факторов в геополитической борьбе и не предложивших никаких действенных механизмов, должных воспрепятствовать превращению ряда бывших республик СССР в «анти-Россию». В этом контексте показательно, что итоговый документ Обзорной конференции по выполнению Договора о нераспространении ядерного оружия (ОК ДНЯО) 2022 г. не удалось принять, поскольку участники не смогли согласовать положения, где шла речь об Украине, в частности, о ее ядерных объектах и Будапештском меморандуме [21]. Но именно Россию спецпредставитель США по вопросам ядерного нераспространения Адам Шейнман обвинил в отсутствии консенсуса [24]. Таким образом, и этот форум стал заложником нового витка холодной войны.
Используя терминологию Ивера Нойманна, отметим, что в рамках выделенных четырех этапов восприятие России американской властной элитой менялось в диапазоне от «вечного подмастерья» до «варвара у ворот», но ограниченность этого диапазона не всегда осознавалась российским экспертно-аналитическим сообществом.
Типология российских исследовательских центров, занимающихся вопросами стратегической стабильности
Систематизировать выводы о характере трансформации риторики ведущих мозговых центров РФ по теме контроля над стратегическими вооружениями позволяет объединение их в несколько кластеров.
Опираясь на наработки директора программы по изучению «мозговых центров» и гражданского общества Пенсильванского университета Джеймса МакГанна (1955–2021), мы выделили следующие критерии для объединения: 1) когда и кем основана организация; 2) состав ее участников; 3) наличие филиалов в РФ/США; 4) привлечение экспертов страны-оппонента к сотрудничеству в рамках организации.
По данным критериям выделяемые аналитические центры были объединены в следующие группы:
Квазигосударственные мозговые центры, (имеют в составе организации в основном действующих/бывших государственных служащих; основаны по инициативе государства и/или определенных государственных служащих; не имеют филиалов в стране-оппоненте и — как правило — не привлекают к работе экспертов из страны-оппонента). Основными квазигосударственными мозговыми центрами РФ являются — Российский институт стратегических исследований (РИСИ), Фонд Горчакова, Российский совет по международным делам (РСМД) и Совет по внешней оборонной политике (СВОП).
Академические и образовательные структуры (имеют в своем составе как государственных служащих, так и гражданских экспертов; основаны государственными служащими или гражданскими инициаторами; не имеют филиалов в стране-оппоненте; осуществляют обмен мнениями с зарубежными коллегами страны-оппонента на различных площадках). Основными академическими и образовательными структурами РФ, рассматривающими проблематику стратегической стабильности, являются — Национальный исследовательский институт мировой экономики и международных отношений имени Е.М. Примакова Российской академии наук (ИМЭМО РАН), Факультет мировой политики МГУ имени М.В. Ломоносова, Высшая школа экономики и Московский государственный институт международных отношений (МГИМО);
Автономные неправительственные организации (НПО) (основаны, преимущественно, гражданскими экспертами; имеют в составе участников гражданских аналитиков, а также отставных государственных служащих; зачастую имеют филиалы за границей или активно сотрудничают с зарубежными коллегами). Примерами автономных НПО, в сферу интересов которых входит проблематика контроля над вооружениями, в РФ являются ПИР-Центр, Центр энергетики и безопасности.
Квазинезависимые неправительственные организации (НПО) (основаны, преимущественно, гражданскими экспертами; имеют в составе участников гражданских аналитиков; имеют материнские и донорские структуры в стране-оппоненте, активно сотрудничают с зарубежными коллегами, финансируются из-за рубежа). К таковым можно отнести Московский центр Карнеги, представлявший в России Фонд Карнеги за международный мир (США), который в соответствии с распоряжением Министерства юстиции РФ от 8 апреля 2022 г., прекратил свою работу.
Все вышеперечисленные сообщества допустимо рассматривать в качестве «эпистемных» или «эпистемических» сообществ, в терминологии Питера Хааса, т.е. тех, что выходят на арену в ситуациях высокой неопределенности, когда востребованность экспертной аналитики для прогнозирования последствий того или иного политического решения резко возрастает. Отвечая за разработку и распространение определенных причинно-следственных нарративов и связанных с ними норм и ценностей, подобные сообщества помогают формулировать содержание национальных интересов, а также определять легитимных и нелигитимных участников политического процесса [30]. Таким образом, смещение фокуса в исследованиях внешнеполитической экспертизы на изучение политических картин мира, создаваемых и транслируемых экспертами политической элите и пр., будет способствовать более глубокому пониманию процессов определения национальных внешнеполитических интересов и формирования идентичности государства в международной отношениях [17].
Видение перспектив развития стратегического диалога различными группами российских экспертов
Различия в экспертной оценке перспектив стратегического диалога четырех выделенных нами групп мозговых центров объясняются разностью сформированного у аналитиков восприятия происходящих внешнеполитических событий и намерений другого государства. Организации, приближенные к государственным структурам, имеющие в своем составе экспертов, работавших в этих структурах, придерживаются позиции, схожей с официальной позицией государства на мировой арене. Например, подписанный в 2010 г. ДСНВ не был воспринят экспертами квазигосударственных мозговых центров в качестве позитивного сигнала продолжения сотрудничества, напротив, они предпочли сосредоточить внимание не на тактических успехах двустороннего диалога, а на проблеме ПРО, придав ей практически экзистенциальное значение. На втором этапе взаимодействия РФ и США специалисты квизигосударственных центров заявляли о начале новой «холодной войны», возможности прямого столкновения двух стран, несмотря на развивавшиеся в этот же период двусторонние контакты, в частности, по Сирии. Таким образом, данная часть экспертного сообщества отвечала за воспроизводство дилеммы безопасности — ситуации, при которой, осуществляя выбор в условиях неопределенности и отсутствия полной информации о намерениях противоположной стороны, конкурирующие стороны делают выбор в пользу «худшего сценария», наращивая свои потенциалы или вступая в конфронтацию.
Но чем меньше было в составе «фабрик мысли» выходцев из государственных структур, тем оптимистичнее была их позиция в отношении перспектив российско-американского стратегического диалога. В аналитике академических и образовательных структур уже менее активно буддировалась тема новой холодной войны, лишь отмечалось, что с 2014 г. двусторонние отношения РФ и США приобрели некоторые ее черты. Данные структуры рекомендовали наращивать двустороннее сотрудничество в рамках сфер общих интересов, а также работать над формированием благоприятной политической обстановки, в том числе за счет разрешения украинского кризиса.
В то же время и автономные, и квазинезависимые НПО отмечали необходимость укрепления мер доверия и транспарентности для углубления сотрудничества между РФ и США и настаивали на этом даже в период кризиса на Украине 2014 г. Также эксперты данной группы не акцентировали проблему ПРО и стремились избегать сравнений ситуации после 2014 г. с периодом холодной войны. Ими продвигалась идея о трансформации двустороннего формата переговоров по контролю над вооружениями в многосторонний с целью увеличения их эффективности.
Стоит отметить, что выстраивание адекватной типологии мозговых центров РФ затрудняет не только факт создания некоторых из них на базе иностранных структур, (что фактически превращает подобные think tanks в инструменты «мягкой силы» других государств) [3], но и распространенность ситуации наличия у одного эксперта нескольких аффилиаций. В большинстве случаев центры, в которых публикуются материалы такого исследователя, относятся к одной выделенной в данной статье группе или же к смежным. Но наиболее проблематичной с точки зрения отстаивания национальных интересов ситуация становится тогда, когда некоторые авторитетные эксперты имеют аффилиации организаций, относящихся к противоположным спектрам политического поля.
Такая диффузия способствовала либерализации позиции более консервативно настроенных think tanks уже в силу того, что трактовка соотечественниками транслируемых зарубежными партнерами сигналов в качестве позитивных снижала уровень изначального недоверия. Эксперты из среды академического сообщества, на постоянной основе коммуницирующие и сотрудничающие с американскими коллегами, помогали продвижению либеральной повестки в квазигосударственных центрах, что открывало дополнительные опции для распространения этой точки зрения среди политических элит государства, имеющих возможность корректировать внешнеполитический курс РФ. Российские эксперты в большинстве своем традиционно исходят из необходимости избежать вакуума в стратдиалоге, считают целесообразным искать возможности для сохранения действующих соглашений и, как минимум, поддержания контактов в том или ином формате.
В конечном счете, основным посылом российского экспертного сообщества официальным властям стал тезис «никогда, ни при каких условиях не выходить из-за стола переговоров». Но насколько подобный подход отвечает современной ситуации «игры с нулевым определителем»? А именно в таких терминах целесообразно описывать стратегию удержания США своего однополярного превосходства, когда, взяв на себя функции судьи и некого морального камертона, они в общей игре вынуждают партнера довольствоваться меньшей долей, в том числе за счет сведения его побед до уровня нерентабельности.
Заключение
Со второй половины 2019 г., параллельно разламыванию ДРСМД, в рамках российско-американских контактов по тематике контроля над вооружениями обозначился новый тренд [Cм. подробнее — 18]. Представители США, апеллируя к невозможности в современных внешнеполитических реалиях рассчитывать на начало субстантивных официальных двусторонних переговоров о новых соглашениях, заговорили о важности активизации взаимодействия на т.н. треках 1.5 и 2.0. На них, в свою очередь, американские эксперты все больший акцент делали на следующих трех темах: 1) начало обсуждения концептуальных вопросов тематики контроля над вооружениями, включая выработку общего понимания таких терминов как «неприемлемый ущерб» или «новая стратегическая стабильность»; 2) сохранение, пусть и в ограниченном объеме официально передаваемых сведений о качественном и количественном статусе СЯС даже в условиях прогнозируемого отсутствия какого-либо договорного инспекционного режима; 3) создание более отвечающей современным геополитическим реалиям архитектуры договорной системы контроля над вооружениями за счет подключения третьей стороны — Китая. Показательно, что американские специалисты, ссылаясь на атмосферу отсутствия доверия в двусторонних отношениях Вашингтона и Пекина, предлагают именно российской стороне предпринять практические усилия для вовлечения китайских партнеров в подобные дискуссионные форматы.
Изучение данного пакета предложений, зондажно продвигаемых американскими специалистами на треке 1.5., подтверждает предположение о стремлении Вашингтона отказаться от заключения новых юридически обязывающих соглашений в сфере контроля над вооружениями, удерживая при этом «на плаву» политико-экспертное обсуждение тематики как таковой. Это требуется США как для сохранения «точек входа» в полномасштабный переговорный процесс, так и для относительно оперативного мониторинга российских экспертных оценок изменения баланса сил в уравнении стратегической стабильности.
На основе анализа материалов российских мозговых центров за период с 2009 по 2022 гг. представляется возможным сделать вывод об оправданности и эффективности подобной тактики, как отмечалось выше. Российские эксперты в большинстве своем исходят из необходимости избежать вакуума в стратдиалоге, полагая частью онтологической безопасности страны готовность изыскивать любую возможность для сохранения действующих соглашений и, как минимум, поддержания контактов в том или ином формате.
При этом американские партнеры, как представляется, умело используют и субъективно-личностный фактор при взаимодействии с российскими специалистами. Как отмечал Р. Джервис: «иррациональная когнитивная согласованность увеличивает вероятность неизменности стратегии перед лицом резких изменений в окружающей среде» [7]. Данные нашего анализа подтверждают этот теоретический тезис. Мировое экспертное сообщество в области контроля над вооружениями весьма узкое. Его российское крыло в основном сложилось в 1980-х — начале 1990-х годов. Многие авторитетные российские специалисты, выступающие сегодня с позиций неправительственных экспертов и от имени академических научных организаций, являются вышедшими в отставку представителями военно-дипломатических кругов, посвятившими всю свою профессиональную жизнь взаимодействию с американскими визави по тематике разоружения. С учетом этого обстоятельства, закономерной и обоснованной с психологической точки зрения видится их нацеленность на развитие всех возможных диалоговых форматов и площадок, активные дискуссии и обмен мнениями с партнерами на треках 1.5 и 2.0, поддержание жизни в любых диалоговых механизмах, даже в условиях навязываемой партнерами повестки дня, ставящей Москву в заведомо проигрышное положение [Cм. например: 1, 2, 6].
Если обратиться к основам теории ядерного сдерживания, изложенным в работах Германа Кана, сохранение взаимной верифицируемой транспарентности, позволяющей контролировать не столько даже количество, сколько места базирования и боеготовность сил противника необходимо прежде всего той стороне, которая изначально находится в более сильном положении и исходит из теоретической возможности первого контрсилового удара [31]. В этом контексте необходимо подчеркнуть, что для российской стороны — в том числе и в рамках прежних переговоров о ДСНВ — создание интрузивного инспекционного режима для соглашения никогда не было первостепенной задачей, в отличие от американских партнеров. Таким образом, на современном этапе развития двусторонних отношений лучшей тактикой для нас была бы противоположная той, что придерживается большая часть академических и неправительственных структур. А именно –игнорирование американских попыток зондажа российских переговорных позиций по широкому спектру вопросов безопасности. Эффективность традиционной дипломатической схемы американской стороны — увязывание очередной «перезагрузки» с уступками России в пространстве контроля над вооружениями — зиждется на готовности нашего экспертного сообщества поддерживать заключение соглашений ради соглашений. Но о каком стратегическом диалоге можно рассуждать в современных условиях расширения НАТО на восток и размещения позиционных районов ПРО в Польше, Чехии и Румынии и — а это уже угроза экзистенциального плана — на Украине. В ситуации, когда США и их союзники стремятся лишить Россию возможности наносить ответный ядерный удар, к которому страна может прибегнуть в случае нападения, не разумнее ли выставить свои условия продолжения диалога. Для придания большего веса своим требованиям Москве стоит выйти из так и не ратифицированного США Договора о всеобъемлющем запрещении ядерных испытаний (ДВЗЯИ), отказаться от продления СНВ-3 или же начала диалога о новом договоре ему на смену, и вернуться в поле стратегического диалога лишь после того, как США «пройдут свою часть пути», что должно выразиться в общей нормализации отношений, отказе от политики нивелирования российских национальных интересов безопасности и создания антироссийского «санитарного кордона» в Восточной Европе. |
| |
|
|
