|
| | | | Проблемы современной экономики, N 4 (84), 2022 | | | ЕВРАЗИЙСКАЯ ЭКОНОМИЧЕСКАЯ ПЕРСПЕКТИВА: ПРОБЛЕМЫ И РЕШЕНИЯ
(Из материалов Третьего Казанского международного конгресса евразийской интеграции — 2022) | | | Амплеева Е. Е.
зав. кафедрой теории и истории государства и права
Санкт-Петербургского юридического института (филиала)
Университета прокуратуры Российской Федерации,
кандидат юридических наук
| |
| | | | | Евразийская интеграция имеет свои институциональные особенности, хотя и развивается на основе основных принципов международного экономического права. В статье анализируется влияние различных факторов глобализации и регионализации современной мировой экономики на усиление роли Суда ЕАЭС как особого механизма юрисдикционной защиты целей евразийской интеграции, а также рассматриваются вопросы теоретического и концептуального характера о формах и этапах взаимодействия государств и их юридических лиц по преодолению конфронтации при разрешении экономических споров | | Ключевые слова: международное право, интеграционные объединения, постсоветское пространство, Суд ЕАЭС | | УДК 341.16 Стр: 32 - 34 |
Международное правосудие становится важным фактором развития современного международного права, которое постепенно начинает оказывать воздействие не только на практику самих международных судов, но и на различные аспекты межгосударственного и национального судебного разбирательства в рамках международного гражданского процесса. Однако, до сих пор в международных отношениях не сложилось единой системы международного правосудия, поэтому каждый из международных судов действует и развивается в рамках отдельных международно-правовых режимов. Международный Суд ООН, а также иные международные суды применяют общее международное право, несмотря на различие в их международно-правовом статусе. В то же время, международные суды специальной компетенции (по морскому праву, праву ВТО, международные уголовные суды и трибуналы), а также региональные международные суды, такие как Европейский суд по правам человека, Люксембургский Суд ЕС, Суд СНГ, Суд ЕАЭС применяют учредительные договоры и регламенты, определяющие их предметную компетенцию.
Для суда интеграционного объединения разрешение вопроса о его месте в интеграционном правопорядке зачастую приобретает особое значение. Суд старается найти оптимальный баланс между решением двух задач: обеспечением соблюдения целей интеграционного объединения, соотнести нормы международного и национального права и обеспечить, где это возможно, независимый (автономный) характер наднационального правопорядка в целом. В более широком смысле важность судебного органа для интеграционного объединения обусловлена самой природой интеграционного права, например, права Европейского Союза (далее права ЕС) или права Евразийского Экономического Союза (далее — права ЕАЭС), представляющих собой правовые системы sui generis, отличные от международного и национального правопорядка и обладающие такими свойствами, как верховенство, прямое действие, непосредственное применение, а также владение собственной системой правовых источников.
Основной задачей судов интеграционных объединений выступает обеспечение единообразного толкования и применения норм соответствующего правопорядка, что обуславливает необходимость сохранения исключительной юрисдикции. Постановку подобной задачи зачастую связывают с «эгоистичным» [1] желанием того же Суда Европейского Союза сохранить за собой монополию на толкование положений учредительных договоров и не допустить наделение соответствующими полномочиями других судебных или квазисудебных органов Организации.
Для судов интеграционных объединений особое значение носит толкование, поскольку их правовые нормы применяются не только наднациональными институтами, но и органами государств-членов, а значит, та интерпретация нормы, которую осуществит такой суд, войдет затем в национальную практику государств-членов объединения. В этой ситуации ключевой задачей суда интеграционного объединения становится формулирование универсальных правовых позиций не только в рамках абстрактного нормоконтроля, но и при разрешении конкретных дел.
Практика международных судов демонстрирует, что зачастую используемые ими методы толкования предопределяют правовые подходы, которые сложились в соответствующих сферах. Методы толкования неразрывно связаны с выбором судом активистского подхода или, наоборот, следованием принципу самоограничения. Об этом свидетельствует большая часть новаторских актов Суда ЕС, принимаемых за последние 20–30 лет [2, с. 77]. Так, при рассмотрении спора Суд ЕС не только констатирует нарушение, но и обязывает государство принять все необходимые меры для его устранения. Если государство продолжает не исполнять свои обязательства, Европейская комиссия в соответствии со ст. 260 ДФЕС1, которая была введена Маастрихтским договором, повторно обращается в Суд с целью не просто констатировать несоблюдение, а указать конкретные меры, которые государство должно реализовать, в том числе возможность финансовых взысканий. Данный иск получает неформальное название «иск о двойном неисполнении». Финансовые санкции выражаются в виде не только фиксированной суммы, но и пени, которая рассчитывается за каждый день нарушения. При определении размера штрафа Комиссия применяет сложную методику, которая базируется на трех критериях: тяжести нарушения, длительности нарушения и «способности платить» (т.е. экономическом потенциале государства) [3, с. 121]. Таким образом, межгосударственные споры в Европейском Союзе являются немногочисленными, но имеют чрезвычайный характер. Любые споры между государствами, касающиеся предмета учредительных договоров, рассматриваются в рамках процедуры нарушения при неизменном участии Европейской комиссии, которая обладает широкими дискреционными полномочиями в отношении констатации выявленных нарушений. До начала судебного спора между государствами государство-заявитель проходит значительное количество неформальных и формальных стадий в Европейской комиссии, после чего может быть открыт доступ к Суду ЕС, который не только констатирует нарушение, но и может предусмотреть необходимые меры для восстановления соблюдения права ЕС.
При этом, классическая компетенция международного судебного органа сохраняется в рамках механизма, предусмотренного ст. 273 ДФЕС, которая позволяет сторонам распространить юрисдикцию Суда ЕС на соглашения, которые не охватываются компетенцией Европейского Союза, путем подписания арбитражного соглашения. Столь сложные процедуры разрешения межгосударственных споров позволяют направить их в процессуальное русло институтов ЕС и избежать излишней политизации.
Для Евразийского экономического союза и права ЕАЭС, находящихся на начальном этапе формирования, вопрос об установлении основных характеристик «союзного права» в условиях необходимости обеспечения выполнения содержащихся в нем правовых предписаний во всех государствах и с учетом отсутствия механизмов взаимодействия между Судом ЕАЭС и национальными судебными органами приобретает первостепенный характер [4, с. 126]. Подобная задача, стоящая перед Судом ЕАЭС представляется еще более сложной, учитывая, что, по сравнению с правом Европейского Союза, в ЕАЭС отсутствуют многие важные механизмы, позволяющие избежать конфликтов между собственным национальным правопорядком и международным правом в целом. Основанием для критики послужило как содержание отдельных решений, так и статистические данные деятельности Суда ЕАЭС: в течение последних 6 лет — с сентября 2015 г. по сентябрь 2021 г. — Суд изучил 44 заявления хозяйствующих субъектов и вынес 28 решений по существу, за тот же период Суд рассмотрел 12 межгосударственных споров2.
Действительно, вопрос о механизме разрешения споров оказался одним из наиболее серьезных вызовов при разработке проектов экономической интеграции на постсоветском пространстве. Несмотря на скептическое, если не отрицательное отношение СССР к международным судам, вновь образованные государства, возникшие на постсоветском пространстве, всегда делали выбор в пользу постоянно действующего международного суда, а не ad hoc арбитража [5, с. 148]. При этом странам пришлось с нуля решать вопрос об обязательности юрисдикции таких судов, порядке их создания, компетенции и функционирования, а также о различных вариантах их взаимодействия с системой национальных судов государств-участников интеграционных процессов.
Исследование конкретных методов толкования, применяемых Судом ЕАЭС, осуществляется через их разделение на традиционные методы, в числе которых грамматический, логический, систематический и телеологический, и на те методы, которые не свойственны классическим международным судам, а присущи лишь судам интеграционных объединений. Ключевым среди последних является толкование в свете правовых и, прежде всего, конституционных традиций, общих для всех государств-членов постсоветского пространства [2, с. 82].
Еще одним подходом к отправлению правосудия Судом ЕАЭС можно считать восполнение пробелов посредством установления и последующей конкретизации обязанностей Евразийской экономической комиссии, которые прямо в Договоре о ЕАЭС не прописаны. Это притом, что Договор о Евразийской экономической комиссии от 18 ноября 2011 г. не налагал на Евразийскую комиссию обязанности инициировать процедуру мониторинга исполнения международных договоров, составляющих договорно-правовую базу Таможенного союза и Единого экономического пространства, по обращениям хозяйствующих субъектов [6, с. 134].
Спустя четыре года Суд ЕАЭС подтвердил этот подход. В решении Суда по заявлению общества с ограниченной ответственностью «Ойл Марин Групп» (Российская Федерация) к Евразийской экономической комиссии возник вопрос о бездействии ЕЭК в связи с невыполнением обязанности мониторинга исполнения международных договоров. В решении было указано, что итогом проведения мониторинга исполнения международных договоров является «устранение коллизий в актах права Союза, в законодательстве и правоприменительной практике государств-членов. Коллегия Суда считает, что непосредственное применение права Союза в сферах, отнесенных Договором к его юрисдикции, формирование в государствах-членах единообразной правоприменительной практики, исключение негативных правовых препятствий направлено на достижение интеграционных целей ЕАЭС». Это позволило сделать Суду вывод о том, что «Комиссия не в полном объеме выполнила свою обязанность по осуществлению мониторинга и контролю исполнения международных договоров в рамках ЕАЭС, решений Комиссии, предусмотренных п. 4 п. 43 Положения о Комиссии, поскольку на момент обращения заявителя обладала информацией об отсутствии единообразного применения норм решения КТС № 130 на территории Российской Федерации3.
Таким образом, отсутствие норм, регламентирующих порядок осуществления Комиссией мониторинга и контроля исполнения международных договоров, предписывающих Комиссии инициировать процедуру мониторинга исполнения международных договоров по заявлениям хозяйствующих субъектов, не стало препятствием для формулирования Судом соответствующей обязанности ЕЭК, продиктованной в том числе необходимостью достижения интеграционных целей Союза.
По нашему мнению, вывод Суда является обоснованным. Более того, ожидается, что и в дальнейшем Суд ЕАЭС будет применять телеологическое толкование, что будет способствовать укреплению правопорядка Евразийского экономического союза и достижению целей интеграции. Посредством предоставления частным лицам максимального объема прав, вытекающих из права ЕАЭС, Суд Союза обеспечит для себя возможность осуществления максимального контроля над единообразным применением права ЕАЭС [7]. С другой стороны, удовлетворив требования хозяйствующего субъекта, Суд добился, таким образом, важных тактических результатов, но они были достигнуты за счет причинения серьезного ущерба интеллектуальной репутации Суда, его политическому статусу, основной функции, которую Суд призван осуществлять, и в более общем плане — делу евразийской интеграции [6]. Таким образом, Суд ЕАЭС одновременно показал и преемственность позиций Суда ЕврАзЭС, и их адаптацию к стандартам международного права.
Изложенное демонстрирует, что Суду ЕАЭС принадлежит роль особого актора, на которого возложена функция объединить подходы общего международного права, права иных интеграционных образований, одновременно с этим соблюдение прав человека и его основных свобод, как они закреплены и реализуются на уровне государств-членов ЕАЭС. Суд все время стремится к выполнению возложенной на него задачи, в том числе через использование общепризнанных принципов и норм международного права, применение подходов Международного суда ООН, следование, когда это уместно, позициям иных специализированных и интеграционных судов [8].
В споре между государствами политический элемент весьма часто является сопутствующим фактором такого спора, равно как и проблема соотношения национального суверенитета и юрисдикции наднационального органа. Это предполагает четкую правовую регламентацию процедуры и оценки доказательств, сводящую к минимуму судейское усмотрение. Между тем, размытость такой регламентации становится серьезным препятствием для вынесения объективного решения судебного органа и подрывает его авторитет [3]. Подчеркнем, что именно третейское, арбитражное и судебное решение межгосударственных конфликтов стало установившейся практикой с давних времен, которое позволяет направить эти конфликты в правовое, т.е. мирное русло и служит важным фактором международной безопасности. При этом лишь различны процедуры и методы оценки доказательств при рассмотрении споров между государствами, но общим правилом стало согласие спорящих государств в отношении компетенции решающего спор органа, а также на договоренность об обязательном исполнении его решения. |
| |
|
|
