|
| | | | Проблемы современной экономики, N 2 (90), 2024 | | | | ВОПРОСЫ ЭКОНОМИЧЕСКОЙ ТЕОРИИ. МАКРОЭКОНОМИКА | | | Семенов С. В.
аспирант кафедры политической экономии
Московского государственного университета им. М.В. Ломоносова
| |
| | | | | В статье рассматриваются институциональные изменения, связанные с кризисами XXI века. Анализируются основные кризисы и главенствующие институциональные факторы. Производится оценка значимости влияния кризиса на то или иное институциональное изменение и обратная оценка влияния изменений на наступление кризисов. Выявлена схема развития институциональных изменений в периоды между основными кризисами. В заключении сформулированы результаты анализа институциональных изменений и оценка влияния кризисов на их развитие. | | Ключевые слова: экономические циклы, экономические кризисы, институциональные трансформации, финансовые институты, протекционизм | | УДК 330.1; ББК 65.01 Стр: 59 - 61 |
Объективные цикличные факторы занимают значительную роль в рамках исследования цикличности и кризисов в экономике. С течением времени эти факторы меняются, а теории дорабатываются под влиянием новых реалий. Таким образом, в современном мире снижение выпуска производимой продукции имеет большее значение, чем кризис перепроизводства, а повышение влияния сферы услуг и недостаток инвестиций в основную инфраструктуру становятся одними из значимых циклических факторов [5]. Существует несколько вариантов классификации фундаментальных теорий экономических кризисов и циклов. Самой глубокой из них является классификация на внешние и внутренние теории кризисов [10] c дальнейшим подробным разделением на подгруппы. Тем не менее, цель данной статьи заключается в отслеживании взаимосвязи кризисных периодов и исторических изменений институциональных факторов. Для этого кратко опишем более простую классификацию кризисных теорий и покажем, какое значение имеют институциональные факторы в изучении кризисов.
Первая группа, теории спроса (в первую очередь, кейнсианские теории), фокусируются на значении роли совокупного спроса в возникновении экономических колебаний. Основным фокусом применения государственной политики регулирования и стимулирования является экономика спроса, а не предложения [7]. Главной причиной проблемы инвестиционного спроса является нестабильность ожиданий экономических субъектов, чрезмерная склонность людей к сбережениям. Уменьшение инвестиций и падение спроса приводят к падению производства, увольнениям и сокращению доходов. В посткейсианстве существенное внимание уделяется роли денег и учёту временного лага в обращении денег [1].
Вторая группа, теории предложения, наиболее характерно представлены чикагской и австрийской школой. Согласно данному подходу, главным механизмом, который приводит к кризисам, является резкое изменение предложения денег в обращении в экономике, что приводит к резким изменениям совокупного спроса. Такое резкое изменение количества денег может произойти из-за того, что государство выпускает чрезмерное количество денег в обращение, чтобы финансировать свои расходы, или если центральный банк решает понизить процентные ставки и предоставить банкам доступ к более дешевому кредиту [14]. Неверное увеличение количества денег в обращении может привести к перегреву экономики и инфляции, что, в свою очередь, приведет к сокращению спроса и экономическому спаду. Для предотвращения экономических кризисов центральным банкам необходимо следить за уровнем инфляции и контролировать количество денег в обращении, устанавливая подходящие процентные ставки и регулируя доступ банков к кредитам.
Наконец, третья группа фокусируется на изучении роли социальных, политических и эмоциональных факторов. Сюда входят теории поведенческой экономики, а также различные нестандартные поправки к теориям двух предыдущих групп. Наиболее релевантной для данной статьи является гипотеза финансовой нестабильности, предложенная Хайманом Мински. С точки зрения формальной структуры данную модель можно отнести к посткейнсианству, однако основной упор здесь делается на поведенческие аспекты. Для Мински нестабильность инвестиций, влекущая нестабильность совокупного спроса, следует из нарушения в финансовой деятельности [3]. В зависимости от рискованности, инвесторы делятся на три категории по отношению к обязательствам: консервативные инвесторы, умеренные спекулятивные игроки и самые рисковые инвесторы, создающие схемы Понци. Когда в экономике пропорция схем Понци достигает максимума, экономическая система приходит в состояние хрупкости. В таком состоянии даже небольшие негативные изменения заставляют финансовую систему разрушаться.
Институциональные факторы, приведенные в этой статье, являются частью аргументации для теорий третьей группы. Например, показаны институциональные изменения в финансовом секторе, которые способствовали увеличению пропорции рисковых инвесторов, что согласно гипотезе Мински существенно повлияло на начало мирового финансового кризиса. Основной целью данной работы является поиск таких институциональных факторов, а также исследование их поведения с течением времени. Детальный анализ институциональной теории кризисных явлений остаётся за рамками данной работы. Институциональная теория кризисов утверждает, что экономические кризисы могут быть вызваны недостаточной эффективностью институтов и организаций, которые управляют экономикой. Представители этого направления считают, что для того чтобы экономика функционировала эффективно нужны правильно функционирующие институты, такие как банки, фондовые биржи и институты государственной власти. Недостаточная эффективность этих институтов может привести к нарушению равновесия в экономике, что, в свою очередь, может привести к экономическим кризисам.
До периода мирового финансового кризиса конца 2000-х институты международной торговли, свободного рынка и инвестиций находились на подъеме. Окончание холодной войны устранило идеологические барьеры на пути глобальной экономической интеграции. Это создало возможности для стран более свободно участвовать в торговле друг с другом и создавать единое пространство инвестиций. Быстрое развитие технологий облегчило глобальную коммуникацию и увеличило эффективность труда. Создание глобальных цепочек поставок, либерализация торговли привели к снижению тарифов и ослаблению барьеров. Финансовый сектор стал глобальным, позволяя инвесторам в любой точке мира принимать участие в международных потоках капитала. Тем не менее, наблюдая за ситуацией с позиции настоящего времени, становится понятно, что реальная картина сильно отличалась от идеалистичного описания функционирования институтов того времени. Первым событием, продемонстрировавшим это, являлся мировой финансовый кризис 2007–2009-х годов.
Причины и следствия кризиса 2007–2009-х годов. C институциональной точки зрения основную причину возникновения кризиса можно рассмотреть через понятия институционального изоморфизма. Базируясь на концепции стального панциря бюрократизации Макса Веббера, можно ввести понятие стального панциря гомогенизации [15]. Стальной панцирь у Веббера — замыкание индивида в клетке рационального, капиталистического расчёта, стальной панцирь у Димаджио и Пауэлла — замыкание компании в клетке институционального изоморфизма, схожих позиций аналогичных социальных институтов. Институциональный изоморфизм воплощается в том числе через механизм, при котором одна организация трансформируется, копируя действия другой организации, тем самым принимая правила поведения. Для финансового сектора предполагалось внедрение стандартов и правил честной оценки рисков и ответственного инвестирования. Тем не менее, благодаря своему влиянию, корпорации в преддверии кризиса смогли перевернуть панцирь в другую сторону и начать оказывать существенное влияние на общественные институты [19]. Массовое распространение ипотечных ценных бумаг напрямую связано c колоссальным влиянием банковского сектора и легитимизацией специфичных финансовых инструментов. Дополнительным фактором здесь являлся фактор морального риска. Понятие «моральный риск» является одним из ключевых понятий в институциональной теории и означает, что, если одна из сторон сделки не несет достаточной ответственности за свои действия, она будет принимать более рискованные решения. Моральный риск в период, предшествующий финансовому кризису, активно развивался при взаимодействии финансовых организаций с ФРС США [9]. В результате действий ФРС, направленных на выкуп предприятий на грани банкротства и гарантий финансовой помощи компаниям, занимающим большую долю рынка, создалась система морального риска для крупных инвесторов и предпринимателей. Как результат порождённого морального риска, институты начали активно способствовать увеличению спекуляции, что привело к переоценке финансовых активов. В дальнейшем, с лопнувшего пузыря высокорисковых ипотечных активов и начался мировой финансово-экономический кризис 2007–2009 годов. Восприятие институтов, в первую очередь финансовых, но и государственных, существенно изменилось во время этого кризиса.
Общество считало финансовые учреждения первостепенными виновниками наступления экономического кризиса, что и являлось главной причиной утраты доверия общественности к финансовым институтам. Банкротство известных банков и финансовых фирм в сочетании с финансируемыми налогоплательщиками мерами по спасению крупнейших компаний усиливали негодование общества в сторону финансовых учреждений. Это негодование оказало длительное негативное влияние на репутацию и общественный имидж финансовой индустрии. Более того, кризис выявил недостатки в финансовом регулировании и надзоре. Регулирующие органы подверглись критике за неспособность выявлять и устранять системные риски в финансовой системе, допуская чрезмерное использование заемных средств и неконтролируемое спекулятивное поведение.
Наиболее важными являются последствия изменения доверия к государству. Кризисные события серьёзно усугубили проблему утраты доверия к государственным институтам [23]. Так, респонденты из более двух третей стран — членов организации экономического сотрудничества и развития (ОЭСР) сообщили о потере доверия к правительству с 2007 по 2012 год [21]. Наиболее сильное падение доверия произошло в странах, которые наиболее остро переживали политический, финансовый или экономический кризис, таких как Греция и Словения. Опросы в США подтверждают усиление недоверия к государственным действиям, в том числе направленным на устранение финансового кризиса. Согласно проведённым опросам [20], большинство респондентов высказались за вмешательство государства в регуляцию финансовых рынков, а 80% из них посчитало что способ воздействия государства на решение вопроса экономического кризиса только уменьшило их веру в эффективность рынков. Одной из главных причин в отсутствии доверия к принятым мерам респонденты назвали убеждение в том, что государство действовало в интересах финансового бизнеса, а не общества.
Экономический кризис года имел далеко идущие последствия, выходящие за рамки краткосрочных изменений. Кризис повлёк за собой глубокие изменения в общественном настроении, экономической политике и глобальной динамике. Реакция общества на действия государства во время кризиса усилила тенденцию снижения доверия к государственному аппарату, активировала альтернативный политический дискурс, усилила скепсис к традиционным институтам. Постепенно это начало проявляться в росте популизма и усилении национализма, а также росте антиглобализма. Популистские движения, характеризующиеся антиэлитарностью и национализмом, получили распространение во многих частях мира в период, следующий сразу после окончания кризиса. Популистские лидеры и партии начали фокусироваться на общественном недовольстве, осуждая экономическое неравенство и другие социальные проблемы, тем самым бросая вызов основным политическим партиям и институтам. Рост популизма изменил политический ландшафт и усилил дебаты по таким вопросам как иммиграция, торговля и суверенитет.
Другой стороной развивающегося отклика на недостаточный эффект влияния государства на ослабления кризисного эффекта стало увеличение протекционизма на государственном уровне. Кризис усилил обеспокоенность по поводу глобализации и экономической взаимозависимости. В ответ на сокращение рабочих мест, снижение заработной платы и усиление конкуренции некоторые страны обратились к протекционистским мерам, чтобы защитить отечественную промышленность от иностранной конкуренции. Эта тенденция к протекционизму проявлялась в различных формах, включая тарифы, торговые барьеры и националистическую риторику.
Кризис пандемии коронавируса. К началу пандемии уже отчётливо прослеживались тенденции, направленные на протекционизм на государственном уровне. После более чем полувека усилий по снижению международных торговых барьеров США провели несколько резких волн повышения тарифов. В 2018 году импортные тарифы увеличились с 2,6% до 16,6%, охватывая 12,7% годового импорта США. В ответ торговые партнеры ввели ответные пошлины на экспорт США. Эти контрмеры увеличили тарифы с 7,3% до 20,4% на 8073 экспортных товара на сумму в 8,2% годового экспорта США [17]. Началась эпоха разъединения США и Китая, а подобный рост барьеров стал настолько беспрецедентен для политики последних десятилетий, что такую ситуацию стали называть началом торговой войны [24].
Пандемия COVID-19, вызванная коронавирусом SARS-CoV-2, возникла в конце 2019 года. Пандемия из локального кризиса быстро переросла в глобальный кризис здравоохранения, который привёл к увеличению смертности и массовому ухудшению здоровья, экономическим потрясениям и значительным общественными изменениям. В разгар эпидемии COVID-19 перед правительствами стран возникла двойная проблема перегрузки системы общественного здравоохранения и возникновения экономического коллапса, спровоцированного пандемией и самоизоляцией. Международные границы были практически полностью закрыты, миллиарды людей находились в социальной изоляции и сотни миллионов людей отправились в вынужденный отпуск или были уволены [13]. Решая данную проблему и фокусируясь на защите жизни, экономической и социальной стабильности, государства по всему миру ввели протекционистские меры. Кроме того, кризис создал международную конкуренцию за ограниченные ресурсы, такие как средства индивидуальной защиты, что ещё больше спровоцировало фокус на национальном в противовес международному. Фокус на национальное в этот период активно проявлялся как в развитых [13], так и в развивающихся странах [22], а эффективность принятых мер и пропорции популизма напрямую зависели от силы влияния неформальных институтов [12].
С точки зрения эффективности бизнеса в период пандемии большую роль играл институциональный эффект устойчивости предприятий. Опросы свидетельствуют о том, что наиболее устойчивые институциональные субъекты, как из государственного, так и из частного секторов активно взаимодействовали с обществом и готовы были динамически меняться, исходя из запросов общества и государства [16]. Несмотря на то, что пандемия не изменила фундаментально структуру институтов [18], она существенно ускорила действующие процессы. Тенденция протекционизма и ослабления текущих союзов бросала всё больше вызовов для международных институтов.
Потенциал экономического конфликта между Соединенными Штатами и Китаем усилился по мере распространения COVID-19. Для смягчения последствий коронавируса государства начали создавать альтернативные связи и цепочки поставок [8]. Эти движения не столько привели к деглобализации, но начали создавать новые, макрорегиональные союзы, тем самым создавая локализованные и детализированные формы глобальной интеграции [6].
Период кризиса международных отношений. Усиливающийся процесс протекционизма, создания альтернативной глобализации и ослабления международных политических институтов доходят до пика к военно-политическому кризису 2022 года.
В результате введения экономических санкций, Российская Федерация начинает активно укреплять связи с другими государствами. Основной фокус смещается на усиление партнёрства в Азии, в частности с Китаем и странами-членами БРИКС в рамках минимизации влияния санкций и поиска альтернативных рыночных партнёров [11]. Таким образом, мировая институциональная система фактически раскололась на две части. Применение санкций серьёзно нарушило традиционные рамки, регулирующие международные экономические отношения и сформировало антисанкционные альянсы. Резкий распад старого мирового порядка включает в себя пересмотр многих основных аспектов, в том числе глобальной финансовой системы [2].
Конкуренция за создание новой финансовой системы, в свою очередь, ведёт к новым конфликтам и кризисам, так как этот процесс характеризуется усиливающейся турбулентностью и экономическими потрясениями одновременно. В дальнейшем это только сильнее усилит акцент на альтернативных институтах сотрудничества, таких как БРИКС и ШОС. Эти институты будут действовать как альтернативы институтам старого мирового порядка.
Заключение. Рассматривая кризисы XXI века с позиций влияния институтов, можно проследить следующую закономерность. Международный финансовый кризис 2007–2009 возник из-за массового использования финансовыми корпорациями высокорисковых, высокодоходных активов. Причина массового использования таких активов заключалась в институциональной среде, которая позволяла и поощряла менеджеров и владельцев таких компаний инвестировать в высокодоходные инструменты, игнорируя потенциальные риски для экономики и общества. Порождённая этим кризисом волна институциональных изменений привела к усилению популизма, протекционизма и уменьшению доверия к государственному сектору. Кризис пандемии только усилил эти факторы. Конкуренция за ресурсы, закрытые границы и создание альтернативных цепочек поставок играли значительную роль в этом процессе. Последним из рассмотренных кризисов является кризис, связанный с военно-политическим конфликтом 2022 года. Международные противоречия достигли максимума, порождая усиления альтернативных международных институтов, а также только укрепляя внутренние процессы протекционизма.
В ближайшем будущем стоит ожидать усиления тенденций, связанных с созданием других видов глобализации, альтернативных систем институтов и ростом популизма. |
| |
|
|
