|
| | | | Проблемы современной экономики, N 4 (92), 2024 | | | | ВОПРОСЫ ЭКОНОМИЧЕСКОЙ ТЕОРИИ И ЭКОНОМИЧЕСКОЙ ПОЛИТИКИ | | | Селищева Т. А.
профессор кафедры общей экономической теории и истории экономической мысли
Санкт-Петербургского государственного экономического университета,
доктор экономических наук, профессор
| |
| | | | | Выявлена тенденция роста органического строения капитала, показано расширение возможностей накопления капитала на одном полюсе и рост безработицы, уничтожение ряда профессий, вытеснение людей с рынка труда и их обнищание — на другом. Дан анализ тенденций сокращения среднего класса в платформенной экономике и определена специфика накопления цифрового капитала. Доказано, что владельцами платформ осуществляется присвоение прибавочной стоимости и накопление капитала в рамках глобального виртуального пространства. Исследована особенность платформенной занятости и тенденция роста технологической безработицы. | | Ключевые слова: цифровая экономика, органическое строение капитала, техническое строение капитала, стоимостное строение капитала, всеобщий закон капиталистического накопления, платформенная занятость, цифровой капитал, цифровое накопление капитала | | УДК 330.14; ББК 65.046.1 Стр: 96 - 101 |
Введение. В современных условиях возрождается интерес к теории марксизма с учетом существующих реалий цифровой экономики, в том числе и к выведенному К. Марксом в «Капитале» всеобщему закону капиталистического накопления. Среди ученых-марксистов в России особо следует выделить работу А. Бузгалина, Л. Булавки и А. Колганова [3, с. 148], развивающих теорию марксизма применительно к современной реальности. В российской экономической литературе идет оживленная дискуссия об органическом строении капитала, как исходном основании всеобщего закона капиталистического накопления: А.А. Голованов [5], И.А. Лунин [12], А.А. Румянцев [16] и другие. Вместе с тем, некоторые российские экономисты полагают, что этот закон в условиях цифровой экономики не действует: В.А. Бирюков [1], Е.В. Красникова [10]. Китайский экономист-марксист Чень Эньфу, наоборот, доказывает, что платформенная экономика современного капитализма повышает скорость обращения капитала за счет роста транзакций информационных товаров, и, как следствие, происходит присвоение избыточной прибавочной стоимости собственниками платформ [24, c. 215–216].
Ученые-неомарксисты западных стран, в том числе американские исследователи: К. Фукс [29], Д. Харви [21], Хардт и А Негри [22], Д. Ланье[11]; австралийский ученый Р. Хассан [32]; итальянская исследовательница Э. Фаллетти [28]; английские экономисты: Д. Саскинд [17], Э. Хиггинботтом [33] и Д. Смит [18], доказывают действие закона прибавочной стоимости (в том числе выявляют ее третью форму) и всеобщего закона капиталистического накопления в цифровой экономике. Все это подтверждает актуальность темы исследования, представленной в статье.
Марксистское определение всеобщего закона капиталистического накопления. К. Маркс определяет сущность накопления капитала как превращение части прибавочной стоимости в капитал и в 23 главе I тома «Капитала» исследует накопления капитала со стороны изменения соотношения между постоянным («C») и переменным («V») капиталами. Маркс дал трактовку категории «строение капитала по стоимости, сущность которой определяется отношением стоимости постоянного капитала (средств производства) к стоимости переменного капитала (рабочей силы). Он определяет техническое строение капитала как «отношение между массой применяемых средств производства, с одной стороны, и количеством труда, необходимым для их применения, — с другой» [13, c. 626]. Маркс доказал, что техническое строение капитала вызывает изменение его стоимостного строения и это представляет собой понятие «органическое строение капитала» [13, c. 626]. Чем значительнее повышение органического строения капитала, т.е. чем быстрее растет постоянный капитал по отношению к переменному, тем меньше спрос на добавочный труд, в результате чего растет относительное перенаселение. Маркс делает вывод, что спрос на труд не пропорционален накоплению капитала. Отсюда следует, что «по мере накопления капитала положение рабочего должно ухудшаться, какова бы ни была, высока или низка его оплата» [13, c. 660]. В этом сущность всеобщего закона капиталистического накопления, выведенного К. Марксом.
Тенденция к росту органического строения капитала в цифровой экономике. В условиях информационной (цифровой) экономики интерес представляет трансформация всеобщего закона капиталистического накопления. В современный период существует мнение экономистов о том, что выявленная еще в XIX в. К. Марксом тенденция к росту органического строения капитала с развитием цифровой экономики набирает еще более высокие темпы [5; 9;12]. Это происходит из-за быстрого роста технического строения промышленного капитала, который помимо денежной, производительной и товарной форм в условиях информационной экономики принимает также новую форму цифрового капитала. Технологический базис цифровой экономики становится более динамичным, что объясняется действием закона Мура, сформулированного им еще в 1965 г.: удвоение процессинговой мощности цифрового чипа происходит каждые полтора года [35, c. 114–117]. Интересна динамика роста производительности труда в мире в зависимости от применяемых новых технологий в разные исторические периоды введения технологических нововведений (см. табл. 1).
Как видно из таблицы 1, наибольший прирост производительности труда происходит при внедрении технологии 4-й промышленной революции — роботизации производства, которая осуществляется с использованием цифровых технологий и искусственного интеллекта.
Нидерландский ученый Ян ван Дейк выделил три основных элемента технологической составляющей информационной (цифровой) экономики: техника (компьютеры, передающие устройства, датчики, передающие устройства, серверы, камеры слежения), инфраструктура и программное обеспечение [36]. Этот ученый стоит на марксистских позициях, в 1984 г. защитил диссертацию на тему «Западный марксизм в социальных науках».
Таблица 1
Рост производительности труда за счет технологических нововведений| Период | Технологические
нововведения | Рост произво-
дительности
труда | | 1850–1910 гг. | Развитие машинного поточного производства | 0,3% | | 1993–2004 гг. | Механизация и ранняя автоматизация производства | 0,4% | | 1995–2005 гг. | Цифровые технологии | 0,6% | | 2015–2065 гг. | Роботизация производства | 0,8–1,4% |
Источник: [34]
В ходе цифровизации предприятия традиционных индустриальных отраслей также постепенно превращаются в новый тип, в знаниеемкие производства, которые выводят экономику, по мнению российского экономиста С. Бодрунова и известных американских экономистов Р. Десаи и А. Фримана, на более совершенный технологический уровень. При этом растет число продуктов, в которых интеллектуальная («знаниевая») составляющая превалирует над материальной [2, c. 25–32]. Так, например, в i-Phone 7 материальные затраты составляют только 22% [37]. Примерно такое соотношение материальной и интеллектуальной составляющих присутствует и в подавляющем большинстве индустриальных высокотехнологичных товаров. Для цифровых продуктов доля нематериальной составляющей гораздо выше.
Французский исследователь Алан Видо, критик теории марксизма, отмечает, что цифровая революция увеличила производительность труда в 3–10 раз в зависимости от сферы деятельности [4, c.7]; цифровизация создает новые рабочие места, повышает производительность труда через цифровое обучение работников, то есть растет техническое строение капитала. Рост производительности труда вследствие внедрения новых технологий способствует уменьшению доли необходимого продукта во вновь созданной стоимости и росту прибавочного, т.е. росту относительной прибавочной стоимости и, соответственно, росту накопления капитала. Особое внимание в настоящее время уделяется технологиям создания интеллектуальных машин, интеллектуальных компьютерных программ. На смену Интернету идет сеть «Нейронет», которая предполагает появление гибридного интерфейса — соединение мозга человека и компьютера, представляющего собой систему передачи электрических импульсов от нервной системы человека к электронному устройству и обратно.
Подтверждением роста технического строения капитала в информационной экономике также являются такие косвенные данные: «масса, так называемой, «техносферы» по сравнению с доиндустриальной эпохой, когда она не превышала сотых долей грамма на квадратный метр суши, возросла к сегодняшнему времени до 50 кг/м2 суши, что в 100000 раз больше, чем количество биомассы всего человечества» [2, c. 77–78]. Кроме того, в «знаниеинтенсивном производстве на единицу «старой» потребности существенно снижается расход материальных ресурсов, при сохранении/ увеличении доли знаний в знаниеемком продукте» [2, c. 85].
Что касается стоимостного строения капитала, то можно утверждать, что оно также возрастает. Так, один инвестиционный проект при 5-м технологическом укладе включал в себя следующие параметры: капиталовложения свыше 1 млрд долл., трудоемкость 2 млн чел.-часов на проектирование, 15–25 млн чел.-часов на строительство и монтаж оборудования, длительность реализации 5–7 и более лет. По экспертным данным, для перехода к технологиям 6-го технологического уклада необходим объем инвестиций на порядок больше, чем требовалось для пятого технологического уклада [14, c. 17].
Американский неомарксист Кристиан Фукс в статье «Capitalism, Patriarchy, Slavery, and Racism in the Age of Digital Capitalism and Digital Labour» пишет о том, что в США на один оплачиваемый час рабочего времени приходится 5,8 часа неоплачиваемого труда, т.е. американский капитал платит лишь за один из семи рабочих часов [29, c. 677–702]. Следовательно, растет норма эксплуатации, прибавочная стоимость и, соответственно, та ее часть, которая идет на накопление капитала, т.е. стоимость постоянного капитала («С») имеет потенциальную возможность расти быстрее, чем переменного капитала («V»).
Таким образом, поскольку меняется техническое и стоимостное строение капитала, то в конечном итоге меняется и органическое его строение. При этом доля постоянного капитала в ходе научно-технического прогресса возрастает более быстрыми темпами, чем переменного.
Особенности накопления капитала в цифровой экономике. Следует заметить, что процесс накопления в информационной экономике имеет свои особенности. В индустриальном материальном производстве накопление капитала идет традиционным способом.
Российские экономисты А. Бузгалин, Л. Булавка и А. Колганов отмечают, что вследствие роста прогресса производительных сил (прежде всего, роста креативной деятельности) и производственных отношений (перехода к этапу позднего капитализма) выделяется креатосфера, системное качество которой определяет творческий труд: образование, наука, искусство. «Закономерностью, привносимым новым содержанием труда, по мнению этих ученых, становится диффузия процессов воспроизводства капитала и труда, в результате которой капитал отчасти непосредственно становится субъектом воспроизводства нового типа работника, а работник — накопления капитала». Это приводит, по мнению авторов, к «появлению ростков посткапиталистических отношений присвоения и распределения дохода и, как следствие, частичному подрыву и ограничению формального и реального подчинения труда капиталу». Поздний капитализм характеризуется, по мнению этих авторов, частичным эволюционным приспособлением капитала к новым условиям и эволюцией самого капитала [3, c. 148].
Свою специфику имеет цифровой капитал, функционирующий в виртуальной реальности, которая становится новым пространством накопления капитала. Как доказывает ученый-марксист Р. Хассан, «виртуальное пространство — это приватизированное пространство, и оно было задумано как таковое владельцами и контролерами инфраструктурных технологий, которые делают возможным существование сетевого пространства... Вход «предварительно обездоленных» (‘pre-dispossessed’) в пространство сетевого общества означает, что пользователи уже находятся в невыгодном положении по отношению к цифровой сфере. Цифровое накопление окружено атмосферой, логикой, которая находится внутри самого виртуального пространства, готовая и ожидающая прихода к ней пользователей» [32, c. 8]. Особенностью современного надзорного (алгоритмического) капитализма, является закономерность: чем больше пользователей заходит в сеть и генерирует там данные, тем больше возможностей получает владелец цифровой платформы (сети) для получения прибавочной стоимости и, соответственно, превращения ее в капитал [27; 28].
Увеличение количества пользователей Интернета стимулировало рост цифровой занятости через платформы как способ преодоления ограничений, существующих на рынках труда их регионов. Цифровой рынок труда оценивается в 4,4 миллиарда долларов, и его использование ежегодно растет на 25% [23]. Появление «платформ цифрового труда» позволяет включить в трудовую деятельность молодежь, женщин с детьми, лиц с ограниченными возможностями. Особенностью платформенной занятости является то, что спрос на рабочую силу предъявляют развитые государства, а предложение труда в большей степени поступает от стран глобального Юга и, как правило, превосходит спрос. В результате снижается стоимость рабочей силы [26, c. 709–710], то есть снижается доля переменного капитала во вновь созданной стоимости, за счет чего расширяется возможноcть капиталистического накопления. Например, на глобальной цифровой платформе Amazon Mechanical Turk, где регистрируются работники из различных стран мира, большинство трудящихся зарабатывают в среднем 2 доллара США в час, что гораздо ниже минимальной заработной платы рабочих из США [15].
Согласно статистическим данным Международной организации труда, выгоды и издержки от деятельности цифровых платформ неравномерны по регионам мира. Так, 96% инвестиций в такие платформы сосредоточены в Азии, Северной Америке и Европе, на долю Латинской Америки, Африки и арабских государств — только 4 %. При этом 70% доходов от платформ цифрового труда приходится всего на две страны — Соединенные Штаты и Китай [11, c. 9]. Неравномерный рост цифровой экономики делает все больше «цифровой разрыв» между странами Севера и глобального Юга, усиливая уже существующее неравенство.
Американский исследователь Д. Ланье, анализируя власть цифровых платформ, их монопольное положение в информационной экономике, доказывает на примере мелких книготорговцев и платформы Amazon, что средний класс не в состоянии конкурировать с крупными платформами и постепенно разоряется. Он также приводит пример с компанией Kodak, где в пору процветания трудилось 140 тысяч человек, а сама компания стоила 28 млрд долл. В наши дни эта компания стала банкротом, а новым лицом цифровой фотографии стал Instagram, который в 2012 г. приобрела компания Facebook за 1 млрд долл., а трудилось там всего 13 сотрудников. Появление автоматизированных беспилотных автомобилей лишит работы многих таксистов, представителей среднего класса. Люди возьмут на себя только часть функций (задавать маршрут машине и т.п.) [11, c. 116]. В то же время рыночная экономика, как доказывает Д. Ланье, не может процветать без среднего класса, который является креативным и выступает опорой национальной экономики. Он выявляет появившуюся тенденцию сокращения среднего класса в США в условиях власти платформенного капитализма и делает вывод о том, что «информационная экономика, которую мы строим сегодня, в большей степени является разновидностью феодализма, чем капитализма» [11, c.116].
Английский экономист, бывший советник британского правительства Д. Сасскинд также замечает тенденцию сокращения среднего класса в ходе цифровой трансформации современной экономики. Он пишет, что «традиционно широкие слои многих экономик, ранее обеспечивающие людей среднего класса хорошо оплачиваемой работой, исчезают» [17, c. 64]. Этот фактор снижает темпы накопления капитала.
Американские ортодоксальные неомарксисты М. Хардт и А. Негри, отмечая рост нематериальной, творческой сферы производства в условиях цифровой экономики, акцентируют свое внимание на том, что «эксплуатация в условиях гегемонии нематериального труда не есть присвоение стоимости, измеренной в единицах индивидуального или коллективного рабочего времени, а, скорее, это захват ценностей, произведенных коллективным трудом (имеются ввиду коллективно создаваемые большие данные пользователей интернета — Т.С.) и тем самым обретающих общность в результате циркуляции в общественных сетях...Господствующий класс естественным образом глобализируется и вечный непримиримый конфликт между угнетенными и угнетателями переносится из узких пределов национального государства на безграничные пространства всего земного шара» [22, c. 146]. То есть глобальные платформы (сети), вовлекая в виртуальное (цифровое) пространство пользователей различных стран, получают возможность извлечения прибавочной стоимости и, соответственно, последующего накопления капитала в рамках глобального виртуального пространства.
Риски накопления капитала в цифровой экономике. Следствием накопления капитала в цифровой экономике является высвобождение работников в результате роста роботизации производства и внедрения искусственного интеллекта; быстрое устаревание полученных ранее работниками навыков и, как следствие, рост технологической безработицы и ряд других. Американский исследователь А. Гринфилд приводит данные, согласно которым из «702 профессий, включенных в американскую классификацию, 47% окажутся под угрозой в ближайшей перспективе из-за достижения в области машинного обучения и мобильной робототехники. В развивающихся странах этот риск возрастает до 69% в Индии, 77% в Китае и 85% в Эфиопии» [6, c. 261].
Английский экономист Д. Сасскинд в работе «Будущее без работы. Технология, автоматизация и стоит ли их бояться» выделяет 2 различные силы, заключенные в новых технологиях: вредная «замещающая» и полезная «дополняющая». «Технология играет обе роли одновременно, вытесняя рабочих и повышая спрос на их усилия в других отраслях экономики» [17, c. 145]. Сущность первой силы заключатся в том, что новая технология высвобождает часть работников из сферы производства. Дополняющая сила повышает спрос на вытесненных работников тремя способами: через эффекты производительности труда, рост объема производства и структурные изменения экономики. «Дополняющая» сила технологий, вытесняя одних работников, делает более продуктивными других за счет новых технологий. Так, водитель такси, например, использует спутниковую навигационную систему для движения по незнакомым дорогам. Влияние технологии на труд зависит от взаимодействия двух соперничающих сил [17, c. 46].
Д. Сасскинд выделяет 2 вида технологической безработицы: фрикционную и структурную. В 1950-х гг. в промышленности США работал примерно каждый третий американец, в настоящее время в ней занято менее 10%. Экономика США с 1950 г. до 2020 г. выросла примерно в 4 раза, появились другие сектора экономики, в которых были созданы новые рабочие места, но они оказались не доступны части высвобожденным работникам по причинам: несоответствия навыков, места проживания и личных несоответствий. Это, по Саскинду, технологическая фрикционная безработица. Он приводит пример личного несоответствия, анализируя рынок труда в Южной Корее, где около 70% молодежи имеют ученые степени (!). Зато и среди безработных — половина выпускников вузов, т.к. высококвалифицированные люди неохотно берутся за доступную, низкооплачиваемую, низкостатусную работу [17, c. 152]. Причиной технологической фрикционной безработицы также является ситуация, когда высвобожденный работник может найти работу только в другом регионе. Д. Сасскинд доказывает, что «по мере дальнейшего присвоения задач машинам, вредная «замещающая сила» будет становиться все сильнее, а «дополняющая сила» будет истощаться». В будущем, «новые технологии продолжат повышать производительность некоторых людей, но будет повышаться спрос на работников, если они приспособлены для выполнения определенных задач лучше, чем машины» [17]. По мнению этого ученого, век труда увядает, поскольку «замещающая сила» постепенно одолевает «дополняющую». По существу, он подтвердил открытое еще К. Марксом такое следствие действия всеобщего закона капиталистического накопления, как рост резервной армии труда.
Американский исследователь Д. Ланье доказывает, что «в отличие от технологических прорывов прошлого, современные инновации в информационных технологиях не создали новых рабочих мест», «бесплатные онлайн-сервисы не предоставляют столько рабочих мест, сколько уничтожают» [11, c. 87–91]. Например, крупнейшие венчурные компании Facebook нанимают гораздо меньше людей, чем фирма «General Motors»; труд переводчиков обесценивается из-за машинного перевода. Американский ученый Мартин Форд доказывает, что не только работники низкой квалификации вытесняются из производства новыми технологиями, но все чаще и те, чья работа связана с ИКТ-технологиями, так как «для автоматизации функций белых воротничков достаточно эффективного программного обеспечения и технологии искусственного интеллекта» [20, c. 203]. М. Форд считает ИИ системной технологией общего назначения, подобно электричеству, и «она в конечном счете скажется на всей нашей экономической и социальной жизни, затронет каждый ее аспект...Не стоит рассчитывать, пишет он, на возникновение какого-то совершенно нового сектора с десятками миллионов новых рабочих мест, способного поглотить всех работников, вытесненных автоматизацией из существующих отраслей. Скорее всего, отрасли будут создаваться на основе цифровых технологий, интеллектуальной обработки данных и ИИ, а значит попросту не создадут много рабочих мест» [20, c. 184]. В этом проявляется действие всеобщего закона капиталистического накопления в условиях информационной (цифровой) экономики.
В условиях стремительной цифровизации промышленности начинают создаваться «умные заводы», технической основой которых являются киберфизические системы, взаимодействующие между собой через промышленный Интернет вещей (IIoT) и использующие такие современные технологии, как искусственный интеллект (ИИ), машинное обучение, системы обработки и анализ больших данных. В итоге появляется «безлюдное производство», которое через ИКТ-технологии контролируется людьми. В 2019 г. объем мирового рынка технологий Интернета вещей составлял, по оценкам фирм Statista и Transforma Insights, 388 млрд долл., а к 2030 году может достичь уровня 1 трлн дол [8]. Стремительный рост Интернета вещей (IoT) и промышленного Интернета вещей (IIoT) преобразуют процессы производства, позволяют резко понизить затраты труда и более эффективно наладить управление производственными комплексами различного типа, логистикой и другими.
Согласно экспертным оценкам, значительное высвобождение рабочей силы в России произойдет в 2019 — 2030 годах: более 3 млн работников из сферы торговли, 2 млн — из обрабатывающих отраслей, по 1,2 млн занятых в строительстве, на транспорте, в сельском хозяйстве к 2030 году [9, c. 363].
По данным ОЭСР, около 32% рабочих мест в мире в ходе цифровой трансформации будут сокращены или потребуют серьезной модернизации [30]. Особенно это коснется малоквалифицированных работников, занятых рутинным производством. Согласно прогнозу McKinsey, к 2030 году около 400 миллионов человек на планете, или 14% рабочей силы, потеряют работу из-за того, что их функции станут выполнять программы и роботы [34].
В информационной экономике все шире развиваются формы временного наемного труда, ориентированные на индивидуализм: заемный труд, самозанятость, аутсорсинг, аутстафинг, фриланс, удаленная занятость. Такая организация труда снижает издержки работодателей, но является ненадежной для работников, поскольку не дает им социальных гарантий и делает их уязвимыми на рынке труда. Работники этой формы занятости чаще всего пополняют ряды нового класса «прекариат», характеристику которого, как не имеющего гарантий занятости, дал британский экономист-марксист Гай Стэндинг в работе «Прекариат: новый опасный класс». Он объединил английское слова «precarious» (нестабильный) со словом «пролетариат» и получил слово «прекариат», обозначив им новый класс. Причину появления этого класса Г. Стэндинг объясняет ростом гибких трудовых отношений, возникающих в ходе формирования глобального рынка труда. Все классовые отношения в глобальной экономике XXI века он разбил на 7 групп: крошечная «элита» (их имена в писке Forbs); салариат (имеют стабильную трудовую занятость, работают в крупных корпорациях, правительственных учреждениях и госслужбе); «proficians — квалифицированные кадры» (консультанты, независимые специалисты по контракту, имеющие высокие зарплаты); работники физического труда «рабочий класс»; прекариат; армия безработных и особая группа социально обездоленных. Стэндинг предположил, что «во многих странах по крайней мере четверть взрослого населения относится к прекариату. Рост прекариата опасен тем, что может привести к социальному взрыву [19, c. 11, 21]. При этом прекариат не является частью рабочего класса («пролетариата»). Не относится он и к среднему классу, поскольку у него «нет стабильного или предсказуемого жалованья, нет статуса и пособий, которые должны быть у представителей среднего класса» [19, c. 55, 69]. Таким образом, рост гибкой занятости, временного наемного труда, сокращая издержки предпринимателю, способствует росту накопления капитала, с одной стороны, и нестабильной занятости среди работников, с другой.
С начала 2010-х гг. появилась новая форма занятости «цифровые кочевники»; так стали называть работников, которые «работают во время путешествий и путешествуют во время работы» [31]. Эта категория занятых является наиболее мобильной. В отличие от фрилансеров они обладают высокой квалификацией труда, хорошим интеллектом и профессиональными компетенциями, которые востребованы на большинстве рынков труда. Эти люди, как правило, работают по срочному контракту или как самозанятые в сфере научных исследований, технологических разработок, в ИКТ-секторе. Однако, несмотря на высокий уровень квалификации, «цифровые кочевники» также находятся в уязвимом положении, поскольку их занятость носит нестабильный характер и потенциально они могут пополнить ряды прекариата.
Как показывают экспертные данные, в 2018 г. в мире 71% производственных процессов производился трудом человека, а 29% машинами; к 2025 г. более 50% работ будут автоматизированы [34]. Это приведет к тому, что некоторые профессии отомрут, появятся новые, что потребует от работодателей увеличить инвестиции в совершенно новые профессии.
К. Шваб отмечает, что если в предыдущих трех промышленных революциях вместо утраченных рабочих мест появлялись новые, то ««на сегодняшний день складывается следующая ситуация: четвертая промышленная революция создает меньше рабочих мест в новых отраслях, чем предыдущие революции» [25]. Это объясняется тем, что инновации четвертой промышленной революции повышают производительность за счет сокращения необходимости в работниках, а не за счет создания новых продуктов, производство которых вызывает потребность привлечения дополнительной рабочей силы.
Заключение. Таким образом, рост технического, стоимостного и как результат — органического строения капитала в ходе цифровой трансформации, расширяет возможности накопления промышленного капитала на одном полюсе и рост безработицы, уничтожение ряда профессий, вытеснения людей с рынка труда и их обнищание — на другом. Всеобщий закон капиталистического накопления, описанный К. Марксом в I томе «Капитала», продолжает действовать на стадии развития информационной (цифровой) экономики и при этом с гораздо большей силой, чем в индустриальной экономике. |
| |
|
|
